…Но больше всего он любил ночную рыбалку.
На носу лодки укреплялся большой лист жести. На нем разводился костер.

- И вот представь себе: лодка тихо-тихо скользит по мелководью. А вода прозрачная, дно песчаное, ребристое, как стиральная доска. И вдруг замечаешь: над этим дном, чуть шевеля плавниками, стоит окунь. Тут, главное, не делать резких движений: занес острогу, прицелился – удар! Так и плывем, от рыбы к рыбе… Вот уже их несколько плещет хвостами на дне лодки. И вдруг из темноты вырастает небольшой остров, а на нем – огромный, дивной красы собор!

Это из рассказов дяди Коли, брата матери.

Мои предки по материнской линии – семья Михайловых: отец, мать (мои дед и бабушка) и четверо детей – родом из Осташкова. Жили на берегу озера Селигер.
Дед, судя по всему, был из тех рукастых мужиков, у которых любое дело ладится: был и механиком на пароходе, и кожи вымачивал на кожзаводе, и даже ходил в Санкт-Петербург на заработки, где, по семейному преданию, работал в бригаде мастеров, золотивших иконостас Петропавловского собора…

Позже, уже в конце двадцатых годов, вся семья перебралась в Ленинград. Мать чудом пережила первую, самую страшную блокадную зиму, сельхозинститут окончила в эвакуации, по распределению была направлена в Крым, где я и родился…
Но с каким удовольствием, с каким восторгом и блеском в глазах всегда вспоминали мать и дядя свои родные места!

Побывать на Селигере я мечтал давно. Но как-то не складывалось. То денег мало, то работы много (чаще – и то, и другое одновременно), да и отпуск предпочитал проводить в родном Крыму…

Мои знакомые художники и поэты побывали на Селигере, некоторые – не по одному разу, и, возвращаясь, делились со мною восторгами, а я все собирался…

Член лито «Колпинская лира», которое я веду, Борис Ильин, даже песню написал:

«Где-то в глуши старой Тверской
Город Осташков есть.
Байду возьми, распрощайся с тоской,
В общий вагон залезь.
Утром проснешься, откроешь глаза,
Скажешь: «Куда я попал?»
Эти красот, этих щедрот
Ты до сих пор не видал…»

Байда – конечно же, байдарка. Те, кто на них плавает, именно так их называют.
И песню эту пели колпинские девушки… А я все собирался…

Потом внезапно Селигер стал местом проведения многочисленных (приезжало до десяти тысяч гостей из разных стран!) молодежных форумов, что тоже как-то напрягало… А потом отменили прямой поезд Санкт-Петербург – Осташков…

Так и дожил со своими мечтами до пенсионного возраста. И лишь после «юбилейного», десятого по счету приступа аритмии, понял: откладывать больше нельзя. Сколотил небольшую, но дружную компанию – и вперед!

Ехали из Питера до Твери на «Сапсане», далее автобусом.



Поселились в Домиках у пляжа: именно так, без затей, называется этот кемпинг.



Треугольный домик под шиферной крышей, неказистый с виду, внутри оказался очень удобным: стол и две кровати на первом этаже, еще две на втором, а в теплую погоду при желании можно спать и на террасе перед входом, на мягкой скамейке-качалке.



Летняя кухня, просторная площадка для стоянки автомобилей, мангалы, несколько лодок, два катера (большой и маленький), причал, плавучая банька на понтоне, которая покачивается в шторм… Она, впрочем, нуждалась в ремонте, поэтому парились мы в другой бане, размещенной в гостевом доме с огромными окнами, из которых открывался прекрасный вид на селигерские закаты.



А еще пребывание в кемпинге нам скрасил удивительно ласковый кот, которого мы сразу прозвали Чеширским за любовь к почесыванию и поглаживанию.



Теперь – чуть-чуть истории.
На берегах Селигера люди живут много тысячелетий, со времен отступления большого ледника, который и сформировал здешний ландшафт.



В озере – рыба, в лесу – дичь и ягоды, чего бы не жить! Археологами найдены стоянки времен неолита с прекрасно сохранившимися каменными топорами. Их мы рассматривали в краеведческом музее, поражаясь удивительно точным, идеально круглым отверстиям: какая сила их просверлила, а главное – чем?



