(Опубликовано в альманахе "Купола" №5)

Было это в 1965-м, когда в НЭТИ, где я тогда учился на последнем курсе, приехал и выступил с концертом Евгений Клячкин. Он пел свои песни , написанные на собственные стихи и на стихи И.Бродского, А.Вознесенского, Г.Горбовского… От этого концерта у меня долгое время хранилась магнитофонная плёнка с полной его записью, которой я ещё долгое время наслаждался, давал послушать друзьям, а сам знал её , конечно же, практически наизусть. Особенно часто друзья просили повторить один яркий кусочек записи… Дело в том, что автор-исполнитель (словом «бард» тогда ещё никого не называли) в конце собственной программы познакомил аудиторию с некоторыми песнями своих, тогда ещё мало известных в Сибири , московских «коллег»:

— Есть такой поэт — Владимир Высоцкий, написал он уже немало песен в жанре так называемой «блатной лирики» и потому его постоянно спрашивают — сколько он сидел и за что (смех в зале). Не сидел он ни одного дня, нормальный московский интеллигент, актёр… Вот послушайте одну его песенку.

И Евгений Клячкин исполнил «Песню о нейтральной полосе», заслужившую такую бурю аплодисментов, какую не вызывала до того ни одна его собственная песня…

Вскоре за концертом Евгения Клячкина в НЭТИ последовали выступления Юрия Кукина и Юрия Визбора, чьи песни позднее приписали Владимиру Высоцкому в абсолютно невежественной, но с попыткой зубодробительной , уничтожающей «критики» статье в «Советской России» от 9 июня 1968 г. «О чём поёт Высоцкий». К тому времени уже вышел на экраны фильм «Вертикаль» с замечательными песнями в исполнении самого В..Высоцкого, а по стране хлынули магнитофонные плёнки , включающие и не вошедшую в фильм песенку «Скалолазка моя». И идиотизм статьи лишь прибавил барду всенародной популярности.

Ранее, летом 1967 года в подмосковных Петушках, прославленных Венечкой Ерофеевым, состоялась конференция Клубов самодеятельной песни (КСП) , От клуба молодых учёных «Под Интегралом» новосибирского Академгородка была представительная команда — премьер-министр Гриша Яблонский, министры Валерий Меньшиков (песни), Юрий Карпов (социологии) и академовские барды. Приехали в Петушки и знаменитые уже Александр Галич, Юлий Ким, Юрий Кукин, Ада Якушева. Как вспоминает В. Меньшиков: «Вот там и возникла идея провести фестиваль »Под интегралом" к 10-летию Сибирского отделения и к 50-летию Октября с участием ЦК ВЛКСМ. Конечно, этот самодеятельный праздник песни в дни юбилея Октября не мог состояться, и приглашения, уже разосланные Булату Окуджаве, Владимиру Высоцкому, Михаилу Анчарову и многим другим, пришлось отзывать. Новую назначеннную дату фестиваля — 8 марта 1968 года по воспоминаниям другого интегральцв — «министра странных дел» Германа Безносова «пришлось пробивать и утверждать с большими сложностями, а иногда проявляя хитрость и определенную конспирацию в разговорах с властью». На этот праздник авторской песни, ставший знаменитым благодаря участию в нём Александра Галича, Высоцкий приехать уже не смог, ввиду занятости. Его концерт в Новосибирске так и не состоялся., И все воспоминания бывших выпускников НЭТИ, о том, что такой концерт был — а я слышал такое даже по телевизору — выдумки. Если бы такой концерт был — он бы запомнился многим, оставив след и в душах, и на плёнках.
Хотя Высоцкий в Новосибирске всё же побывал — в том же 1968 году Об этом свидетельствует его стихотворный экспромт, написанный им в мастерской известного художника Н.Д.Грицюка на одном из имеющихся в мастерской характерных листов цветной бумаги — на таком же листе написал ранее стих-автограф Н.Д.Грицюку Б.Ш.Окуджава

"Грицюку Н.
"Мне — … не… стрелю и акыну
Многим в пику, в назиданье,
Подарили Вы картину
Без числа и без названья.
Что на ней? Христос ли, бес ли?
Или мысли из-под спуду?
Но она достойна песни.
Я надеюсь, песни будут.
22 августа 1968 г. Высоцкий"

