ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Весна. Мадина с Леной случайно встречаются на улице, по пути разговаривают. Лена хорошеет, она одета значительно более ярко и смело, нежели в прошлый раз, на ней заметны украшения. Сумка тоже другая, но не та, что подарила Мадина. Обувь на среднем каблуке. Мадина, как всегда, обольстительна.

МАДИНА. Его веночек за зиму вышел — в суп ощипала. А парфюм ещё есть.
ЛЕНА. Запах роскошный.
МАДИНА. Гиматий на летнее платье пущу, там шёлка довольно метров. Из отреза заказала этот костюм. Как тебе гарнитур?
ЛЕНА. Украшения бесподобные. Ткань супер, очень тебе к лицу, костюм просто шик. Слушай, вкус у него весьма и весьма. А это, точно, он подарки прислал?
МАДИНА. Без подписи больше некому.
ЛЕНА. Ты думаешь, ещё нарисуется?
МАДИНА. Думать тут бесполезно. Поль и тогда напоминал мне драгоценный ларец, который открывается всякий раз с новыми чудесами. Потом схлопывается, да так крепко, что без ключа не откроешь. Только вот ключ неизвестно где. Однажды он, знаешь, что мне сказал? Что мы умрём в один день, слившись в любовном экстазе, ну, что-то вроде того. Я, конечно, понимаю, банальность затёртая, но она-то как раз и запомнилась: ничего не помню, а это забыть не могу. Лучше бы он совсем не являлся, может, (подсмеиваясь) я бы вечно жила! А теперь, знаешь, даже его боюсь. Этих его появлений, исчезновений…
ЛЕНА. А сколько раз этот рок тебя настигал?
МАДИНА. Вполне достаточно — два. В юности за месяц успел сделать Вику. Потом, не прошло и четверти века, в ночь после тебя появился, часов, может, на семь. Что сделать успел, пока не догадываюсь. Спала как убитая, когда проснулась, его уже не было. Постель аккуратно сложена, прикрыта прекрасным его гиматием, гусельки на стене, картинкой висят, веночек в кухне на гвоздике.
ЛЕНА. А… у тебя, прости, ничего не пропало?
МАДИНА. Было бы, чему пропадать. Наоборот, вечером доставили корзину цветов и подарочный свёрток. В нём — отрез на костюм, бижутерия в тон и флакончик любимого аромата. Надо ж так, откуда-то вычислил...
ЛЕНА. Чудо! Слушай, не понимаю, чего ты боишься? Почему бы не жить долго и счастливо, а потом — в один день?! Это же сказочная мечта! Слушай, что-то с тобой происходит… Что-то не то... Да-а… Выпал тебе тогда денёк: скучно не было. (Бодро.) Это ведь главное?! А я ломаю голову над образом к волшебной котомочке — крепко ты меня озадачила. Видно, всё придётся менять, даже причёску и мысли.
МАДИНА. Надо когда-то. К тому же весна. Природа и всё такое.
ЛЕНА. Такое... А что с соседкой по даче?
МАДИНА (грустно). Луиза скончалась в хосписе. (Пауза) Может, оно и к лучшему. На девять дней с кафедры приглашали, в то же кафе. Прикинь, там скандал грандиозный: у Луизы родственники объявились, целая свора, она о них ни разу не упоминала. Там же и начали выяснять отношения, кому что достанется. Вот тебе и одна-оденёшенька...
ЛЕНА. Дело обычное: было бы что наследовать. Дача, квартира… Поделить будет непросто, чай, не горшки.
МАДИНА. Бог с ними. Девочку жалко. Луизу тоже. Наверное, судьба. Перед дачей моей пустырь. Чуть снег сошёл, покупатели ходят, участком интересуются — место хорошее. Не знаю, зачем эта дикость случилась?.. Помню их голоса, слышатся всё оттуда, из-за забора, Луизы и Джулии... Всё так неясно... Однако как здорово, что мы-то живые!
ЛЕНА (после паузы). Так Аполлон где живёт? С кем? На что? Неужели так ничего и не сказал?
МАДИНА. Я была уверена — утро вечера мудренее. Сама ничего не соображала.
ЛЕНА. А в целом как он тебе показался?
МАДИНА. Если забыть увечье, то… необыкновенно неплохо. Он в юности был убойно витальный, красив, как имя своё, и сейчас не уродлив. Уж точно, на убогого он не похож. Странно... В отличной физической форме... Из ванны выехал без гиматия своего, в стильном спортивном белье — я поразилась статуарности торса. Такой обычно лишь у спортсменов.
