7 часть

Примерно в это время с Ангелининой мамой случилось потрясение почище снежной баталии. Она только-только пришла в себя после полусонного пути до работы и первых полуобморочных минут, когда не очень соображаешь, где ты и что с тобой, наконец-то вникла в трудовую задачу и уже активно накручивала трудовые обороты, как вдруг зазвонил мобильник. Было некогда. Но Женя взяла трубку. И, после первых же звуков, схватилась за край стола:
- Вика?!
- Я ничего не могу понять… - плакала в телефоне Виктория Павловна, - Женя… я не знаю, как я здесь оказалась… я ничего не помню, Женя…
- Где ты? – забыв про всё на свете, закричала Женя в микрофон, - что с тобой?!
- Я… - прерывисто всхлипывала Вика, - я в каком-то лесу… нет, вроде бы, тут дорога… ни одной машины… ни души… кругом сугробы… холодно! Я в одних чулках!
- Боже мой! – ужаснулась Женя. – Вика, продержись! Постарайся развести костёр!
- У меня даже спичек нет!
- Ооой! – взвыла Женя с отчаяньем. – Вика, выйди на дорогу, может, всё ж, кто проедет! Я щас… Ты совсем не видишь, что за место?
- Тут стрелка есть… «До Псарёво 5 км» …
- Псарёво… я найду! Я всех на ноги подниму! Держи связь!
И нежная Женя, со свойственной таким людям неистовостью, не давая прорваться рыданиям, бросилась к начальнику. Начальник был добрый человек. Через четверть часа она вместе с его шофёром, также тронутым драматической ситуацией, на служебной машине уже катила превышенными скоростями в неведомое Псарёво. А это было очень далеко. И даже страшно.

*

В домах старой Москвы глубокие подвалы. Настолько глубокие, что окна оттуда даже не на уровне земли, а гораздо ниже. Казалось бы - куда ниже?! Но нашли строители выход, вкопались в грунт, вынули куб земли перед каждым окном, а получившуюся яму закрыли железной решёткой, что бы никто случайно не провалился. Решётки располагались, ясно, впритык к дому, а впритык – кто же ходит? Потому решение было удачным. Окна пропускали свет и воздух, решётки не мешали и не представляли опасности. Конечно, можно было провалиться ногой между прутьев, но зачем наступать на них, если тебя не припирают к стене и не отсекают от человечьих троп. Как Лёшку, например.

Лёшке действительно не было другого выхода, кроме как осторожно, по скользкой решётке, стойко сопротивляясь наседающему врагу, отступать в угол двора. Собственно, и не Лёшка это уже был, а снежный человек, и уже не так важно стало, попадёт в него ещё один снежок или нет, поскольку все попавшие давно образовали вокруг головы и туловища надёжный панцирь: никакой снежок не пробьёт. Тем не менее, было, что беречь: оставались руки и один незалепленный глаз.

Решётка шла за решёткой. Сдав одну, Лёшка отступал на следующую. И девчонки, понятно, продвигались за ним, и тоже по решёткам. Забитый в угол Лёшка обладал жалкими снеговыми ресурсами по причине всё более сужающейся площади действий, а у девчонок она была обширней, потому отсечённый от боеприпасов Лёшка грозил обратиться в сугроб. Единственный Лёшкин глаз голубел из белой прорехи лихо и отчаянно. Но Геля уже лепила ком, зная, что грядёт тот решающий бросок, что превратит Лёшку в беспомощного Полифема… она что-то слышала про такого, от дедушки.
Бросок оказался удачен. Последний Лёшкин глаз перестал сверкать из снежного провала.
В тот же миг Лина почувствовала, как где-то в глубине, под курткой, что-то поползло по животу. Скользнуло по коже щекотно и забавно. И при этом – неотвратимо. Ангелина замерла от жуткого предчувствия. И даже опомнилась и кинулась ловить. Поздно.
Чёрный гранат обречённо бухнулся в прямоугольный колодец под решётку. Там тоже нападал снег, и камень зарылся в него почти целиком, оставив за собой тонкий туннель. Только оборванный шнурок торчал из туннеля.
- Ай! – в ужасе закричала Геля и хлопнулась на решётку, просунув меж прутьев руку в попытке достать шнурок. Куда там! Глубокий-глубокий был подвал в этом доме. И приямок у окна – тоже глубокий.