В XIV веке на острове Кличен существовал небольшой одноименный городок, принадлежавший Владимиро-Суздальскому княжеству. Жители опасались набегов поляков и литовцев, но разорили и сожгли Кличен свои, новгородцы, во время какой-то междуусобицы. По легенде, спаслись лишь два рыбака, которые, переплыв пролив, поселились на полуострове. Одного звали Евстафий (Евсташка, Осташко), от его имени – и название поселения. Второй – Тимофей, его имя сегодня носит самая длинная в Осташкове улица Тимофеевская.

Город был самым западным в тогдашней Руси, поэтому для защиты от набегов пришлось строить крепостные валы: вначале – деревянные, затем насыпные. Деревянная крепость не раз горела, затем вновь отстраивалась.



Когда граница отодвинулась, сгоревшую в 1711 году крепость восстанавливать не стали. Затем и валы за ненадобностью срыли, но в память о них был установлен необычный монумент: часовня «Вальский столп» (1785).



Уже при Петре Великом город так славился своими рыбаками, что по просьбе шведского короля царь именно отсюда направил самых умелых, дабы они обучили шведов рыболовецкому промыслу (1724).

Петр был хорошо знаком с выходцем из города Леонтием Теляшиным, талантливым математиком. Именно царь стал его крестником, дав новую фамилию – Магницкий, за то, что тот как магнит притягивает знания. Ломоносов называл «Арифметику» Магницкого вратами своей учености.

Статус города был дарован Осташкову Екатериной II в 1770 году, а спустя два года она же собственноручно начертала на эскизе герба: «Быть посему». Это один из первых «рыбных» гербов России, и несколько странный. Двуглавый орел то ли из-под воды вылетает, то ли, забредя в озеро по пояс, занимается несвойственным ему делом: размышляет, какой головой какую рыбку клюнуть. Рыбки похожи на ершей, поэтому осташи получили прозвище ершеедов.



Кроме рыбной ловли, жители занимались выделкой кожи, из которой шили непромокаемые высокие сапоги-осташи. Славился город и своими художниками, которых здесь было вчетверо больше, чем в огромной по тем временам Твери.

Из интернета:
«В середине XIX века в Осташкове трудились сразу три брата Колокольниковых — Михаил, Иван и Александр. Несколько картин художников Колокольниковых хранятся сейчас в Калининской областной картинной галерее и в Осташковском краеведческом музее, но, к сожалению, наследие этой двухсотлетней династии осташковских живописцев остается малоизученным. Оно ждет своего исследователя».

Работали здесь и другие умельцы – кузнецы, часовщики, чеканщики, резчики по дереву и ювелиры.

В XIX веке Осташков был самым культурным из крохотных уездных городов империи. Вначале в нем возник свой любительский театр (1805). Первые спектакли ставили летом, в большом пустом сарае на берегу Селигера, но со временем выстроили симпатичное кирпичное здание.



В котором, в частности, впервые в России показали полную версию «Горя от ума», без цензурных купюр! Появилась в городе библиотека (1832), первая в России добровольная пожарная дружина (1843), больница, воспитательный дом для сирот, первый в Тверской губернии банк, школы, телеграф и прочие дары цивилизации.

Театром одно время руководила известная актриса Прасковья Орлова, которая вспоминает, что порою делала чудеса, «вырабатывая из рыбаков, кузнецов и сапожников – Чацких, Хлестаковых и пр., а графинь и княгинь – из бедных женщин…» При театре был свой оркестр из музыкантов-любителей, регулярно дававший концерты. Популярностью пользовалось и хоровое исполнение гимна Осташкова.

Город посетил писатель Василий Слепцов, который опубликовал в некрасовском «Современнике» цикл очерков «Письма об Осташкове» (1862-63). Вот любопытный диалог автора с ямщиком:

«- У нас свои музыканты; граждане играют на музыке.
- Как граждане? Какие граждане? Где граждане?
- Так точно. Осташи, граждане.
- И ты гражданин? - вдруг почему-то струсив, спрашиваете вы ямщика.
- Справедливо. И я гражданин… У нас в городе все грамоте знают.
Боже мой! И кто бы мог поверить? Осташков, уездный город. Ямщики романы Дюма читают, кузнецы гимны поют. Благотворительные заведения. Банк. Воспитательный дом!.. И Европа этого не знает!..

