(Впервые статья была опубликована в газете «Ключъ» г. Фрязино Московской области, №№ 48 и 49, декабрь 2014 года.)



Мне посчастливилось побывать в Туле у Ивана Антоновича Леонова – единственного в мире лётчика, воевавшего в годы Великой Отечественной с одной рукой. На его счету 110 боевых вылетов и 8 сбитых самолётов противника. Помимо двух своих детей, Иван Антонович поднял пятерых приёмных; воспитанников же детских домов, где он директорствовал, – не счесть. Много чего пережил – в феврале ему исполнится 92, – много чего может рассказать. Да не только рассказать – спеть под баян, справляться с которым научился не хуже, чем с самолётом. А ещё он член Союза писателей России, Почётный гражданин Тулы, Брянска и Шаблыкинского района Орловской области, обладатель титула «Настоящий человек» Фонда А. П. Маресьева, его имя внесено в Энциклопедический справочник «Великая Россия. Имена», про него написано множество статей, снято несколько телефильмов. В 1944-м Ивану Леонову было присвоено звание Героя Советского Союза, однако награду не вручили – посчитали погибшим. Несправедливость устранили в 1995 году, СССР уже не существовал, – дали Звезду Героя Российской Федерации.



Дома ль мышки-коротышки?..

Ваня Леонов родился 1 февраля 1923 года в деревне Моговка Шаблыкинского района Орловской области. Был тринадцатым ребёнком в семье, самым младшим (первенец Илья – с 1905 года) и очень слабеньким: братья прозвали «синепупой». Бывало, сидит у бурта, когда старшие картошку убирают, облепят его гуси – он ревёт, зовёт на помощь. Вообще, родители, как перебрались из города Карачева в деревню, занимались сельским хозяйством, – после революции дали землю, отец построил дом. Но дети взрослели, уезжали... и умирали: тяжёлое было время, – из сестёр и братьев до войны дожило лишь шестеро.

Начальная школа располагалась в Моговке, а семилетка, школа крестьянской молодёжи, – в селе Молодовом, километрах в пяти; Ваня ходил туда пешком; зимой же или в плохую погоду ребят возили на лошади. Учился посредственно, исключение составляли любимые история с географией. Занимался фигурным катанием, освоил гармонь, даже на вечеринки звали играть*, а ещё любил пускать воздушных змеев, сам клеил; мать ругала сына за суровые нитки, которые тот таскал у неё. Потом перешёл на модели самолётов – планеры, с резиновым моторчиком, бензиновым двигателем. Некоторые улетали так, что их приходилось искать с неделю.

Спрашиваю: «Так, значит, уже думали про авиацию?» – «Ещё как думал. Увижу самолёт, выскакиваю из дому и стою, задрав голову, пока не скроется».

Рано начал сочинять стихи, рассказы. С чего вдруг – сам не знает. Первое стихотворение, написанное в третьем классе, помнит до сих пор.


В том же году умерла мама – в Моговке стоит памятная доска «Первой колхозной ударнице Шаблыкинского района Леоновой Пелагее Мироновне», – хоронили тремя или четырьмя деревнями как партийного руководителя. Хозяйство их с отцом вскоре после этого пришло в упадок (старшие уже разъехались) – в доме стало нечего есть, а потом и дом продали. Ваня больше года жил у племянницы матери Коммунистихи – её муж проводил коллективизацию, – потом у брата Ильи в Брянске, потом у сестры Полины в деревне (когда отец снова женился).

После семилетки Иван поступил в железнодорожный техникум при депо Брянск-2, но проучился недолго: материально трудно было. Перешёл в школу ФЗУ (фабрично-заводское ученичество), специальность – «помощник машиниста». По окончании, через полтора года, преувеличив возраст, устроился работать на маневровом паровозе ОВ («овечка»). Параллельно со школой ФЗУ стал заниматься в аэроклубе ОСОАВИАХИМа. Он уже не был слабым, как в раннем детстве, из него получился неплохой спортсмен, обладатель значков ГТО, ПВО и «Ворошиловский стрелок», и в соревнованиях по бегу Иван неизменно брал призовые места. Как-то в училище пожаловали красавцы в хромовых сапогах – лётчики. Собрав молодёжь, объявили: желающие записаться в аэроклуб должны иметь не менее семи классов образования и отличную характеристику. Был у Ивана друг, Сашка Соломонов, они вдвоём мечтали о небе, они первыми и подали заявления (вместе и окончили, но Сашкина семья переехала – и связь с другом оборвалась).