Лёшка вышел из окружения и уже отряхивался, постепенно превращаясь из чудовищного йети в ученика второго класса. Маришке было не до него. Она тоже упала на решётку рядом с подругой и тоже изо всей мочи тянула руку. Без толку.

- Палкой надо! – подключился к спасательному процессу Лёшка, вместе с человеческим обликом приобретя человечность.
Палки поблизости не валялись, и Лёшка пронёсся по двору в тщательных поисках. И, не найдя ничего полезного, воровато оглянулся и отломил длинный прут у куста.
Но и такая жертва не помогла. Прут, вроде бы, доставал до шнурка, но никак не хотел подцеплять. Лёшка пытался осторожно покручивать прут в надежде вовлечь в это движение две чёрных верёвочки, едва высовывающихся из снега, но не получалось.
- Дай, я! – подползла Маришка, перехватывая прут. Маришка была аккуратной девочкой. И терпеливой. Чуть-чуть бы – и зацепила шнурок! С третьей попытки. Геля с Лёшкой даже дыхание затаили. Но четвёртая пошла неудачнее, пятая ещё хуже. Руки устали, прут не слушался. Лина вытащила его из Маришкиных пальцев и растянулась на решётке, стараясь прихватить им обрывок шнурка. Всё напрасно. Шнурок не подчинялся, словно законченный озорник и двоечник.
- А что, так нужна эта верёвка? – удручённо пробурчал Лёшка, переведя дух: сдавать позиции неприятно, но что делать, если таковы обстоятельства?
- Конечно! – набросилась на него Маришка, - без неё Лине кирдык!
- Это как? – недоверчиво скосил рот Лёшка.
- Ты чего, не знаешь? – сдавлено, переходя на таинственный хрип, зашептала Маришка, - у неё же дедушка пропал. И ещё, там, одна тётя…
Про дедушку и некую тётю Лёшка слыхал.
- Без этого камушка и с ней то же будет! – зловеще пообещала Маришка.
Лёшка мрачно взглянул на Лину:
- Это правда?
Ангелина молча кивнула. В глазах давно стояли слёзы, и одна уже ползла по щеке.
- Не реви, дура! – утешил её Лёшка. – Надо дядю Стёпу найти…
Маришка с Ангелиной обрадовались: ну, конечно! Как они сразу не сообразили?! Только где он? Нигде не слышалось ни ударов лома, ни скрежета лопаты.
- За домом? Или в соседнем дворе? – предположил Лёшка. – Бежим!
Он, не оглядываясь, помчался за ворота. Маришка бросилась следом. Ангелина тоже рванулась… и осталась возле решётки. Как же она оставит свой гранат? А вдруг… Нет, от него нельзя отойти! Когда смотришь на него… даже когда просто знаешь, что он там, под снегом – не так страшно.
Но когда окончательно стихли шаги Маришки с Лёшкой – страх подступил опять. И ещё одиноко стало. Во дворе ни души. Тишина. Как будто все жители дружно ушли на работу, и в окружающих домах вообще нет никого! Пустые лестницы, вымершие квартиры, глухие окна… Мир застыл, мир неподвижен. Даже голубей нет! Даже ворон! Хоть бы какой-никакой ветерок зашевелил ветки деревьев. Да хоть – куста, с которого Лёшка ветку сломал. А куст, наверно, страдает и возмущается. Только даже головой не покачает, не скажет: «Айяйяй! Как нехорошо!»
Что и говорить, она, Лина, тоже виновата: Лёшка ж ради неё ветку сломал, хоть и старый враг.
- Мы больше не будем, - еле слышно прошептала Геля кусту, - мы только один раз, по необходимости! Только гранат достать…
Куст презрительно поджал губы и даже не взглянул. Прямо как учительница. При мысли об учительнице чуточку полегчало. Была б она здесь, твёрдая и уверенная, всё было бы в порядке. Всё же, она – не куст. Ну, поругала бы, ну, «два» поставила… Господи, а если б родителей вызвала – это ж какое счастье!
Но ничего этого нет. Всё что осталось у Лины – это гранат, до которого не дотянуться.
- Гранат! – проговорила она громче, чем прежде, - ты здесь? Ты со мной? Не оставляй меня!
Ангелина замерла, прислушиваясь. И верно – вверху проступил слабый-слабый хруст. Даже хрустом не назовёшь. Точно пушистый ком снега плюхнулся в рыхлый сугроб. Ангелина не успела поднять голову – снеговая шапка, намёрзшая на карнизе, щёлкнула, отдираясь от металла, и рухнула вниз, громыхнув о прутья решётки. Ледышки раскололись на мелкие осколки и провалились в приямок, прямо на торчащие верёвочки, а сверху них снег насыпался… И граната как не бывало! И осталась Лина на белом свете одна-одинёшенька.