…У них в городе все свое: и пожарная команда, и певчие, и кузнецы, и рыбаки, и сапожники, и резчики, и золотильщики, и что даже фотография есть своя, что по зимам бывает клуб, танцевальные вечера, музыкальные вечера, а на театре "Горе от ума" и "Разбойников" представляют… Я слышал и прежде от многих о г-же П[етро]вой, но думал, что врут, хвастаются; а потому, разумеется, ждал криков, ломанья и жеманства… И был просто поражен ее игрою. Такой простоты, свободы и верности я себе и представить не мог».

Однако, будучи революционным демократом, Слепцов не может поверить в то, что в царской России возможны такие чудеса. На протяжении всех очерков он присматривается к осташам, желая хоть в чем-то уличить. И находит такие недостатки: любят прихвастнуть своим городом, а на самом деле начальства боятся. И банку многие задолжали… Но при этом форсят: работают за гроши, лишь бы жене юбку с кринолином купить, дабы она могла по бульвару пройтись…
Тоже мне, нашел, чем попрекнуть!

Что сказать о сегодняшнем Осташкове?
Совершенно неожиданно для меня он напомнил Ейск: стоит на полуострове, разделен сетью улиц и переулков на прямоугольники, и в конце каждого переулка обязательно мерцает вода.



Дома небольшие, по преимуществу двухэтажные, иногда с красивыми резными ставнями.



Мало благоустроенных тротуаров, их заменяют тропинки. Кое-где и тех нет, приходится идти по обочине. Перед некоторыми домами – самодельные скульптуры: конь, медведь, крокодил из цемента… И даже – белый лебедь из черной покрышки, точь в точь как в Ейске!



Но на этом, пожалуй, сходство кончается. Ейск гораздо крупнее – 85,7 тыс., а в Осташкове всего 16,8 тыс. жителей.



Полуостров – не треугольный. Мне он по форме напомнил шахматного коня, а какому-то из авторов путеводителя – итальянский «сапог». Ну, это вряд ли…



Город сохранил планировку и облик позапрошлого века. Уцелело даже самое первое каменное здание (1720).



И здание театра сохранилось. Теперь там дом культуры. А рядом – памятник Гагарину.



Прежде, говорят, на этом месте стоял памятник Карлу Марксу… И даже здание пожарной дружины сохранилось!



И очень красив Вознесенский собор.



В отличие от ейчан, осташи свои ставни средь бела дня не закрывают. И ворота не запирают – поскольку их нет, лишь местами зияют кирпичные арки.



Каждый второй дом – с мезонином:



В таком городе Чехов вряд ли написал бы свой известный рассказ. Много полуразрушенных домов: как после бомбежки.



Кадр под названием «домик» я нашел в рунете. Не уверен, что он осташковский, но уж очень соответствует духу города.


«домик»

Руины есть даже на центральном Ленинском проспекте.



От некоторых домов остались только каменные фасады.



Хотя в войну немцы город не бомбили, сбросили только несколько бомб на вокзал. Есть легенда, что еще до революции в Осташкове побывала бабушка Гитлера… И ей здесь так понравилось, что она запретила внуку разрушать город.
Как бы там ни было, фашисты город, не имеющий стратегического значения, обошли стороной, оставив в глубоком тылу.

Многие осташи ушли в партизаны. Самый известный из них, Константин Заслонов, действовал со своим отрядом в районе Витебск-Орша-Смоленск, и погиб в 1942-м. Дом его не сохранился, на его месте памятный знак – огромный валун.



В честь еще одной партизанки, Любы Богомоловой, погибшей в том же году, назван переулок, где на стене одного из домов укреплен симпатичный памятный знак.



А в 1958 году открыли большой памятник всем партизанам Великой Отечественной, весьма экспрессивный, который по разному смотрится с разных точек.



На стеле рядом с памятником – надпись: «10000 осташей были призваны на фронты Великой Отечественной войны. 6000 осташей погибли в борьбе с фашизмом».