В аэроклубе Иван отличился: из 300 курсантов первым самостоятельно поднялся в небо на «У-2» (с 1944 года – «По-2»), о чём 10 февраля 1940 года сообщила газета «Брянский рабочий». Потом, как только нужно было кого-нибудь прокатить, инструктор обращался к Ивану. Тот знал, что показывать: входил в вираж, делал переворот через крыло, мёртвую петлю, боевой разворот, бочку, срыв в штопор, выход из штопора... Из аэроклуба Ивана по разнарядке направили доучиваться в Армавирскую школу пилотов истребительной авиации. И там из 600 курсантов он опять-таки первым самостоятельно поднялся в небо, теперь на истребителе «И-16».

Война! Началась война!..

22 июня 1941 года в лагере лётного училища был сандень – курсанты занимались стиркой, глажкой, когда раздался крик дневального: «Война! Началась война!..» Ивана оторопь охватила, хотя и знал, что что-то такое готовится. И тут же построили на линейку... После выпуска, в конце июля, молодые лётчики стали писать заявления с просьбой отправить на фронт. А их погрузили на машины, с машин на поезд – и без остановок промчали до Читы, оттуда – в Монголию. Иван с друзьями, Самотохиным и Бахмутовым, оказался в 56-м, а потом в 22-м истребительном полку. Там из них действительно приличных лётчиков сделали, вдобавок переучили с «И-16» на «ЛаГТ-3» – «пересадили с блохи на корову», с куцего бочоночка на истребитель с потолком в 7-8 тысяч и форсированными моторами, которые не боятся разрежения воздуха. Весной 1942 года именно на «ЛаГТ-3» Иван сбил разведчика в небе над Москвой, на почти 7 тысячах метров, на глазах у всей столицы, солнце уже взошло. Говорит, случайно.

Они со Самотохиным перегнали в 16-ю эскадрилью ПВО Москвы с завода в Горьком два «ЛаГТ-3». По пути у Ивана барахлил мотор на больших оборотах – «полетела» крыльчатка нагнетателя воздуха в карбюратор. К утру механики обещали поменять наддув. Чуть свет – Иван на аэродром; самолёт как стоял, так и стоит под брезентом. Он злится, а ему: «Да не психуй, лейтенант, сделано всё!» Как это? Две с половиной тонны – без подъёмников, за ночь? Ведь нужно было приподнять двигатель!.. Иван верит и не верит. «Пока сам не попробую...» Ему: «Ну, это твоё право». Позавтракали, покурили, хотя он не курил никогда, завёл, вырулил по дорожке, обороты прибавил – нормально – и взлетел. Набрал три тысячи, четыре, пятая пошла, чего-то отвлёкся, и тут в наушнике зашипело: «Маргаритка-10, слушайте внимательно! Под ракурсом две четверти идёт „Юнкерс-88“. Атаковать и сбить!» Легко сказать! Иван живьём его никогда не видел, а тут атаковать! Но приказ есть приказ. Он туда, сюда – нет «юнкерса», и признаков полёта – никаких. Передал на землю, ему в ответ: «Наклони самолёт на 40-50 градусов!» Наклонил – и увидел инверсионный след: «Вот ты где, голубчик!» Пристроился к нему. Но «Юнкерс-88» – это же «летающая крепость»: две пушки в носу, турель вверху, турель внизу и ещё одна на хвосте. Вспомнил «стариков»: ты, мол, напрямую не лезь, заходи сзади и снизу, чтобы турельщику мешал свой хвост. Так и сделал. Пошёл в стороне от «юнкерса», с понижением, но всё подворачивал, подворачивал, потом резко добавил форсажа и взмыл свечой вверх. Как только показалась в прицеле часть хвоста, дал длинную очередь с двух пушек. Своим самолётом неприятеля едва не зацепил, проскочив между крылом и стабилизатором. А «юнкерсу» хоть бы хны: не собирается падать. Иван хотел «свалиться» в сторону и дать ещё заход, смотрит – один парашютист выпрыгнул, второй, третий... И дымок пошёл, потом вырвалось пламя, потом чёрный дым повалил. На землю Иван сел героем: его вытащили из кабины, стали подбрасывать – опытные лётчики, по пять-шесть медалей за Испанию, Финскую, Халхин-Гол , даже неудобно стало, – а командир корпуса расцеловал и орден Красного Знамени у себя с гимнастёрки отвинтил, а ему привинтил.