ЛЕНА. А может, он и есть спортсмен? Ну, есть же параолимпийские игры...
МАДИНА. Гадать не буду, не знаю. Но то, что следит за собой отменно, это видать.
ЛЕНА. Ты — как?..
МАДИНА. Да в том то и дело, что — совсем, ну, совсем никак! Да, это он. И уже не он, не тот молодой бог — первый, единственный навсегда, никем никогда не заменимый... К тому же, появился... Снова исчез… Сколько можно! Как будто Меркурий, а не Аполлон. У меня больше досады, чем интереса. Чем дальше, тем меньше мне хочется каких-то волнений, кульбитов, хлопот…
ЛЕНА (иронически). Что ты говоришь!?
МАДИНА. Может, старею. А, может, мудрею. Может, русло ищу. Надёжное, которое не высохнет завтра, не скроется вдруг, не исчезнет. И вообще, мне захотелось той самой стены, за которой...
ЛЕНА (удивлённо). От кого?!
МАДИНА (отмахивается возгласом). А... не хочу говорить… Я ведь тоже не бабочкой тут порхаю. Молодость в прошлом. То, что случилось осенью — всполохи, может, от жизни подарок, вроде зарплаты тринадцатой — помнишь, была такая в Советском Союзе? Я всё понимаю, время идёт, дорогу пора уступать молодым, но надо ещё и привыкнуть к новому статусу. Ну, ничего, лишь бы у Вики с Витей было всё хорошо, да рос бы Русланчик. После контракта обещают вернуться, здесь квартиру купить. Осталось всего-то год обождать, и я стану по-настоящему заботливой бабушкой.
ЛЕНА. А я познакомилась с мужчиной!
МАДИНА (счастлива за подругу). Вот это известие! И выглядишь соответственно!
ЛЕНА. Представляешь, по твоим следам тогда в театр отправилась. На «Дядю Ваню». Здесь, у нас. Классическая постановка. Наверное, такая мне и нужна — разволновалась как следует. Такси дождалась, сажусь в салон, а там… Песня… Наша, афганская… Сразу Серёжу вспомнила, не удержалась, слёзы... бегут…
МАДИНА. Ох, Леночка, что-то и ты стала слезливая…
ЛЕНА. Всё хорошо, здорово даже, так и должно быть. Потому что Анатолия именно слёзы мои проняли. Он, было, песню выключить потянулся, я остановила — пускай играет. Он тогда говорит: давайте по городу покатаемся — вызовов интересных нет — по мостам. Я согласилась: давайте, так и быть, покатаемся. Разговорились с ним понемногу. Он служил, там, на срочной. Не поверишь, мы в медроте встречались, он вспомнил меня, я его — нет, у меня тогда всё горело. У Анатолия палец на ноге оторван, ерунда по тем временам. Вдовец, жены, два года, как нет. Дочь и сын в школу ходят, второй и четвёртый класс. Хорошие ребятишки, мы уже подружились. Для начала пошли в зоопарк — у них дома пушистая кошка Осинка, представляешь, спит только у Толи в кровати — в зоопарке всех зверей рассмотрели. Зимой на ёлки поездили. А твоя как зима?
МАДИНА. В рабочем порядке. Утрясаю дела…
ЛЕНА. Тебе что-то приходится утрясать?
МАДИНА (грустновато). Ох… Приходится. Не хочу говорить, прости.
ЛЕНА. Это ты прости. Время как сорвалось… Я тебе даже не позвонила…
МАДИНА. Брось. С Новым годом друг друга поздравили. Я ведь тоже тебе не звонила — книжки читала, Чехова… Рассказы, пьесы. Письма, воспоминания... Главное, знаю, ты рядом, стоит взять телефон. Ты хорошая подруга. Терпеть не могу, когда люди друг к другу лепятся, жить друг без друга не могут — друзья, имею ввиду. Такие загрузки не для меня. Так что мне с тобою комфортно. Дай бог, чтобы всё у вас получилось, желаю от всей души. Приезжайте оба ко мне на дачу на день рождения — уже решила, буду там отмечать. Может, раньше где встретимся. Ну, ладно, я специально сюда приехала: надо на рынке кое-что посмотреть. А ты здесь какими судьбами?
ЛЕНА. Толик в парк пригласил. Договорились в летнем кафе посидеть, потом погулять. Он мне сказать что-то хочет!
МАДИНА (с пониманием). Удачи! Пока!
ЛЕНА (совершенно счастливая, машет рукой). Пока-пока!