Культурные традиции прошлого современный Осташков продолжает фестивалями. Это фестиваль искусств «Музыкальные вечера на Селигере», фестиваль авторской песни имени Ю.Визбора «Распахнутые ветра» и фестиваль народных театров Тверской области «Театральная осень в Осташкове».

После посещения расположенного в Троицком соборе краеведческого музея



нам позволили подняться на колокольню и бухнуть в колокола. Только, сказали, не увлекайтесь, а то один турист так разошелся, так трезвонил – за уши было не оттащить!
Вид с колокольни открывается великолепный.



Но в целом город запущен и грязноват. Уж если есть табличка «Здесь мусор не бросать», то именно под нею – куча мусора. Очистные сооружения – в ужасающем состоянии, о чем нетрудно догадаться по приносимому ветром запаху. В загрязнение озера вносит свою лепту и кожевенный завод.

К нашему удивлению, на базаре мы не увидели никакого рыбного изобилия. Лишь единственная тетка торговала копчеными лещами и угрями по дикой цене. Угрей таксист Саша не велел брать. Сказал: китайские. Китайцы их выводят в выгребных ямах (по слухам). Так ли это – не знаем, но пробовать угрей не рискнули.
Куда ж подевалась рыба? В советские времена, говорят, рыбколхозы вели хищнический лов, выбирая электротралами все, вплоть до мальков. Сейчас колхозы развалились, зато хищничают частники, откупаясь от рыбнадзора… Но они-то рыбой торговать должны? По идее – да. А на базаре рыбы нет. Загадка…
Впрочем, об оскудении рыбного промысла писал еще Слепцов:

«- Торгуем больше по привычке, для виду, этими там сапожками да рыбкой… Рыбкой и то обеднели: повывелась рыбка совсем.
…Промышленность города и окрестных сел очень незначительна, кроме рыбной, которая тоже, говорят, слабеет, вследствие неправильного лова».

В феврале – апреле 1943 г. на берегах Селигера располагалась батарея звуковой разведки под командой Солженицына. В 1961 он вновь посетил эти места – уже дикарем-туристом. Еды взял мало – в расчете на рыбную ловлю. Однако попадались ему лишь костлявые ерши да окуньки…
Так что огромными рыбами, равно как медведем, лосем и прочей фауной, мы полюбовались в музее природы Селигерского края. Естественно, чучелами…

Но самым увлекательным, неожиданно для нас, оказался поход в «Музей забытых вещей и не только». Содержит его (если я правильно понял – исключительно на собственные средства) замечательный человек Игорь Афанасенко, уроженец Донбасса.



Несколько комнат переполнены вещами советской либо даже дореволюционной эпохи: утюгами, самоварами, настольными лампами, плакатами, пишущими машинками и прочими раритетами.



Есть даже мотороллер, и первый советский персональный компьютер, и катушечные магнитофоны, огромные, как чемоданы… Но главная фишка музея – в забавных самоделках из дерева и металла, создаваемых Игорем Александровичем. В их числе – инопланетяне («Сами мы не местные»),



жук, комар, вертолет, скорпион, крокодил, паровоз, индюк



и прочее…

С удовольствием выслушав наши восторги, умелец сказал: "Приходите вечерком в субботу. Будет интересно…"

И было, действительно, интересно. Играл ансамбль «Школа неправильного пения. Северо-Запад 57/33», в составе которого, помимо осташей Юрия Тихомирова и Дениса Николаева, неожиданно оказался московский гость, издатель современной поэзии Николай Филимонов. Здесь же был и еще один москвич, Игорь Федоров, с замечательным артистизмом исполнявший песни на свои стихи. Мы познакомились, и он тут же подарил мне свою книжку «Поэт Пендюркин». Жаль, что не было Константина Гадаева, автора книги «Вокшатсо» и «Осташковской элегии»…

Про существование этой книги, как и про слепцовские «Письма из Осташкова», рассказал нам таксист Саша. Продолжив, тем самым, традицию бесед заезжего гостя с начитанным ямщиком.

Название объясняется просто. Имя города, из огромных цементных букв, помещено на крышу речного вокзала и обращено, естественно, в сторону, откуда приплывают теплоходы с туристами. Но сами-то осташи видят это слово наоборот: как ВОКШАТСО.