Ещё Иван Антонович вспоминает, как над Курской дугой, где воевал в составе 192-го истребительного полка, на «Ла-5» завалил «Юнкерс-87» – его хотя и называли «лапотником», очень маневренный был самолёт: за 16 секунд делал вираж на 360 градусов. Сначала отколол от группы, а потом, уже без патронов, гонял вокруг водонапорной башни, пока тот не зацепился за неё крылом.

15 июля 1943 года – роковой день: трагедией закончился разведывательный полёт. С ведущим Иваном Шестаком они уже закончили съёмку, как заметили два «фоккера». Разведчикам не положено атаковать, да не удержались – Иван Антонович жалеет об этом до сих пор. Сбили одного неприятеля, но из-за облаков появились ещё четыре, взявшие Леонова «в клещи». На развороте почувствовал, как левая рука плетью повисла вдоль сиденья. Самолёт горел, всё решали секунды – выпрыгнул, ударился о стабилизатор, потерял сознание. Пришёл в себя примерно на трёх тысячах. «Фоккеры» методично добивали: ранили в ногу, подрезали одну из строп парашюта, пробили в четырёх местах купол. Скорость падения резко выросла, но повезло: упал в болото. Потом была ампутация руки (вместе с лопаткой), извлечение многочисленных осколков... В Центральном авиационном госпитале при проведении очередной операции хирург не сразу справился с перевязкой артерии, потеря крови была критической, требовался перелив из вены в вену. Вызвалась молоденькая медсестра Нина – Нина Васильевна Фролова. «Из госпиталя я уехал женатым человеком. Это особая тема**, – признаётся Иван Антонович. – Вместе мы прожили 63 года».



Летел и пел от радости

Интересуюсь у Ивана Антоновича насчёт дачи, что там выращивает – всего понемножку. Смеётся: «Поверите или нет?.. Что я одной рукой десять соток вскапываю, сажаю картошку, окучиваю, поливаю, потом собираю пять-десять-двенадцать мешков... и раздаю соседским бабулям». Как не поверить, если знаю, что в 1970 году он построил дом в Брянске, в котором его семья прожила тридцать с лишним лет, что неоднократно был среди лучших на областных соревнованиях по мотокроссу, управляет всеми видами и марками автомобилей, да и сейчас, в 91 год, рука у него мощная, как у центрового профессиональной баскетбольной команды. Что же до сельхозработ, то долгое время Иван Антонович занимался пчеловодством. Как начинал – обхохочешься. У друга, врача, отец был пчеловодом; как умер, некому стало ухаживать за пчёлами; мать попросила приехать посмотреть, тот Ивана Антоновича позвал. Приехали, полезли разбираться. «Меня тыц одна пчела, тыц другая. Я от укусов распухаю, как подушка. Глаза и закрылись. А другу надо в город. Говорит, как хочешь, а вези, чтоб я к двум был в операционной. Ладно, отвечаю. А у тебя спички есть?.. Поставил под один глаз три штуки, на распорку, под другой... не помню сколько. Тысячу раз выезжал на трассу, и никогда ГАИ не было, а тут... Как глянул на меня – и чуть ли не в обморок. Пока я рассказывал... Он ухохатывается. Ладно, говорит, езжай потихоньку. С тех пор я и стал заниматься пчёлами. До десятка ульев было. Сами мы почти не едим, зато друзей полно, раздавали по баночке-другой, не жалели».