*

А Маришка с Лёшкой в это время по всем дворам бегали. И улицы по периметру домовой громадины утоптали. По свежевыпавшему снегу. Когда снег пройдёт, Стёпа с лопатой выйдет, а сейчас – понятно, нечего его грести: греби, не греби.
Они как-то не сразу заметили, что нет с ними Ангелины. Но это привычным показалось. Уж так повелось, что у Маришки с Лёшкой всегда дела на пару находятся. Вот – Ангелину спасать, например. А то ещё, и правда, пропадёт.
Лёшка попытался представить, как это так: Ангелины нет. Нигде. Не попадается во дворе и на лестнице, не приходит в школу. Так же падает снег, и торчат кусты по сугробам, прыгают воробьи, дома ждёт бабушка с обедом. И никогда в этом мире не появится Ангелина. Ну, хорошо. Пусть её и не всегда видно, а Лёшка привык, что она где-то, да есть. Но вот чтобы совсем…
Лёшка махнул рукой, осознав, что оно не по силам – и сразу в освободившуюся голову полезная мысль пришла:
- Надо к дяде Стёпе домой постучаться!

Степан, как и положено дворнику, жил на первом этаже, окнами в соседний двор. Но до окна Лёшка не дотягивался, как ни пыжился, пришлось идти в подъезд и, приподнявшись на мыски, трезвонить в дверь. Дверь, наконец, отворилась, на пороге возник Стёпа, зевая в кулак. На ногах – шерстяные носки без тапок.
- Дядь Стёп! – загудели в один голос Маришка с Лёшкой прежде, чем дворник успел что сказать, - у нас там Ангелина камушек с верёвочкой в яму уронила…
- Да, беда! – усмехнулся Степан. – А чего не здороваетесь?
- Здравствуйте, - сконфузились ребятки.
- Здравствуйте, отличники! - ответил Стёпа. Детки сконфузились ещё больше:
- Мы не отличники…
- Ясно, что не отличники! Почему не в школе-то?
- А у нас, - радостно подпрыгнули Лёшка и Маришка, - в школе объявилось вредное существо! Нас всех домой отпустили!
- Существо? – покачал головой Степан, - это что ж такое?
- А в химии сосуд разбился!
- Ох. Сосуды бьются, камни падают… Я, вот, отдохнуть прилёг – ну, да не судьба. Что, говорите, там с ангелочком-то?
- Гранат она уронила, - принялась излагать Маришка, - в ту яму, куда из подвала окно, а без граната ей кирдык!
- Кирдык, кирдык! – серьёзно подтвердил Лёшка.
- Ну, понятно, - кивнул Стёпа, - дома достанется… Кому теперь за ней приглядеть? Захар-Кузьмича-то нет. Ну, пойдём… погодите, оденусь, багор возьму…