Мадина идёт к рынку вдоль ряда коробейников, покупает букетик весенних цветов. Она не знает, что за ней следит Пётр, двигаясь чуть поодаль. Вдруг Мадина замечает в ряду Аполлона и останавливается. Пётр наблюдает происходящее. Аполлон на низкой тележке, в солдатской форме без знаков различия, он в приподнятом настроении, очень динамичен, деньги к нему, можно сказать, текут рекой.

АПОЛЛОН (обращаясь к прохожему, модно одетому молодому человеку, протягивает руку как для пожатия). Брат, не проходи, помоги! (Тот останавливается, подаёт купюру.) Спасибо, брат! За помощь спасибо!

Каждый второй прохожий сам ссыпает мелочь или вкладывает купюру в руку, которую Аполлон сразу протягивает и благодарит. Через некоторое время Аполлон обращается к хорошо одетой женщине.

АПОЛЛОН (проникновенно). Сестра! Чем можешь, если можешь помочь… (Женщина достаёт кошелёк, протягивает купюру.) Спасибо, сестра! Всех благ! (Склоняет голову, прижимает руку с купюрой к груди.)

К Аполлону подходит бабушка, соседка по ряду, у неё на коробке половичок, пинетки, носки, тапочки.

БАБУШКА. Милок, разменяй, сдача моя покончалась. (Чуть отъехав назад, Аполлон меняет ей деньги.) Спасибо, милок!

Аполлон возвращается на своё место и неожиданно замечает Мадину. Они некоторое время смотрят друг на друга. Она поворачивается и быстрым шагом уходит. Аполлон бросается на тележке следом, довольно ловко объезжает прохожих, кричит ей: «Мадина, постой! Мадина!» Мадина роняет букетик, Аполлон его подбирает. Слышен звук подъехавшего к остановке автобуса, Мадина на нём уезжает.
Аполлон возвращается на своё место, букетик Мадины вставлен в нагрудный карман. Он продолжает работать, несмотря на то, что явно озабочен встречей. Неподалёку останавливается Пётр и начинает кидать по одной мелкие монетки вокруг Аполлона. Аполлон пристально смотрит на Петра, не подбирает.

ПЁТР (предварительно цыкнув слюну). Неплохую придумал себе работёнку…
АПОЛЛОН (дерзко). Я не на пенсии. Работаю.
ПЁТР (подходит вплотную, угрожающе). Слышь ты, валет недорезанный, не знаю, из какой колоды ты вылез, только к Мадине не суйся.

Аполлон не вступает в разговор, ждёт, когда Пётр уйдёт, собирает его монетки, швыряет их прочь и продолжает работать.

Летнее кафе. Лена с Анатолием сидят за столиком. Перед ними порции мороженого.