Спрашиваю про Михаила Михайловича Громова, командующего 1-й воздушной армии***: «Он же вас поддержал тогда, разрешив летать на „По-2“?» – «Не поддержал – оживил!» Иван Антонович рассказывает, что примером для него стал лётчик царской армии Александр Северский (тот летал с ампутированной чуть ниже колена ногой). «Почему бы и мне не попробовать? Но коснулось сути... Сделал сначала на ногу. Если, конечно, потренироваться, может, и достиг бы результата. Но всего пять или шесть полётов дали. Командир эскадрильи Романов: „Слушай, лейтенант, не будем циркачить, давай-ка иди на станцию наведения!“ Но позволил ещё поэкспериментировать с протезом и своим самолётом. Слесари колдовали, механик Евгений Дементьев... Устройство, как на мотоцикле, пробовали... И всё равно полёта два-три выполнил – сам понял, что не получается, сам пошёл к капитану проситься на станцию наведения****. Но и тот завёлся: „Да ну, подумай ещё!“ Иду в столовую, по инерции двигаю плечом вперёд-назад. Дурак, чего сразу не сообразил соорудить такое седло, шарнир, трубку – и на рычаг газа?! В общежитии из старого сапога сделал приспособление – всё остальное быстро пошло. Романов потом подходит: „Что будем делать?“ Я ему: „Испытывать новое изобретение“. – „А где?“ – „А на меня посмотри!“ – „Ничего не вижу“. Что он мог увидеть в рукаве?! Я показал – он на меня матом: „...Идиот, что ж ты нам ... морочил?!“»

На следующий день Иван полетел за газетами в Смоленск. Летел и пел от радости, обо всём, что попадалось на глаза: увидит ворону – про ворону, телеграфный столб – про столб. Прилетел, мешки с почтой загрузили, полез в кабину и поскользнулся – держаться-то нечем, – разбил колено. Ему: «Что с тобой, лейтенант?» – «Да ничего, оступился». Взлетел, нога болит, а тут болтанка – то вверх на пятьдесят метров бросит, то вниз на сто, особенно когда над лесом или пахотой. Романов по возвращении спрашивает: «Ну как?» – «Отлично!» Сам не может ступить на ногу; но всё зажило. А потом как-то и Громов полюбопытствовал: «Где мой крестник? Месяц не вижу!» Ответил механик соседнего самолёта: «Как где? Полетел». – «Как полетел?» – «Ну, вы же сами разрешили...» Командующий забыл уже, что разрешил: «Я думал, у него ничего не получится, и он откажется!»

На «По-2» Ивану Леонову удалось сбить «Фокке-Вульф-190». Но как-то и сам угодил в переделку. Возвращался от партизан глубоким и очень длинным оврагом, в котором оставалась окружённой немецкая группировка. Предупреждали, что надо бы стороной, но положился на авось. До середины оврага долетел, как по крыльям застучали пули. Хотел сделать манёвр, нога замлела, кровь хлещет, дыру и закрыть нечем. Другую ногу перебросил, прижал больную, а ведь и управлять чем-то надо... Перед глазами круги. Но увидел дорогу, столбы телеграфные, без проводов, и сбоку – неплохая площадка. Сел, выйти нет сил, штанина полна крови. И вдруг смотрит – танк стоит, и танкисты бегут к нему.

