Здравствуйте, дамы и господа, поэты и писатели!
Hаш имаджинариум продолжает свою работу.
Начало -
здесь.
Напоминаем, что в задании участвуют две картинки. Их нужно
так или иначе, на основании общей ассоциации, связать в одно произведение (стихотворение или небольшую прозаическую миниатюру). У вас есть
3+ недели на написание шедевра.
Правила: 1. На конкурс принимаются
новые стихи (и проза!), нигде ранее не опубликованные.
2. Участник может подать до 3 произведений на комбинацию картинок.
3. "Имаджинариум" - анонимный конкурс! Заявка отправляется в личку ведущему.
4. Произведения с ненормативной лексикой, провокационные произведения на острые политические темы, произведения низкого художественного уровня и/или не отвечающие конкурсному заданию - не принимаются!
5. Решение об отклонении принимает Ведущий конкурса.
6. Флуд в комментариях приветствуется.
7. Авторы, подавшие заявку, не могут править свои работы.
8. Лимит для стихов - не менее 9 строк, но не более 28.
9. В конкурсе может быть только 1 победитель. Призовой фонд - 100 баллов
Сроки конкурса: Прием работ до 31.03.2023, до 24.00.
Следующий «Имаджинариум» начнется внезапно.
Ведущий конкурса -
Незнайка.
Tема: Картинка 1 Картинка 2 Ждем-с!
Опубликовано: 07/03/23, 00:05 | Последнее редактирование: Клуб_Незнайка 10/04/23, 10:37
| Просмотров: 2047 | Комментариев: 35
Алекс-Артемьева награждается кубком незнаек и призовыми баллами.
Всем спасибо за участие.
Метаморфу объявляется благодарность за попытку рассуждений
Метаморф (02/04/23 15:28) •
***
У меня был приятель в седьмом классе: Боря В. Он был высоким, нескладным, немного сутулым и добрым, Таких ребят много - они не претендуют на роль лидеров, да и если бы претендовали - у них ничего бы не вышло: в лидеры обычно выбиваются нагловатые беспощадные подростки, умеющие и желающие доказывать своё превосходство над другими. Уметь обрезать, высмеять предполагаемого соперника, уметь себя "поставить" в коллективе зверёнышей, а подростки - именно зверёныши по своей натуре, это далеко не каждому удаётся, да и далеко не каждому нужно. Пора ухаживаний ещё не наступила, и наши приятельские взаимоотношения подпитывали в основном книги из наших библиотек: я забегала к Боре в гости, якобы, чтоб узнать домашнее задание, но в основном за Жюль Верном, собрание сочинений которого украшал шкаф Бориных родителей. Я не помню каких-то особых задушевных разговоров во время моих посещений, со мной куда охотнее болтала дружелюбная мама Бори, сам-то он был стеснительным молчуном, но когда ты приходишь в чей-то дом, тебя приветствуют, угощают, снабжают интересными книгами ты поневоле симпатизируешь хозяину и считаешь его своим приятелем.
В седьмом классе началась эпопея поступления в комсомол. Я была одной из первых, кого приняли в эту организацию; причём я очень хотела, почему-то туда поступить. Мне по юности казалось, что в комсомол принимают самых-самых, но именно на примере Бори, мне открылась разница в представлении о "самом-самом" обычного человека, в просторечии мещанина, и у политически грамотного гражданина. Мы должны были высказаться, обосновав свою "за". Я высказывалась одной из первых, и сказала, что Боря- самый добрый парень в классе; он даже умирающего уличного котёнка где-то подобрал и выходил. Тут-то и оказалось, что доброта - это нечто второстепенное, настоящего комсомольца никак не характеризующее. Главное - это принципиальность, готовность пожертвовать собой во имя высоких принципов, политическая грамотность и выполнение своего гражданского долга. А Боря, как выяснилось, ничем свою принципиальность не проявлял, да и к своему гражданскому долгу относится спустя рукава: перебивается с троечки на четвёрочку. Помню, как я растерялась после этого объяснения, - на меня как ведро холодной воды вылили. А несчастный Боря стоял у парты весь красный и молча переминался с ноги на ногу. На перемене мы даже не подошли друг к другу из-за какой-то ложной стыдливости: я мысленно бранила себя за своё глупое неуместное выступление, а он мучительно переживал свою неудачу. Через полгода Боря, естественно, стал комсомольцем: в восьмом и девятом классе принимали почто всех без придирок и дурацких рекомендаций, а в десятом пытались уже насильно загнать в комсомол белых ворон, туда почему-то не поступивших: они портили статистику школы.