АНАТОЛИЙ (очень взволнованно). Лена, ты мне очень, очень нужна, я счастлив, что мы с тобой познакомились, что тебе понравились дети, что ты понравилась детям. У нас с Машей всё было по-честному, без всяких секретов. Хочу и с тобой так же. Лена, милая, не торопи меня, только дождись… (Пауза от переполнивших чувств.)
ЛЕНА (пытается успокоить). Толик, ждать я умею.
АНАТОЛИЙ. Тогда, после спектакля, то, что ты о Сергее сказала… Я бы хотел, чтобы так обо мне говорили… Лена, Леночка... (Собирается сказать что-то важное, обречённо.) У меня есть тайна, и она меня мучает. Мне не даёт покоя одна женщина… Всё кажется, она где-то рядом, а я встретить её не могу, разобраться, понять.
ЛЕНА (обеспокоенно). Какая женщина? Толик, что-то случилось?
АНАТОЛИЙ. Нет, это было до нашей встречи.
ЛЕНА. Тогда расскажи сначала о Маше. Ты давно обещал.
АНАТОЛИЙ. Да, конечно, о Маше. Как обещал. Мы в поле с ней познакомились, совсем не студентами. Оба были полевыми геологами. Палатки, тайга, гитара, костёр... Как Маша песни походные пела, а военные — особенно, с чувством, особенно, те, с Великой Отечественной... И работу сильно любила, без поля жить не могла. Когда всё рухнуло, я в таксисты пошёл, а Маша… Маша чуть руки на себя не наложила… Уговорил детей рожать, но это её не спасло. Говорила, что жизнь её обманула — знаю, она мечтала в походе её провести, в изысканиях. Конечно, она и тогда курила — больше баловалась самосадом — нравился аромат, а тут стала дымить одну за другой, за сигаретами пошли папиросы… Я на работе почти круглосуточно, дети у бабушки с дедушкой, у неё рак лёгких — пряталась от больницы. Скоротечная форма. Для меня это было таким же ударом, как для тебя гибель Сергея. Время идёт, я как заживо похоронен, ничего не надо, только тень моя копошится, крутит баранку. Маришке с Юриком улыбаюсь, а улыбка, чувствую, деревянная, и сделать с собой ничего не могу... И вдруг! Она пару слов сказала, а голос... Голос был Машин. Мне всё казалось, она сейчас запоёт.
ЛЕНА (от волнения теряет нить разговора). Кто? Кто запоёт?
АНАТОЛИЙ. Та женщина, которую встретил. Как Маша, в поле, ещё здоровая. Я — не я, сам не свой. Всё во мне к ней потянулось. (В отчаянии.) Лена, прости, я к тебе такого не чувствую... Кто она, тоже не знаю. Может, жрица любви городская, может. А может, и нет. Может, и у неё что-то случилось. Но после такой любви умирать не страшно — теперь понимаю, за что воины отдавали жизнь Клеопатре. Понимаешь, я испытал... А она ушла, не то телефона, имени не сказала.
ЛЕНА. Наверное, дорого тебе обошлась?
АНАТОЛИЙ. Лучше бы деньги взяла. И отпустила. Прости, Лена, честным хочу с тобой быть. То Машу забыть не мог, теперь эту женщину.
ЛЕНА. Город большой, можно друг друга знать, а так никогда и не встретиться. Может, она приезжей была?
АНАТОЛИЙ. Может. Всё может быть. Но дело не в этом. А в том, что тут какая-то мистика: после той встречи мне захотелось жить и любить, и вскоре ты появилась. Скорее всего, я никогда её больше не встречу. Но зачем-то хочу, чтобы ты знала об этом. Прости, я тебя мучаю…
ЛЕНА. Толик, я тоже думала, что после Серёжи лишь доживаю. Но появился ты, Юрик с Маришкой, и мне теперь хочется всё по-новой. Я так тебе благодарна! За твоё доверие тоже. Мне спешить некуда, не беспокойся. (Проникновенно.) Но... если что... Я всё готова понять.
АНАТОЛИЙ. Спасибо, Лена… У меня — камень с души. Может, наконец и забуду. Я так рад, что мы встретились! Детям ты нравишься. Мне с тобой хорошо, спокойно, надёжно, так, как должно быть...