В 1944 году Громова перевели «начальником ПВО страны», на его место поставили Хрюкина. Кто-то похвастался: «У нас лётчик однорукий летает!» – «Как это, кто разрешил?» – «Громов». – «А-а, Громов... Он к Сталину ногой дверь открывает, а я не могу. Завтра же – ко мне». Вошёл Иван в кабинет – командующий к нему навстречу. «Наслышан, наслышан, Иван Антонович!..» Положил руку на плечо. Хорошего не жди, раз подхалимаж такой к совсем ещё пацану. «Война-то кончается. Может, не рисковать? Если, не дай Бог, попадёшь в плен, скажут, у русских воевать некому». И Ивана поставили ведать секретной почтой. Однажды улетела бумажка, из-за которой неизбежно грозил расстрел. Как получилось... Разложил почту, открыл окно – и вдруг ветер. Они с помощницей собирать, что разлетелось, – и одной бумажки нет. А если попадёт к противнику?.. Потом замначштаба углядел за шкафом – к стенке прилипла. Как Иван тогда затанцевал! Но сразу после этого пошёл отказываться от должности. Направили адъютантом в 900-й истребительный полк (базировался в Литве), и тут тоже Иван чуть под трибунал не попал. Адъютант, если он лётчик, имеет право летать, да ему-то никто бы не разрешил – с одной рукой на истребителе «Як-3». Но как-то смотрит, машина прогрета, стоит на взлётной – и так захотелось показать, что может, чтоб все увидели и потом разрешили летать!.. Взлетел, сделал несколько фигур, сел, а его уж солдат с автоматом дожидается – и на гауптвахту. Уже готовился суд за самовольство, за невыполнение приказа... Но кто-то кому-то в Москве доложил – и на другой день выпустили: иди, мол, свободен! Как будто бы опять Громов заступился.

Если мир твой рисован красками...

Встречался с Косыгиным, Ждановым, Мао Цзэдуном (по его распоряжению лётчикам выдали бурки), тепло отзывается о Ельцине (от него в 1995-м принимал Звёзду Героя), Лужкове, Жириновском, Путине (подарил Президенту свою книгу, а тот сказал: «Теперь вы принадлежите народу, он вас любит»). Не мог я не спросить про отношение к Сталину. «Мы „сталинскими соколами“ не на словах были: патриотизм был настолько высокий, невозможно даже передать. Да и не имею права про него плохое говорить. Несмотря даже на то, что голодал, что когда учился в аэроклубе, нечего было надеть – летал в залатанных валенках с дедовых ног... Несмотря на трудности, я был уверен в завтрашнем дне».

В гражданской жизни Иван Антонович, как сам считает, ничем иным не занимался, кроме воспитания молодёжи (он окончил Минский государственный педагогический институт им. Горького). А самая большая ценность – это тысячи душ, сердец, прошедших через школы и детдома, где он был директором. Спрашиваю, что беспокоит ветерана? «Кроме здоровья – ничего. Однажды мне едва ли не полностью сняли скальп – остались полосы крест-накрест и затвердения от трещин. Головные боли, мне кажется, от этого. Это если обо мне...» А так жаль ему, что смысл жизни у людей часто сводится к накоплению денежных знаков; кажется, исчезни они – и всё замрёт. Что нынче «в славе жулики, пройдохи, в моде сукины сыны», что нет уважения к старикам, как, например, на Кавказе.

Потом взял баян и спел, озорно так, «Сердце красавицы склонно к измене...», потом звучало «Тренируйся, бабка, тренируйся, Любка...», а романс «В том саду, где мы с вами встретились...» заставил петь и меня.

Сейчас у Ивана Антоновича вторая жена – Нина Николаевна, очень заботливый человек и радушная хозяйка.



Имя Леонова занесено в Книгу рекордов Гиннесса, только удостоверения нет: заупрямился поляк из комиссии. Когда фиксировали достижение, лётчик, что впереди был, при посадке руки кверху поднял – да толку-то. И пусть Иван Антонович к этой книге относится несерьёзно – мол, в ней кто дальше плюнет, – хочет вновь подняться в небо, к самой высокой своей мечте, на спортивном «Як-52»; надеется, что врачи разрешат. И пусть скоро исполнится 92 – что с того?! В самом деле, задумаешься – и сразу вспомнишь его «Монолог о старости»...






Примечания:
* В дальнейшем играл на баяне, аккордеоне, пианино, участвовал в конкурсе «Играй, гармонь!».
** Эта и другие «особые темы» подробно раскрыты в книге И. А. Леонова «Назван человеком из легенды».
*** Легендарный лётчик, Герой Советского Союза, совершивший в 1937 году беспосадочный перелёт из Москвы через Северный полюс в Америку.
**** Станции наведения самолётов фашисты оперативно пеленговали и уничтожали, личный состав держался не более двух недель.