*

Гелю совсем снегом занесло. Она сидела на корточках над погребённым гранатом, и слёзы капали в приямок подвального окна, где их тут же накрывали белые звёздочки. Плохо, страшно, мама на работе и сможет ли ещё забежать в обеденный перерыв… Как хорошо было при дедушке! Она была тогда такой маленькой и глупой, и даже не подозревала, как это можно – без дедушки. А теперь она большая. Почти взрослая. Потому что дедушки нет. Нет с ней, рядом. Потому что нет совсем – такого не бывает! Ангелина же помнит, какой он. Заботливый, любящий, умелый, увлечённый. Это всё куда-то ушло вместе с ним. А вот – куда… Порой Геле снились сны. И во снах почти находила она ответ на вопрос. Дедушка где-то есть. Он являлся оттуда, и Лина радостно встречала его, и всё становилось опять хорошо: дедушка приехал, вернулся наконец-то, и сны были золотисто-розовые и пронизанные светом. И в самом деле – как же она забыла, что можно просто куда-то уехать, а потом вернуться. Такие мысли приходили и наяву. Куда делся дедушка из квартиры? Ну, скажем, шагнул в зеркало. Нечаянно. Как Алиса. А оно – возьми да запрись на английский замок. Как дверь. У них когда-то был английский замок, который сняли после страшного приключения: дедушка выносил мусор, а маленькая Геля возьми да спусти «собачку». Дверь и защёлкнулась. Вот рёва-то было! Но бурные слёзы разом закончились, потому что некогда было плакать, нужно было слушать, что дедушка через дверь объясняет. Он долго ей втолковывал, что где надо покрутить, и результат оказался замечательный: дверь распахнулась, а за дверью – дедушка. Лине так во снах и снилось: дверь распахивается, а за дверью…
Тогда Лина верила: рано или поздно это случится. Или дедушка шагнёт сюда, к ней. Или она – туда, к нему. Туда, где он нынче находится. Наверно, там же и Виктория Павловна. Конечно, там. Куда ж ей ещё было деваться, раз исчезли оба так похоже? Ей бы очень хотелось попасть туда и увидеть их. По Виктории Павловне она тоже скучала. Только, вот, мама и папа тут…

Да, она хотела бы попасть туда, не насовсем, конечно. И смущало одно: действительно ли она к дедушке попадёт? А если – нет? Если будет что-то ужасное? Ни дедушки, ни мамы, а…
Внутри похолодело. А тут ещё снег пошёл сильнее. И от мокрых варежек руки замёрзли. И с варежками мёрзнут, и без варежек. И ни Маришки, ни Лёшки, ни Стёпы. Геля глаз не сводила от места, где лежал гранат, но при этом чутко прислушивалась ко всему вокруг.

И она услышала. Сперва отдалённо, потом всё приближаясь – тихий скрип снега под шагами. Нет, не тяжеловатая Стёпина поступь и не суетливый топот четырёх ребячьих ног. Но шёл явно кто-то взрослый, и этот взрослый мог помочь. Ангелина решила обернуться, но её опередил знакомый голос. Очень ласковый голос.
- Геля! Здравствуй!
Геля онемела от изумления и восторга: перед ней с улыбкой стояла Виктория Павловна. Нет, не в чулках и не налегке. В сапогах и куртке. Но самая настоящая!
- Виктория Павловна! – истошно закричала Лина, срываясь с места. – Вы тут?! Вы не пропали?!
- Тут! Не пропала. Я знала, что ты скучала по мне, моя девочка, - нежно заговорила Виктория Павловна. – Я сейчас тебе всё расскажу. О! Мне есть чего рассказать! Это такие приключения – не поверишь! Но, как видишь, всё закончилось благополучно. Иди скорей сюда, а то там полно снегу и очень скользко…