Когда мы перешли в восьмой класс, Борю перевели из нашего "А" в "Б" и наши встречи постепенно сошли на нет. Жюль Верна я всего прочитала; домашние задания в разных классах несколько отличались друг от друга; разговаривать было особо не о чём. А после окончания школы я вообще его не встречала, как не встречала и многих моих одноклассников: парней почти всех забрили в армию, с девочками из класса я была не очень дружна. Редкие новости я узнавала при случайных встречах.
Однажды, лет через 5-6 я столкнулась в парке с девочкой из бывшего десятого Б. Она, обрадовавшись нашей встрече, тут же затарахтела о своих одноклассникох. Мне, признаться все эти истории были как-то фиолетовы: в школе я была малообщительна, и ребят из соседнего класса знала лишь по именам да внешнему облику. Новости подошли к концу, и моя знакомая уже прощаясь, добавила:
- Борю В. помнишь? Такой длинный, нескладный? Который и драться-то никогда не умел, и слова из него не вытянешь... Так его в Афган забрали.
- И что? - холодея почему-то, спросила я, - он вернулся?
- Вернуться-то вернулся - кивнула знакомая, - Но он вернулся контуженным; всё забывает, соображает туговато. Он, вроде, после армии хотел опять в институт, но какой теперь институт. У него сейчас инвалидность. Еле на медбрата взяли в соседнюю больницу. Жаль его маму, говорят - очень приятная женщина: одна сына поднимала, только на него и надеялась... Ну да ладно, мне пора!
Я кивнула, прощаясь. Мне тоже было очень жалко и Борю, и особенно его маму. Ты растишь ребёнка, сплетаешь из своих фантазий на будущее этакий каркас доброго молодца, который подрастающему малышу суждёно заполнить собой, своею счастливой судьбой. Ты мечтаешь, что ребёнок вырастет настоящим богатырём, пойдёт в университет, женится, приведёт к тебе внуков. И как только мечты начинают сбываться и парень подрастает, кончая школу, у тебя его отбирает государство и увозит чёрт-те куда, в проклятую, никому не нужную афганскую пустыню. А там твой мальчик, твоя кровиночка - как сын Вильгельма Телля с вечным яблоком на голове, и все стрелы, то бишь, пули, летят именно в него. А ты живёшь от письма к письму, от письма к - дай Бог - не цинковому гробу, потому что они, говорят, частенько приходят к матерям таких же несчастных. И ты молишься, истово молишься Богу, в которого почти не веришь: "Господи, сохрани мне моего бедного мальчика!", и он таки возвращается, возвращается инвалидом, и уже ни внуков, ни будущего, а крохотная пенсия, на которую не особо проживёшь. И всё же...
Стрела попала в яблочко, но твой ребёнок остался жив, хоть и не очень здоров...
Нам как-то повезло, что из всех моих одноклассников в Афганистан угодил только Боря. За свою долгую жизнь я встретила ещё несколько человек, побывавших этом аду; все они были искалечены, если не физически, то душевно. Никто не вернулся невредимым. Ненавижу войны!
***
Можно улететь на воздушном шаре,
Хлеб накрошить у созвездия Рыб.
Кто-то вслед скажет - он отважный
парень.
Режет, как масло небесную зыбь.
Ветер шумит, звездный путь проложен.
В гриве заката осталась Земля.
В детство вернуться совсем не сложно,
Встать у комического корабля.
Где-то пылятся смешные игрушки
На антресоли из прожитых дней.
И на стене отметки макушки,
Тонкие линии карандашей.
Можно улететь на воздушном шаре.
Спрятать в кармане стекляшку звезды.
А утром опять приземлиться к маме.
Из самой заветной детской мечты.
Осеннезимье
В клетке тела взрослого человека
Спрятан ребёнок, проказливый и смешной.
Вместе с ветром умчаться бы...
Клетка
Корчась, ржавеет, давит мечту собой.
Смехом залиться – голос хрипит и стонет,
Тень на глазах, и суставы, скрипя, сдают.
Солнечный зайчик, ласкаясь, замрёт в ладонях –
Нужно успеть тёплый впитать уют.
Цвет облетел, тускло в осеньезимье,
Яблочным спасом веет от гнёта лет.
В грузной конструкции невыносимо
Бабочкой биться, зная, что выхода нет.