Шёл август 68-го, вошедший в историю жёстким подавлением «пражской весны», а Высоцкий снимался в это время под Красноярском в картине «Хозяин тайги». И настроение, и нервы эти съёмки ему попортили немало — не нравился ходульный сценарий, режиссура, возникающие в группе склоки. .. Снимавшаяся с ним Лионелла Пырьева вспоминала: «Сибирь, природа, деревня, далеко от Москвы. Да, вот то, что это было далеко от Москвы, так далеко от цивилизации, от глаз людских, могло размагнитить многих, хоть, казалось бы, тут мог быть и отдых для души, отвлеченной от „суеты городов“… Размагниченность — значит, ничего не стоило и запить тем, кто этому подвержен. Многие так и „отдыхали“. Но не Володя. Он был тогда в каком-то ожесточении против пьянства. Он совсем не пил, даже когда хотелось согреться от холода, вечером, в дождь. Он стремился навсегда покончить с этим. И просто с возмущением ко всякой принимаемой кем-то рюмке водки относился, чем вызывал мое, в частности, глубокое восхищение, потому что я знала, сколько силы воли для этого надо было ему проявлять. И, что было уж совсем забавно, он свирепел и налетал как ураган на тех, кто принимал „ее, проклятую“!..
В то время он называл пьющих «эти алкоголики», убеждал очень всерьез, произносил ну просто пламенные речи против алкоголизма. И прямо как врач-профессионал находил убедительные аргументы против возлияний. И так было в продолжении всего съемочного периода в нашем Выезжем Логе…»
Именно там, в Выезжем Логе, им были тогда написаны песни «Охота на волков» и «Банька по-белому» — шедевры, доказывающие, что не алкогодь был стимулом его творчества. Одним из первых эти песни услышал Николай Демьянович Грицюк — в живом , авторском исполнении.
«22 августа Володя удрал в Новосибирск. Сказал, что был у художников. Вернулся с бутылкой коньяку».
— записал в своём дневнике снимавшийся и живший тогда в одном домике с Высоцким Валерий Золотухин..

В хронике жизни В.С.Высоцкого, составленной и опубликованной Ф..Раззаковым («Владимир Высоцкий. »Я конечно вернусь...») записано иначе:
«19 августа сняли несколько кадров из эпизода, когда Сережкин пробирается по тайге в погоне за Рябым, а тот убегает на лодке (в частности, сняли кадр, где Сережкин настигает Рябого у переправы). Съемки длились до семи вечера, после чего Высоцкий и Говорухин (приехавший погостить на съёмки к Высоцкому и тем поспособствовавший поднятию настроения у последнего — А.Р.) уехали из Выезжего Лога — отправились на концерты в Новосибирск.»
Концертов, повторюсь, не было . Ни «негласного «Под интегралом», ни, тем паче, «на стадионе «Спартак», о чём поведали некоторые «исследователи». По некоторым (не подтверждённым пока очевидцами) данным, С.Говорухина и В.Высоцкого принимали в Академгородке, в Институте ядерной физики СО АН СССР, показывали строительство ускорителя на встречных пучках. Вероятно , была традиционная встреча за Круглым столом, возможно посетили они и коттедж академика Будкера Г.И. , директора ИЯФ — он был известен своим гостеприимством. Но всё это пока — лишь предположения. Факт лишь один — автограф Н.Д.Грицюку.

«Вернулся Высоцкий 22 августа, но уже не в Выезжий Лог, а в Дивногорск,куда к тому времени перебралась съёмочная группа.Причём вернулся не с пустыми руками — привёз подарки от художников, в числе которых была и бутылка доброго армянского коньяка. Тем же вечером она была »раздавлена"..

Ещё раньше в Новосибирск буквально хлынули плёнки с В.Высоцким. На одной из них он сказал между песнями о том, что если бы при Пушкине существовали магнитофоны, то самые смелые стихи гения были бы широко известны именно с плёнок. Была настоящая влюблённость в его песни, в него самого, в Театр на Таганке, где я старался не пропустить ни одного спектакля, бывая в Москве в командировках, а позднее, в 70-е –уже учась во ВГИКе — умудрился даже познакомиться со своим кумиром. Но об этом — чуть позднее..