Лина бросилась к Виктории Павловне, и тут же дёрнулась назад: а как же гранат?!
- Пойдём! – поманила та, - ты вся промокла, надо переодеться, простудишься…
Ангелина опять побежала к ней – и опять обернулась:
- Виктория Павловна, там…
- Потом все другие дела, - убедительно проговорила психолог, протягивая ей руку и поворачиваясь уходить, - никуда не денутся. Иди скорей, ведь ты же заболеешь!
Лина, наконец, добралась до неё и взяла за руку. Виктория Павловна потянула её за собой:
- Скорей, скорей! Совершенно мокрая!
- Виктория Павловна! – залепетала Лина, невольно подстраиваясь к торопливому шагу, - мой гранат упал… туда, в яму!
- Вот переоденешься, попьёшь горячего, мы возьмём какой-нибудь инструмент и пойдём, достанем. Он же никуда не исчезнет.
- Да, - сразу успокоилась Ангелина, встретившись взглядом с тёмными блестящими глазами психолога. И правда, что это она зря нюни распустила. Сейчас они возьмут какой-нибудь крюк или лопатку, и Виктория Павловна ей поможет… Где ж она была всё это время, Виктория Павловна?! Может, она расскажет и про дедушку?
- А… с дедушкой… что? – торопливо приноравливаясь к быстрому шагу психолога, рискнула заикнуться Лина.
- Придёт, придёт дедушка! – весело глянула на неё та, - скоро будет!
- Он цел?! – восторженно взвизгнула Геля.
- Ну, конечно, жив-здоров! С ним всё в порядке. Всё теперь хорошо, моя девочка. Я потом расскажу, что с нами было.
Ангелина даже запрыгала от радости. Они прошли прямо через двор, к арке, ведущей в смежный, соседский, чему счастливая Лина немного удивилась:
- А куда мы идём? Домой же направо.
- По пути быстро заглянем в подсобку, - торопливо пробормотала психолог, крепче прихватив за её руку, - я там видела, как раз подходящий крюк с такой лопаточкой… удобно подцепить… захватим сразу, чтоб не забыть, а потом на место поставим…

Правильно. Подсобка в том самом тёмном закутке, где здорово в прятки прятаться.
Они завернули в проход. Лина на секунду подняла голову – в вышине сиял крошечный неправильный многоугольник серого неба.

В противоположной арке соседского двора показалась небольшая фигура Флавия Флегонтовича из квартиры №6. Похоже, он уже завершал ежедневную пробежку, и, как всегда, в одной майке, ни снег, ни ветер нипочём стойкому пенсионеру. Собственный подъезд, однако, старичок миновал. Бег трусцой завершился возле дверей подсобки, где Флавий Флегонтович перешёл на дыхательные упражнения. Из-за этих упражнений Ангелина никак не могла рассмотреть, на месте ли крюк с такой лопаточкой… Впрочем, они уже подходили к двери. Флавий Флегонтович повернулся к замку и заскрежетал им. Ангелина удивилась: она и не знала, что Флавий Флегонтович в подсобку вхож.
- А! Линочка! – приветствовал он, улыбаясь, - гуляем?
- Здравствуйте, Флавий Флегонтович, - пролепетала Лина в недоумении.
- Здравствуй, здравствуй. Ну, заходи.
- Куда? – изумилась Ангелина.
- А вот сюда, девочка, - по-хозяйски распахнул перед ней сосед дверь подсобки, - вот сюда… давай, ножку сюда ставь…
Лина растерялась. Она хотела сказать, что крюк должен стоять перед дверью… и что идут они не в подсобку, а домой, но Флавий Флегонтович бережно подхватил её за вторую руку и, пятясь в дверь, потянул за собой. А Виктория Павловна настойчиво сзади подтолкнула…
- Нет… - вдруг испугалась Ангелина, - я совсем не хочу туда!
А была уже там, в кирпичной подсобке, которая вдруг странно расширилась, будто нет никакого кирпича, как нет темноты – и высоко взлетела в воздух, под потолок, которого тоже не оказалось. Ангелина крикнула, рванулась, ноги заболтались без опоры. Виктория Павловна в воздухе крепко держала её за руку. Почесав небольшой шрам на носу, она скосила на неё чёрный блестящий глаз и строго одёрнула:
- Ну-ка, не сучи ногами! Ты почему взрослых не слушаешься?! - но тут же прерывисто закашлялась. И сквозь кашель отчётливо прорвалось хриплое: «Каррр!»
- Каррр! – отозвались вороны с ветви ближней липы, в глупейшем изумлении таращась на дверь, за которой скрылась старая приятельница. Впрочем, они скоро забыли о ней и загалдели о своём, о вороньем…