У нас 9 участников, большинство задействовали ассоциацию с Вильгельмом Теллем. А если не в стихах, в прозе, заметками на полях, какие еще ассоциации, образы всплывают при соединении картинок? Самому оригинальному - плюшка
Стрелка зовут Петя, если чё
Адам никогда не дорастёт до заданной программы и не познает истину,
а вечно будет придумывать себе игрушки и играться с ними.
Игрушки в тему как раз ( наука, прогресс, война). Четвёртая не пойму что...
А Ева будет стоять с известным плодом на голове, так же не имея возможности его вкусить и оставаясь вечной мишенью для обид Адама
Я с виду мальчик
Матрица
В безлюдном доме на вырост клетка,
и кто-то запер меня внутри.
Любитель яблок стреляет метко –
замри и целься на раз-два-три.
Я с виду мальчик, цыплячья шея,
короткий чубчик и щёлки глаз.
Смотри, охотник, как я умею
стрелять взаправду, не напоказ.
От страха быстро слабеет жертва,
но в прочной клетке боюсь не я.
В окне, как солнце, горит прожектор,
убийцы смирно в тени стоят.
Прицельных меток на грудь не шей мне,
твои страшилки – бездарный бред.
Запомни, яблочной нет мишени,
а если честно, и клетки нет.
Из истории одного яблока
Преамбула
История Вильгельма Телля описана во второй части хроники Белая книга Зарнена. Согласно наиболее распространённой её версии, жестокий наместник (фогт) германского императора в Швейцарии Альбрехт (или Герман) Гесслер повесил на площади города Альтдорфа на шесте шляпу австрийского герцога и отдал приказ, чтобы всякий проходящий кланялся шляпе. Молодой крестьянин Телль, известный как отличный стрелок, не исполнил этого приказания, и Гесслер в наказание заставил его стрелять из арбалета в яблоко, поставленное на голову сына стрелка. Телль успешно справился с задачей, но затем он признался, что если бы попал в сына, то другой стрелой убил бы Гесслера.
Из Википедии
Яблоко на моей голове мертво, хотя цело и румяно на вид.
Оно долго умирало от страха, и сок его обратился ядом, несравнимым ни с одним другим.
Этот яд сочится в меня против моей воли, изъязвляя её остатки, но никто не видит этих язв, потому что я научилась прикидываться мальчиком, а мальчик научил меня воображать… голема...
Наш невидимый обычному глазу защитник подобен живому скафандру: мальчик натаскивает его на неуязвимость... У них неплохо получается. Твои стрелы всё меньше ранят меня, но я всё равно по-чуть-чуть умираю, потому что мальчик питает голема мною...
Иногда я задумываюсь: зачем ты не прекращаешь попыток поразить стрелою яблоко? Что тебе в нём?!
Но ты ни разу(!), слышишь, ни разу в него не попал... и ты не застрелил Гесслера ни снаружи, ни изнутри... и даже не пытался, и... ты продолжаешь кланяться шляпе, хотя её давно сорвал ветер — в подарок к королевской вороньей свадьбе; и гвоздь заржавел, рассыпавшись в пыль; площадь была несколько раз перестроена – город давно живёт по другим законам...
А я собираю стрелы, пущенные тобою, высаживаю рядами в землю... жду: хотя бы одна из них непременно прорастёт, разветвится, и родит – если не живую меня, то хотя бы живое яблоко...
не знаю, сколько мне ещё придётся ждать, потому что ты не меняешь своих привычек,..
ведь только тогда, когда ты перестанешь кланяться шляпе...
Игрушки разбросать, себя собрать,
Башкою дорасти до головы,
Не застревать в районе гениталий,
А женщине — достать запретный плод,
Поставленный на маковку прогресса...
А если мне дали бан,
Пишу письмо в Талибан,
Они за это берутся:
Приедут и разберутся!
PS. На втором снимке — портрет модератора литсайта, на первом — я в молодости, в первом по жизни бане
еще?
***
Чем, дорогой, мы привыкли гордиться?
Волей — от детства отгородиться,
Смелостью — бодро, без дрожи в теле,
Выйти под выстрел Вильгельма Телля.
Всякие глупости нам приятны,
Вечны они, что на солнце пятна,
Только ведь солнце — совсем не в этом,
В мелком, обыденном, незаметном,
В том, где твердим: "Я себе не нравлюсь!",
Что доставляет для ближних радость.