Театр на Таганке был моей театральной Меккой ещё в 60-70-е годы. В ту пору я пересмотрел — и порой не по одному разу — всё, что шло тогда на его сцене. Хорошо помню юного В.Золотухина — худенького и с тонкими, в ниточку, усиками, В.Высоцкого и Н.Губенко, играющих Керенского в «Десяти днях, которые потрясли мир» , А.Васильева и Б.Хмельницкого, распевающих песни в спектаклях, красавицу Н. Шацкую в «Антимирах» и в «Только телеграммы»...

И конечно же — «Гамлет», который я смотрел трижды, приводя на него толпы друзей-вгиковцев... Не ведал я тогда, что чем больший успех сопутствовал исполнителю Гамлета — В.С.Высоцкому, тем острее он чувствовал неприязнь некоторых из своих коллег. В многочисленных интервью у нас и за рубежом он говорил о театре с неизменной гордостью. А в письмах самому близкому человеку прорывалось совсем другое: «Меня тошнит при мысли, что я должен снова идти туда, где меня ненавидят каждой клеточкой. Раньше отвечал ненавистью. Теперь — пустота». Это Высоцкий пишет Марине. ..
Это был безусловно режиссёрский театр, буквально обрушивающий на зрителей каскад режиссёрских находок. От кинопроекции на стенках балкона в «10 дней» до использования окошек на пилонах просцениума и кубиков с буквами в «Послушайте» и девичьих рук, подсвеченных снизу и изображающих языки пламени — в «Павших и живых»
Даже в таких негромких спектаклях, как «Только телеграммы» восхищали режиссёрские находки. До сих пор помню как с помощью палки с двумя красными мигающими лампочками, оттягивающей задник , и магнитофона создавалась полная иллюзия взлёта и посадки на сцене самолёта.