*

Маришка с Лёшкой не то, чтобы долго ждали – а с нетерпением. Степан, слегка поразмыслив, валенки надел, полушубок натянул, взял багор и лопату. Подумав, лопату поставил. Подумав, лом захватил, пояснил:
- Подцепить, мож, чего придётся, а то и долбануть…
Стёпа всё делал обстоятельно. Чтобы не спохватываться: «Ой, забыл!» - и назад не возвращаться. А Лёшка на месте подпрыгивал. А Маришка с левой на правую ногу перескакивала.
Во двор зашли гуськом, оставляя аккуратные следы по свежевыпавшему снегу. Снег всё шёл и шёл, и создавалось впечатление, что мир вымер: нигде никаких посторонних следов, и ни души, к тому же. То, что ни души – это понятно, все на работе, а кто не на работе, тому чего под снег выходить? Успеется. Но вот такая душа, как Ангелина, должна бы, всё ж, сидеть на решётке приямка возле своего граната, а её в помине не было. Что ж это она? Лёшка с Маришкой для неё все дворы обегали и Стёпу привели, а она слиняла… За ними, что ль, запоздало кинулась, да заплутала?
Маришка с любопытством поглядывала на дворника: улавливает ли, что Гели нет? Они подходили к проблемному приямку.
- Куда ж это наш ангелочек упорхнул? – озадачено пробормотал Степан. – Ну, да объявится… Давай пока посмотрим, что там за оказия. Тут, что ль, обронила?
- Вот! – дружно указали концами сырых варежек Лёшка и Маришка. – Только не видно уже, снегом засыпало…
- Щас, - деловито взялся за багор Стёпа, - пошуруем и нащупаем.
И он плавно просунул багор между прутьев, несколько раз пробороздил девственный снег, и Маришка с Лёшкой радостно завопили: каким-то чудом железный крюк ухватил заледенелый шнурок и чёрную каплю граната на нём. Степан вытащил находку на поверхность и скинул себе под ноги.
- Он! – запрыгала Маришка, - какой вы, дядь-Стёп, молодец, прям, герой! - и, спохватилась, бросаясь к камешку, - надо Лине скорей отдать, а то совсем кирдык!
- Кирдык! – сурово кивнул Лёшка – и, взглянув на Маришку, тоже потянулся к чёрной капле.
- Отдать-то, отдать, - задумчиво проговорил дворник, - только вот где она… - он пошевелил багром снег под ногами. - Ну-к, погоди…
Маришка с Лёшкой отдёрнули руки. Степан наклонился.
Пронизанный радугой гранат напоминал разводы бензина в луже на асфальте, но на снегу казался просто тёмным пятнышком. Конечно, Стёпа этого не видел. Его можно понять: любопытно же, что такое ты извлёк из ямы при столь тщательных стараниях, а полюбопытствовать можно было только наощупь. И он, сняв рукавицу, схватил минерал. Лёшка и Маришка с интересом наблюдали.

Кажется, они первые и уловили, что с камнем непорядок. А, может, первым – Стёпа, только не выдал себя из-за крайней задумчивости. Такой задумчивый-задумчивый! Держит в пальцах светящуюся каплю - и не шелохнется. А она всё светлее, светлее делается, давно уж не чёрная, а полупрозрачная. Вот перешла в изумрудную, а там и в рубиновую – и вдруг из рубинового кончика пламя пыхнуло. Маришка с Лёшкой как вскрикнут! Стёпа тут очнулся.

Стёпа, конечно, иначе всё воспринимал. Потискивал в пальцах гранат и ощущал и форму, и подробности граней, и плотность. Ощущал холод льдинки и постепенное потепление. Также - что-то ещё, только ему одному известное, во что он пытался вникнуть и вдуматься. Но полыхнувшее пламя прихлопнул вовремя.
Пламя послушно погасло, и камень стал остывать, но руку Степана, что держала его, повлекло вперёд. Да так настойчиво, что дворник вынужден был быстро переступить, чтоб не упасть, ан, тем не кончилось – руку тянуло – и стало ясно: надо идти. И, конечно, пошёл: такое дело: не каждый день неведомая сила за руку тянет…
Привычка была у Степана – не бросать инструмент. Хорошая привычка. Учёный. Только брось – уведут. Всякий народ бывает. Доверчивый Стёпа когда-то натерпелся, и теперь эта забота на уровне подсознания, в плоть и кровь вошла. Свободная рука успела непроизвольно выдернуть из снега лом и багор. Разом оба. Стёпе ничего не стоило нести оба, да ещё на десяток таких же мочи хватило бы.