А теперь – несколько строф из элегии, лиричной, но в то же время точной, как путеводитель:

Здесь ничего не изменить.
Чем путь прямее, тем окольней.
Здесь солнце продевает нить
в ушко облезлой колокольни.

Наволгший крошится кирпич.
Курятся по субботам бани.
Оставлен обтекать Ильич,
чья плешь любима голубями.



Упорно сдерживает он
безжалостных времен осаду,
где слушать вынужден шансон,
хоть любит Аппассионату.
/…/
Играет солнце на пустых
бутылках… Ни рубля, ни грамма.
Фонтан — два пупса золотых —
на месте взорванного храма.



Здесь ничего не изменить.
Все вкривь и вкось и как попало…
А вкруг — чтоб жизнь оборонить,
синеет Господа зерцало.

Последняя строка – про Селигер.

Здесь я должен остановить свое повествование, набрать полную грудь воздуха и воскликнуть:
- Смогу ли я, ничтожный раб Божий, поведать вам об этом чуде?

Ибо Селигер – не просто озеро. Это целый мир. Как огромный спрут, распростерся он на карте, пуская во все стороны свои щупальцы с присосками. Это сложная система озер, проток, заливов, мысов и плесов.



Одних только островов на нем около 160. Точнее не скажет никто, ибо уровень озера по не совсем понятным причинам способен резко падать, и тогда из-под воды показываются новые островки. Местные жители называют их забавно и точно: всплышки.

На самом большом селигерском острове Хачин есть тринадцать внутренних озер. Прямо как в сказке!

Вокруг Селигера – десятки туристических баз и кемпингов. Туризм процветает во всех разновидностях: водный, пеший, велосипедный, зимою – лыжный… Но, не будучи туристом, умолчу о неведомых мне прелестях турпоходов. Жить в палатке, поглощая шашлыки – это не мое. Да и страсть к рыбалке отсутствует: не унаследовал от предков. Поэтому перейду сразу к главной достопримечательности – острову Столбному, с монастырем Нилова Пустынь.

Сюда мы направились буквально на второй день по приезде в Осташков. Хозяин велел облачиться в оранжевые спасательные жилеты, завел моторку – и вперед! Лодка прыгала как сумасшедшая, словно под днищем были не волны, а булыжники. Вцепившись в узкое сиденье, ежесекундно рискуя вылететь в холодную сентябрьскую воду, я с ужасом молил о помощи предков, которые в этот момент наверняка наблюдали за мною с небес… Позже оказалось, что до монастыря можно доехать без таких мучений, и даже дешевле – на такси, поскольку остров давно соединен с берегом дамбой и мостом.

Красивые монастырские постройки теснятся на небольшом острове, неуловимо напоминая архитектуру Санкт-Петербурга, типа имперский ампир. Впечатление оказалось верным: ведь главный собор монастыря, Богоявленский, создавался архитектором Шарлеманем для Исаакиевской площади! Но в конкурсе победил Монферран, и тогда Шарлемань воздвиг собор на островке: не пропадать же проекту!

В соборе – главная святыня Селигера: мощи Нила Столобенского. Он же Нил Столпник, так как дал обет столпничества – истязал себя тем, что никогда не ложился. Спал сидя, опираясь подмышками на торчащие из стены кельи толстые дубовые крюки. Таким он и изображен на иконах и многочисленных скульптурах разного размера: от крохотных статуэток до фигур в натуральную величину. Право, глядя на них, становится жалко дедушку…

Разумеется, и на колокольню Богоявленского собора мы поднялись. Вот какие виды открываются с нее.



Следующее наше путешествие – на Ширков Погост. Здесь расположено два храма: один – кирпичный, постройки начала ХХ века, второй – деревянный, из исполинских бревен, многоярусный, как в Кижах.





Он построен в 1694 году, говорят, на месте более древней церкви, заложенной в честь победы Александра Невского над литовцами, одержанной здесь в 1245 году. Село когда-то было большим, деревянный храм не вмещал всех молящихся, к тому же зимой не отапливался. Было предложено разобрать его, чтобы на вырученные средства построить каменный, но жители отказались это делать: понимали, какая это уникальная постройка. А на новый храм собирали средства несколько лет всем миром.