Лена с Анатолием уходят гулять.

Мадина возвращается домой. Несмотря на то, что на ней тот же новый костюм и украшения, выглядит она другим человеком — неожиданная встреча с Аполлоном крепко её озадачила.
Мадину поджидает Пётр. Он выныривает из-за спины и хватает её под руку, идёт рядом.

МАДИНА (измученно). Господи, ты ещё...
ПЁТР (со злой обидой). Машину из-за тебя угробил!
МАДИНА (осторожно пытается вырваться). Из-за меня? Ты с ума сошёл?! При чём здесь я?
ПЁТР (отчаянно, продолжает держать её руку). А при том! При том, что ты мне сюда, вот сюда (в грудь себя долбит) влезла! (Интонация меняется на угрожающую.) День и ночь о тебе, кошке, думаю…
МАДИНА (дёргает рукой, недовольно). Если у меня появится хоть один синяк — сейчас еду в травмпункт и снимаю побои.
ПЁТР (продолжает угрожать). Не беспокойся, кошечка… Без синяков, мурка, ляжешь… Лучше ты не противься. Я с детства упрямый.
МАДИНА (останавливается, стряхивает его руку, твёрдым голосом). А ну! Давай, уходи, слышишь? Это становится по-дурному назойливым. Твои возвращения… Ты же куда-то там уезжал… Вот и снова туда проваливай!
ПЁТР (теперь как милость выпрашивает, отпускает её). Слушай, ну... давай, давай поговорим… Мадина, у нас же всё получалось чин чинарём… Я же так тебе нравился, ну…
МАДИНА (уставшим, но решительным голосом). Пётр… Я устала тебе объяснять. Нравился — разонравился. Всё! Мы друг другу ничего не должны, ничем не обязаны!

Мадина уходит.

ПЁТР (рычит вслед с уголовным гонором, подражая героям боевиков). А ты не груби мне, кошечка. Не груби... Только попробуй кого-нибудь завести… Смотри, выведешь из себя...

Квартира Мадины. Поздний вечер того же дня, за открытым окном темно. В дверь кто-то колотит, Мадина не отвечает.

ГОЛОС ПЬЯНОГО ПЕТРА (колотит и кричит). Мадина, я знаю, ты дома. Открой! Надо поговорить!

Мадина сидит за столом перед аквариумом. Она то опирается головой на руки, то откидывается на спинку стула, то наблюдает за рыбкой, гладит аквариум, как кошку. Наконец Пётр уходит, следом раздаётся ритмичный стук. Мадина сразу распахивает дверь, медленно поднимает голову: перед ней Аполлон… на ногах, в городской одежде. Выглядит он привлекательно, в руках розы.

АПОЛЛОН. Здравствуй! Что за горилла к тебе ломилась?
МАДИНА. Привет, проходи. (Они дружески целуются. Мадина принимает букет, нюхает, любуется розами.) Это не просто горилла, это стихийное бедствие, дурная напасть, порча какая-то… Никак не могу отвадить. Напридумал чёрт знает чего. Полгода живу, как в осаде.
АПОЛЛОН. И долго ещё в осаде жить собираешься?
МАДИНА. Долго не собираюсь. Должен же он успокоиться. Или по пьяни где-нибудь загремит. Но утомил предостаточно. На даче стёкла недавно побил, благо, сосед — стекольщик, быстро поправил.
АПОЛЛОН. Мадина! Это не шуточки. Это мужику одному хорошо, да и то не всякому подойдёт, а женщину любой может обидеть. Скажи ему, что замуж выходишь.
МАДИНА. Что ты, совсем озвереет. На этот счёт он дурной основательно. Поль, честно скажу, все эти годы были мужчины, но мы расходились по-дружески, друг другу жизнь не травили.
АПОЛЛОН. Тебе просто везло.
МАДИНА. Всегда везло, получается. Этот тоже был поначалу нормальный. Завод продали, вот и дурит. Цеха один за другим закрылись, работы в городе мало... Ладно, не будем о грустном. Рада видеть тебя. На ногах ты совсем красивый.