Степана, буквально, волокло за руку, и не сразу он сообразил, что виной всему гранат. А вот что гранат связан с внучкой Захара Кузьмича – понял быстро. Кирдык – слово выразительное.
- Ну-к, ребятки, - негромко бросил бежавшим рядом Лёшке с Маришкой, - стойте-ка на месте, так будет лучше…
Дети чуть отстали, но удержаться было невозможно, и они тянулись в нескольких шагах позади.

Гранат больше не жёг, но разгорался всё ярче – и уже сверкал, как фонарь. Или алмаз. Или путеводная звезда. Видеть - Стёпа не видел. Он чувствовал другое. Минерал совершает нечто ему несвойственное. Минерал нарушает природу. И выкладывает на это последние силы.
Пытаясь слегка тормозить, чтоб не упасть от удивительного напора, Степан въехал на валенках в проходной дворик к подсобке. Тут его аж швырнуло к двери. Ребята замерли в проёме арки, высунувшись из-за угла.
Со стороны представлялось, что Стёпа поскользнулся и не может удержать равновесие на ледяном пятачке у самой двери. Его то прижимало в дощатой створке, то бросало в сторону. Всё выглядело чудным и нелепым. Маришка хихикнула, а Лёшка и вовсе засмеялся. А между тем со Стёпой было неладно. Дверь оказалась без навесного замка, а, притом, заперта – и оттуда, из-за двери била волна чудовищной опасности. Она поглощала все звуки и не давала подступиться, а Степан многократно повторял эти попытки, пока, наконец, ему не удалось вставить лом в дверной зазор. Лом, как ни странно, подействовал. Вероятно, в силу грубой прямолинейности и абсолютной бесчувственности. Степан изо всей мочи рванул его – и дверь распахнулась. Стёпе хватило одного мгновения ввалиться внутрь – а дверь снова встала на место с неприступностью цитадели.
Выбежавшие на середину дворика Лёшка и Маришка растерянно остановились… Ни звука не вылетало из-за хлипкой с виду створки. Тишина, тишина… И нигде ни души. Только мягко падает снег, засыпая следы.

*

А под этим снегом Женя с шофёром Сашей неслись обледенелыми шоссе, куда-то, где на карте обозначалось Псарёво, и где, вероятно, в старые времена были псарни и охоты, такое это было лесное и дикое место. И где там, среди псарней и охот, искать несчастную замерзающую Вику?! А если она уже замёрзла?! Женя, всхлипывая, без конца нажимала Викин номер – а звучали одни и те же роковые слова: «Абонент недоступен…» - и Женя начинала плакать, уткнувшись в меховые рукавички, да так, что у Саши сдавливало от жалости сердце, глаза были на мокром месте, и единственное, что удерживало его от страшной клятвы жизнь за неё положить – так это то, что через каждый десяток Викиных номеров Женя тыкала в номер мужа и сдавленно бормотала:
- Дим… она опять не отвечает! С ней что-то случилось! Господи, что делать?!
- Ты почему сама поехала?! – орал муж, - ты почему мне не позвонила?!
- Но ты же не можешь уйти с работы… - жалобно лепетала Женя.
- Не могу! – злился муж. – А только я уже еду! В это твоё дурацкое Псарёво! Откуда ты только название такое выудила…
- Ты где?!
- На 30-м километре!
- А мы на 140-м!
- Кто – мы?!
- Мы с Сашей!
- С каким ещё Сашей?!
- С шофёром нашего начальника!..
Из трубки захрипело что-то невнятное и психованное.
- Димочка, - взмолилась Женя, утерев слёзы, - я только умоляю тебя! Не гони! Не превышай скорости! Такой гололёд! Саша только что едва в поворот вписался!