Когда возвращались, наш добрый гид таксист Саша сделал крюк, чтобы показать нам один из самых красивых видов Селигера. Привел на холм у деревни Березовый Рядок, картинно раскинул руки и воскликнул: - А теперь – смотрите!
Мы посмотрели – и ахнули.





И еще одно путешествие – в село Волговерховье, к истоку Волги.
На обочине села – храм Преображения Господня и другие строения Ольгинского женского монастыря. Статуя Николая Чудотворца в крохотной бронзовой лодке, водруженной зачем-то на огромный валун.



Неподалеку на серой гранитной плите выбита надпись: «Исток реки Волги. …охраняется государством».

Широкие деревянные мостки ведут по заболоченной лужайке к симпатичной часовенке.



В центре нее – огражденное никелированными поручнями круглое отверстие, заглянув в которое, можно скорее почувствовать, чем увидеть, мерцание родника.



Мы стояли, оробевшие и притихшие. Право же, самый заскорузлый атеист не может не почувствовать святость этого места.
И невольно всплыл в памяти центральный эпизод из романа Леонида Леонова «Русский лес».
Вспомнили, о чем я? Вряд ли… Мало кто читает в наши дни этот пухлый и рыхлый роман.
В нем – два главных героя, Вихров и Грацианский. Положительный и отрицательный, о чем нетрудно догадаться по фамилиям. Первый – за сохранение и приумножение богатств русских лесов, второй – за хищническую рубку, да еще под демагогическим лозунгом «Лес должен служить народу».
Трижды на протяжении романа приходит Вихров к лесному родничку. На третий раз – со своим оппонентом. И тот, сделав фехтовальный выпад, внезапно «вонзил палку в родничок и дважды самозабвенно провернул ее там». Ужаснувшийся Вихров воскликнул: - Я убью тебя!.. «…Затем все стояли, ожидая, пока опять не пробилась прозрачная жилка воды...».
Это – кульминация романа.
Род. Родник. Родня. Народ. Родина…



Однако, в конечном счете, победа, похоже, осталось за грацианскими, о чем свидетельствуют посеревшие от дряхлости штабеля бревен вдоль дороги к Волговерховью. Даже не бревен, а жердей толщиной сантиметров в десять. Зачем эти деревья срубили, не дав им как следует вырасти, почему не вывезли – непонятно…

Когда мы вернулись в Осташков, я попросил Сашу помочь найти дом предков. Был известен адрес – Американская, 3. Таксист сказал, что улица переименована в Комсомольскую, но тот район города до сих пор называют Америкой. Надо же, мои предки – родом из Америки…

И мы нашли этот дом! Можете сравнить фотографии – довоенную и современную.





Он почти не изменился, только поверх бревен обшит вагонкой. Добрая старушка, которая в нем живет, позволила мне войти внутрь.

Домик оказался тесным, с низкими потолками и высокими порожками. Более ничего существенного не запомнилось.

Даже под пыткой я не смог бы рассказать о том, что я там увидел. Что-то произошло с моим зрением. Серая мгла клубилась по углам, пространство словно заросло паутиной и переполнилось ветошью, в глаза бросались какие-то ненужные, необязательные подробности: вытертый половичок, кривоногий стул, картонная коробка, красные и желтые перцы, разложенные прямо на полу, на газетке…

Пошатываясь, я прошел сквозь хаос, чтобы прикоснуться к стенам и посмотреть в окно, в которое смотрела, подрастая, девочка Тамара – моя будущая мама.

---

Пара слов о проекте...
Проект "80 дней вокруг света" открыт для всех желающих (авторов Литсети) :) Вы можете написать о своём городе, стране, интересных местах, людях, событиях. Просто представьте, что к вам приехали гости - другие авторы Литсети:) Что вы покажете, о чём расскажете?
Конечно, фотографии (для оформления статьи) приветствуются. И ваши стихи о городе-стране-месте не помешают.

Алексей Лис

---

Общий каталог ЛитО «Авто(р)портрет»: http://litset.ru/index/0-78