Мадина, наконец, переключилась с Петра на Аполлона. Пауза — она переживает нахлынувшие чувства, устраивает цветы в вазе, собирает на стол угощение. Аполлон ждёт за столом.

АПОЛЛОН. Мадина…
МАДИНА (пауза). Я здесь…
АПОЛЛОН. Ты сегодня была потрясающа. Костюм великолепный.
МАДИНА. Спасибо, Поль, за подарок.
АПОЛЛОН. Мадина, тебе защита нужна. Почему ты не замужем?
МАДИНА. Поль… К чему? Тут, не будучи замужем, голова кругом, но всё-таки, думаю, заморочек поменьше.
АПОЛЛОН. И всё-таки, почему ты не замужем?
МАДИНА (после паузы, настроившись на обстоятельный разговор, садится за стол). Поль… Я никого после тебя не любила, лишь увлекалась. Да и тебя любила — того, юного Аполлона. Сколько лет, сколько зим… Ты что, что-то ко мне чувствуешь?
АПОЛЛОН. Я — чувствую. Специально уехал, чтобы почувствовать, понять окончательно.
МАДИНА. Поделись. Расскажи, наконец, что понял. А то я вконец запуталась. Особенно, как этот кретин разохотился. Ты, вообще, откуда и как здесь оказался? Ты, наконец, хоть что-нибудь объяснишь? Ты же не ящерица, в конце-то концов! Что происходит? И где ты живёшь? Где работаешь, я уже видела. Тебя за попрошайничество ещё не привлекали?
АПОЛЛОН. Мадина… Я же не совсем дурак. Не зря в театральном учился. Кормушек в столице навалом, плюс люблю путешествия, так сказать, творческие командировки. На совсем крайний случай — изучаю характеры, в образ вхожу. У меня дружбаны по театрам — прикроют. Актёр я, актёр. Мой помост на колёсиках, улица — мой театр. Среди простого народа работаю, торгую потребностями.
МАДИНА (крайне удивлённо). Какими потребностями?
АПОЛЛОН. Да самыми нужными. Помог инвалиду — себя уважил. Если хочешь — да, плыву по течению. В которое вынесло. Или против — это как посмотреть. Зато сам кормлюсь, и скучно мне не было.
МАДИНА. Да, пожалуй, это самое главное.
АПОЛЛОН. У меня от скуки лекарство есть, на полке лежит. Как только жить станет невмоготу — отправлюсь в кругосветное путешествие, буду кружить, пока не умру где-нибудь в море, заранее распоряжусь, чтобы там же и притопили. Может, всю жизнь работаю ради этой мечты. Ну, так мне казалось.
МАДИНА (мечтательно). А я на пенсии жить уеду на дачу. Буду книжки читать. Гостей принимать. Баню топить. Есть клубнику. Ходить за грибами. Восходы, закаты. Дождь, снег... И чтобы ничего, совсем ничего не делать, кроме того, что необходимо и хочется. Внуки будут ко мне приезжать на каникулы. Правнуки… Деревенский погост не закрывают — ты бы видел это гоголевское местечко... Сплошной лес из рябины, черёмухи, калины, боярки... Сирень... Всюду благоухают лесные цветы: иван-чай, ромашки, вьюнки… Вечера на хуторе...
АПОЛЛОН. Тоже неплохо. Слушай, возьми с собой, а? Будем вместе на даче жить, а захотим — поедем куда-нибудь! Хочешь, к морю тебя увезу, хочешь, в пустыню, к верблюдам и пирамидам, а хочешь… да в санаторий, нервишки подладить? Грязи, бассейн, массаж, тихий час, прогулки, экскурсии... Хоть куда можно ехать!
МАДИНА. Не увиливай. Как ты здесь оказался?