А спектакль «Пугачёв» — с помостом с которого рвался сквозь цепи Хлопуша-Высоцкий : «Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека!». Я видел его в 1967 году,в том же, когда и Марина Влади, впервые увидела в нём на сцене В.Высоцкого. Но для меня спектакль этот стал знаменательным ещё и потому, что в маленьких ролях — у чурбаков под помостом, с воткнутыми в них топорами, играли сразу два знакомых мне по Новосибирску актёра — Рафаэль Клейнер и Олег Киселёв… С первым — великолепным чтецом стихов, собиравшим в Новосибирске полные залы на свои вечера будучи ещё студентом Новосибирского Театрального училища, я познакомился в Академгородке, в том же 1967 году на несостоявшемся (власти запретили) вечере Андрея Вознесенского в клубе «Под интегралом».. Рафаэль вдруг подошёл к нашему столику, за которым мы сидели, ожидая и надеясь, что поэт лишь опаздывает, протянул мне руку и представился: «Раф». — «Рапп», ответил я ему в тон…
Теперь он работал в театре Ю.П.Любимова и я не преминул этим воспользоваться., впервые получив не «входной» на балкон, а «царские» билеты в центре 2-го ряда. Круг моих знакомых «таганцев» постепенно расширялся, в него входило уже около десятка замечательных актёров, среди которых были и будущий кинорежиссёр Иван Дыховичный, на просмотр курсовой работы которого — фильм «Элия Исаакович и Маргарита Прокофьевна» по рассказу И.Бабеля, я опрометчиво пообещал ему привести жену писателя А.Н.Пирожкову-Бабель — она очень заинтересовадась, но прийти не смогла., и Вениамин Смехов, с которым у нас обнаружились общие пристрастия не только к поэзии, но и к определённым людям, причастным к истории культуры, и, наконец, сам Высоцкий.
Во ВГИКе я как-то задумал написать сценарий, посвящённый женщинам-фронтовичкам. Нужно было обойтись в фильме скудными средствами и минимальным реквизитом, а я прослышал от друзей, что в театре на Таганке готовят спектакль по повести Б.Васильева «А зори здесь тихие». И я ринулся в театр, стал упрашивать своих знакомых актёров, чтобы помогли мне посмотреть репетицию спектакля.. Занятых в спектакле среди моих знакомых не оказалось, друзья отговаривали меня от этой затеи, говоря, что режиссёр — им был Борис Глаголин — мало им знаком, что обращаться к нему неудобно, что он не терпит посторонних на репетиции… и т.д.. и т.п. Во время нашей беседы, происходящей в коридоре возле грим-уборных, какой-то человек, стоявший чуть поодаль спиной к нам , читая у окна какие-то листки, но, видимо, слыша наш разговор, , вдруг повернулся, взглянул на меня и со словами «Ну человеку же надо!» стремительно прошёл мимо нас. Это был Высоцкий.
«И что бы это значило?» —ощеломленно спросил я, чтобы разрядить повисшую тишину.— «А это значит, что тебе повезло. Он — договорится» — был ответ.
И действительно — через несколько минут Высоцкий вернулся и сказал, что репетиция вот-вот начнётся, и что мне нужно пройти в зал через вход сзади , присесть на задних рядах и вести себя тихо. — он обо всём договорился. Мне оставалось пожать ему руку и от души поблагодарить….
О, эта мягкая улыбка Высоцкого, улыбка наших «Коротких встреч»! Ею он с тех пор улыбался, кивая мне при каждой последующей встрече.
Навсегда врезалась в память последняя встреча — весной 1980-го. Был яркий весенний день, солнце отражалось в небольших лужицах на Таганской площади .Я стоял напротив служебного входа в Театр на Таганке, курил, опираясь на трубчатое ограждение из нержавейки, ожилая прихода одного из моих таганских знакомых, с которым мы должны были переговорить о его участии в чтении текста к фильму, завершаемому на студии «Центрнаучфильм». Глядя в сторону выхода из метро, я вдруг увидел идущего с той стороны Высоцкого. Он приближался неспешным шагом, засунув руки в карманы светлой голубой нейлоновой куртки,, подстать цвету неба в тот день и цвету его глаз, румяный, в отличном расположении духа, с широкой улыбкой, обращённой ко мне… Невозможно было проигнорировать эту улыбку и не улыбнуться в ответ. Он приветственно кивнул, а я забормотал что-то о том, как приятно видеть актёра, идущего на спектакль в таком настроении. Сообщил кого я жду — не прошёл ли он уже в театр? И, неожиданно для себя, спросил — нет ли у него контрамарки на сегодняшний спектакль. Шли в тот день «10 дней», которые я уже дважды видел, но это не имело сейчас значения.
Высоцкий вынул руки из карманов, развёл ими и для убедительности похлопав по карманам, где, конечно же, не было и не могло быть искомой контрамарки, сказал:
— Я сейчас выйду, буду стоять «на вратах» (На этот спектакль делали большие билеты, у которых «на вратах» «революционные солдаты и матросы» отрывали «контроль» и накалывали на штыки — А.Р.). Присмотри группу побольше — человека 4-5 с целым свитком билетов, пристраивайся за ними и проходи — я буду смотреть в сторону…
И ещё раз улыбнувшись, прошёл в театр.