АПОЛЛОН. Да вот, как раз и стало невмоготу… Ну, не стяжатель я — им, считай, повезло, золото видят — и в раж, аж руки трясутся, так жить им охота. А я как-то скоро насытился. Но перед путешествием кругосветным решил объехать те вотчины, где когда-то меня любили. Что-то позвало в дорогу…
МАДИНА. Что?!
АПОЛЛОН. Да кто его знает?.. Утром проснулся и понял: надо ехать, пора. Встал и поехал.
МАДИНА. Это я понимаю… Ну и как твой объезд?
АПОЛЛОН. Врать не буду, женщины наши увечных любят не меньше, чем не увечных. Но ещё больше они любят деньги. К тебе последней заехал — дальше-то на восток не пришлось пробираться, да и здесь делать нечего — бизнес не тот, масштабы смешные. Специально проверил разные точки — на одной ты меня и застукала. Вот антрепризы в этих краях были ударными… Я же тогда, с предпоследнего курса, подработать приехал. Тебя увидел: как Ромео, крышу снесло — ну кто, пускай в тайне, не мечтает об этом — самому вот так пережить… С настоящей Джульеттой... Дача какая-то подвернулась — снял и увёз. Мне надо обратно, а я никак не мог рассказать, не находил в себе силы — ты на меня, как на бога, смотрела… Я ведь тогда был женат, она старше, уже работала на телевидении. Жил у неё, как сыр в масле катался. Нужды ни в чём, будущее у ног. Свербило: пора, надо диплом получить, работу, да и не знал ничего о ребёнке. Те деньги… На всякий случай, мало ли что...
МАДИНА. А... помню… Утром проснулась, занавески колышутся, тебя нет. На столе триста рублей пачечкой. В жизни денег таких не держала. А мне и в голову не пришло, что это твой отступной. Представляешь, я деньги эти до города не довезла: наверное, выронила из кармашка, а может, в электричке или на вокзале из сумки вытащили, а может, там, на столе и оставила… Я ведь не о деньгах этих думала...
АПОЛЛОН (виноватым тоном). Вернулся домой. Учёба, репетиции. Через два месяца как отрубило — трамвай... Совсем по Булгакову. Только сам поскользнулся, к автобусу вдруг понесло. Что это было?.. Ведь никуда не опаздывал. Какое-то потемнение сознания... Так что с женой само развязалось, и быстро. Нет, Валерия — молодец. Сильно мне помогла. Но ей к тому времени тоже свобода потребовалась. Потом перестройка. Она занялась недвижимостью, и, знаешь, успешно. До сих пор с ней сотрудничаю: покупает объекты, в аренду сдаёт. Мадина! Я… сильно тебя вспоминал. Прости… К тебе вернуться не мог — зачем я с обрубками? Тебе, молодой и безумно красивой. И на сцене — кому бы сгодился? Как занавес опустили... Мне (говорит с горечью) оставалось только шутить. В шуты и подался. Видно, судьба. (С воодушевлением.) Но бывает и хуже!
МАДИНА (поддержала, с горькой улыбкой). А то!
АПОЛЛОН. Но вернёмся в недавнее прошлое. (Страстно, но естественным голосом.) Мадина! Тебя увидел когда… Я ведь ночью себя полным идиотом почувствовал... Ты такой оказалась… А я, паяц... Когда про дочку узнал, про внука... Так уснуть и не смог. Впервые захотел ноги, как не хотел ничего никогда! Настоящие ноги! Первым же самолётом... А там бионику заказал, прошёл обучение, по пути привёл в порядок дела, в голове, в первую очередь. И теперь — с тобой — могу быть не как инвалид, теперь есть, ради кого быть не инвалидом. Ведь у меня есть дочь и даже маленький внук! За эти месяцы окончательно понял, что не в море хочу умереть, а среди родных, среди детей, внуков, даст бог, правнуков… За дочку, за внука (перехватывает голос) ...спасибо. Ты одна родила, как я могу тебя не любить? Мне только теперь, больше жизни, теперь захотелось — семью! Чтобы род продолжался. Ведь у нас могут быть ещё дети!