Я так и поступил. И не знал, что вижу на сцене Владимира Высоцкого в последний раз.
А в июле мне позвонил из Москвы мой бывший однокашник Саша Барабанов и провопил страшную новость….
Потом, забыв про Олимпиаду, Москва хоронила Высоцкого, а мы питались слухами и «вражеским радио» о том, как это происходило. У меня в программе кинолектория была тогда такая тема: «В кадре-поэты», я попросил изменить тему на «Памяти В.С.Высоцкого». Сказали, что многие уже хотят выступать с подобной темой по разным каналам, включая общество «Знание», но всем запретили. Как раз в это время в Западно-Сибирское отделение Всесоюзного бюро пропаганды киноискусства прилетел из Москвы большой десант начальства, во главе с Л.Г.Мурсой — директором ВБПК Вопрос на разрешение темы кинолектория был задан им. Они ответили: «Пусть прочитает разок, мы послушаем, а если утвердим, то будет читать и дальше»,
«Разок», как сейчас помню, состоялся в Новосибирской школе милиции.. Я вышел в зал, до отказа набитый людьми в милицейских погонах, где, к тому же, на одном из рядов сидели московские начальники.. Поняв, что это — первый и последний раз, я читал без всякой оглядки, перемежая рассказ стихами Высоцкого и фрагментами из фильмов «Короткие встречи», «Интервенция» , «Служили два товарища»… Многие кадры слушатели видели впервые.
Милиционеры мне бурно похлопали, начальство — тоже. А Л.Г.Мурса мне сказал, что лекция будет включена во всесоюзный график. И вышло так, что потом я выступал с ней и на Дальнем Востоке, и в Молдавии, и в Одессе, где Высоцкого многие знали отнюдь не понаслышке..
А начиналось всё в Новосибирске. И не всё было так гладко, как представлялось… Позволю себе грусный и курьёзный пример.
Тело товарища N. давно уж лежит на Заельцовском кладбище Новосибирска — в самом «престижном» его районе, среди самых известных покойников нашего города.
Вспоминаю его живым — и невольно усмехаюсь. Хотя тогда мне было не до смеха.
Тогда мне на службе вдруг сообщили, что звонили из обкома КПСС и меня туда вызывают тогда-то.
— Зачем?! Я же не член КПСС!
— Не знаю, велели передать.
Являюсь в назначенное время и на искомом кабинете вижу табличку: «Заведующий отделом идеологии и пропаганды товарищ N..»
Товарищ N. встретил меня вполне корректно, пожал руку, пригласил присесть.
— Вы тут недавно выступали с кинолекторием в кинотеатре Маяковского, так вот, на Вас поступила жалоба, мы обязаны отреагировать, — сообщил он мне.
— Жалоба?! А на что конкретно?
Новосибирский Суслов достал тоненькую папку с моей фамилией на обложке, раскрыл её и стал изучать единственную подшитую там бумагу — письмо, написанное чернилами от руки.
— Вы что-то говорили там о Высоцком?
— Да, говорил.
— Так вот, гражданка… м-м-м… такая-то пишет, что Вы вводили зрителей в заблуждение и приводит целый перечень Ваших неверных высказываний.
— Разрешите прочитать.
— Ну, гм, вообще-то не положено, но мне всё равно придётся те же претензии Вам пересказывать, так что — прочтите.
Я прочитал абсолютно безграмотное письмо, по-видимому, пожилой и больной женщины, гневавшейся, во-первых, на администрацию кинотеатра, которая продала ей билет «на савершена другой фильм», во-вторых на меня, «несшева непатребную чепуху про малаизвеснава артиста Высоцкава и утверждающиво, что он играл роли Маяковскава и Гитлера — эта при его-та внешнасти и малам рости!» Были в письме и сомнения в моём «маральном облике и политической грамотнасти».
Я прочитал , пожал плечами и спросил — что от меня требуется: письменный ответ, объяснения?
— Да нет..., но, поскольку мы обязаны разобраться — письмо-то нам, в обком пришло…
Бывает, знаете ли…
Товарищ N. встал из-за стола и, взяв меня под руку, ласково повёл из кабинета на выход, говоря при этом:
-Знаете, да, люди приходят разные, но, если Вам предстоит выступать с лекцией, то нужно хорошенько готовиться. Вот я сам однажды читал лекцию и вдруг меня кто-то спрашивает: «Вот Ленин — Владимир Ильич, все знают. А как отчество Карла Маркса и Фридриха Энгельса?» А я — не помню! Аж в краску вогнали! Пришёл домой, порылся в книгах, нашёл и теперь запомнил на всю жизнь — Карл Генрихович Маркс и Фридрих Фридрихович Энгельс. Вот так-то.

Действительно, вот так-то.
Не знаю, дожила ли та женщина до открытия памятника «малаизвеснаму артисту» Владимиру Семёновичу Высоцкому и у нас, в Новосибирске… Товарищ N. не дожил.
Смерть иных людей приносит печаль только их родственникам. Высоцкий много думал о смерти. «При цифре 37 с меня в момент слетает хмель…» А его настигла цифра 42. Унесшая Элвиса Пресли, Сергея Курёхина, Джо Дассена и многих других, менее заметных людей 20-го века. Кстати — и моего брата.
Высоцкий не был мне ни братом, ни другом. Думается, что он навряд ли помнил моё имя.
А вот мне суждено помнить его пока я живу — до самого конца. Почему? Кто он мне?
Он — наш Высоцкий. И немножечко — мой Высоцкий.. Потому, что Высоцкий у каждого — свой.