МАДИНА (потрясена). Господи, Поль… Какие дети?! Это же как надо влюбиться! Ещё один сумасшедший! Да все эти годы не думала ни о детях, ни о замужестве. О тебе тоже не думала, ты уж прости. Но ведь и ты обо мне, считай, позабыл. Как с неба свалился. Да, я рада, что ты живой. Но вот здесь (руку к сердцу прижимает), здесь, понимаешь, пусто… Не отзывается...
АПОЛЛОН. Мадина... Не тороплю... (Молча ходит по комнате, думая об услышанном. За дверьми в подъезде что-то стукнуло. Другим голосом, жёстко.) Этому, слышишь, не открывай. Вызывай полицию, пускай забирают. Посидит с бомжами впритирку, одумается.
МАДИНА. Хорошо бы…
АПОЛЛОН (продолжительная пауза). Дочь… Я хотел бы с ней познакомиться…
МАДИНА. Поль… Что я ей скажу? Ты, ей-богу, как метеорит, снова свалился. Дочь тебя любит. Тебя, воина-интернационалиста. Я была несовершеннолетняя. Тебя призвали, ты ничего не знал о ребёнке и не узнал — погиб. Первый призыв. Согласись, легенда надёжная. И достойная. (Пауза.) Конечно, всё надо ей рассказать, всё как есть. Но не сейчас. Она — кормящая мать, давай не будем её беспокоить. Ты же не хочешь, чтобы внук твой остался без материнского молока?
АПОЛЛОН. Не хочу. Мальцу молоко нужнее.
МАДИНА. Его Русланом назвали. Руслан Викторович.
АПОЛЛОН. Руслан... Значит, будет ещё и Людмила. Как хорошо! Ты права, давай обождём. (После паузы). Слушай, я ещё что пришёл?! Квартиру приглядываю в новостройке. Прекрасный вид на весь город: часовня, река, мосты. Три варианта, каждый хорош. Слушай, помоги выбрать! Через месяц дом заселяют.
МАДИНА (смеётся). Вот хитрюган!
АПОЛЛОН. Помоги, Мадина!
МАДИНА. Путь к сердцу женщины лежит через дом?
АПОЛЛОН (хочет заразить её своим азартом). А хочешь, построю дом? Или куплю готовый? Хочешь дом? Как игрушечка, будет!
МАДИНА. Я дачу свою люблю — сама выбирала. Там спокойно, звёзды, озеро, лес, соседи хорошие… (Вздыхает.)
АПОЛЛОН. Домик, если захочешь, можно новый построить.
МАДИНА (укоризненно). Поль…
АПОЛЛОН. Всё. Не соблазняю. Понимаю, надо друг к другу привыкнуть, друг друга узнать. А то я тоже хорош… (Покаянно.) Будто в юности… Пришёл, увидел... (Уверенным тоном.) Но предложение в силе. Так поможешь квартиру выбрать? Сам не могу, одна кажется маловатой, другая большой, в третьей зато панорамные окна — настоящий аквариум.
МАДИНА (задумалась). Аквариум? Дом-аквариум…
АПОЛЛОН. Для золотой рыбки. (Сказал, и тоже задумался над образом, пытаясь понять, что это может значить.)

Мадина смотрит на Златовласку, Аполлон — на Мадину.
На экран под вариацию мелодии «Мадина, любовь моя!» вплывает огромная золотая рыбка: изящные, завораживающие движения плавников и хвоста, блистает чешуйчатое упитанное тело, выразительная голова. Вода, и в ней рыбка, никаких других деталей. Рыбка медленно выплывает из кадра.