Сквозь изысканный аромат «Шанель» настойчиво пробивался запах очищающего костра – её кармическое спасение и ловушка. Мужчина почувствовал его сразу и удовлетворённо вздохнул: «Да, это она. Наконец-то». Она ничего не чувствовала, да и не могла, потому что была ещё слишком молодой ведьмой, неопытной, но осторожной по природе, поэтому дожила почти до пятидесяти человеческих лет, кстати, хорошо дожила – вон какая квартира богатая. Бомжеватого вида «мастер на все руки» выслушивал пожелания заказчицы, кивал, делая вид, что запоминает её пожелания, а сам принюхивался. Духами пахло везде, но особенно в прихожей, мебелью ещё пахло. Какое там дерево? Ого… Красный дуб? Состоятельная дамочка… А из кухни чем несёт? Тоже деревом - ясень, и ещё яичницей. Мастер поморщился. Он не любил запах мёртвых яиц: мёртвая жизнь всегда пахнет хуже живой смерти. Заказчица слегка озадачилась. - Вы не любите «Шанель»? – съязвила она, поджав тонкие губы. Почему «специалист» её раздражал она не понимала, но неприязнь к мужчине накатила сразу, шла на звонок и уже злилась: «Явился, как стоящий – минута в минуту». Да, она злилась, хотя и ждала его с нетерпением. На даче нужно было решить вопрос с освещением всего участка. В августе юбилей намечался: пейсят ей прозвенит, и она очень хотела провести его на даче, и чтобы ведущая была самая лучшая в городе, и чтобы столы ломились, и чтобы потом - банька с камином, и чтобы под вечер - фонари по всему саду, но главное... А вот о самом главном она даже думать боялась, но знала, что он придёт. Кто он? Естественно, не мастер по электрике, а он – такой любимый, такой недоступный, такой… Резкий голос впиявился в её надежды, как нож в масло. - Хозяйка, я люблю деньги, поэтому сразу говорю, что работа моя не из дешёвых, а скидки я не делаю. Платить будешь? - Да. Удовлетворённо хмыкнув, мастер, а на самом деле – кармический ловчий ушёл, но в дверях оглянулся на кота, сидящего на подоконнике и не спускающего с него две огромных жёлтых луны. «Тебе её не спасти, страж.» Кот нервно дёрнул хвостом, а ловчий ещё раз хмыкнул и удалился. * - Не хочу! Сизошёрстный британец Мяй открыл жёлтый глаз. Один глаз. Открывать второй он поленился. Хозяйка была не в духе, но в духах и красивом брючном костюме. Духи как всегда пахли чёрте чем, костюм провонял сигаретами и тем, кто те сигареты курил, то есть, бой френдом хозяйки. Справедливости ради, нужно сказать, что усердно молодящееся престарелое недоразумение на бой френда явно не тянул, а вот за убой френда сойти мог, пусть и с натяжкой. Очень усердный был тот мужичок за пейсят, ну очень. Только хозяйку постельные усердия стареющего, хотя и приятного во всех отношениях убоя не особо впечатлили, и она благополучно выпроводила его из своей уютной трёшки в его не менее уютную двушку уже через неделю пробного проживания на совместной территории, отчитав за вонючие носки, а теперь вот нервничала. Силу нервяка примерила на себя чашка кофе, какое хозяйка сама себе и сварила, а вот почему осталась недовольной, непонятно: кофе, как кофе – обычный арабский «Мокко», чашка, как чашка – тонкий фарфор известных мастеров. Ну разбила чашку, разлила кофе – и что? Зернового кофе в объёмном пакете - пить не перепить, фарфоровых чашек – минус одна штука из кофейного сервиза на двенадцать персон. Всего одна штука! Чего расстраиваться-то – из-за убой френда что ли? Так только номер набери, и сказать-то ничего не успеешь – прилетит болезный с букетом шикарного цветочного ширпортреба и в вонючих носках. В общем, всё было более чем непонятно. Мяй благоразумно закрыл глаз и задремал, ибо лежащего, а тем более спящего, не бьют, в отличие от фарфора, а его британское великолепие даже не беспокоят. На сей раз голос хозяйки звенел, как струна перед надрывом. - Дерьмо! Мяй снова приоткрыл глаз, на всякий, но обозвали не его, а разбившийся фарфор, и глаз снова закрылся, чтобы через секунды распахнуться на полную вместе со вторым. Усевшись на пол, хозяйка рыдала. Порез был глубоким. Кровь не капала, а лилась из раны на подушечке большого пальца правой руки, но Галина Юрьевна – Галя, Галочка, Галчонок плакала не от боли и не оттого, что дорогой финский костюм светлых тонов безнадёжно испорчен – это не проблема. Фины ещё лучше костюмы пошьют, а она купит, проблема была в другом… Такая любимая, такая желанная, такая… Проблема, в общем. - Мяйчик, почему? Кот спрыгнул со стула, подбежал к хозяйке и заглянул в глаза. Хозяйка обняла кота, а тот ткнулся головой ей в грудь и замурлыкал, успокаивая, но Галина Юрьевна разрыдалась ещё сильнее. - Мяй, ну почему? Почему?! Мяй знал, о чём его спрашивают, но ответа не знал… * Она сама напросилась, хотя это действие больше выглядело, как приказ. - А почему ты меня не приглашаешь? Я хочу посмотреть, как оформят зал, и заценить кухню. У меня тоже юбилей через месяц. Одноклассница Наташка, какую Галина Юрьевна специально выцепила в дишмановском отделе Торгового центра, аж дыхание затаила. - Галочка… Ты правда придёшь? Я и не надеялась… - Да, правда, - кивнула Галина Юрьевна, - приду-приду. Пушистые волосы одноклассницы, неиспорченные химической завивкой, но уже готовящиеся погибнуть от рук местного Фигаро, модного и никчемушнего, восторженно всколыхнулись. Кстати, шикарные волосы, какие и без причёски вполне могли сойти за лучшее украшение. - А почему ты не пошла на Маринкин юбилей? Она тебя приглашала… Галине Юрьевне требовалась более точная информация о месте юбилея, поэтому она не торопилась уйти из отдела, провонявшего дешёвым «Сигнатюром», но уже злилась, потому и её ответ прозвучал исчерпывающе-резко. - С Маринкой я почти год за одной партой не сидела. Наташка поспешно закончила с провокационными вопросами и выдала нужную инфу. - Суббота, кафе «Юность», три часа. Жду, Галочка. Дома, с ногами забравшись на диван, Галина Юрьевна – директор "Центра занятости" включила с пульта телевизор, прижала к себе кота и ответила однокласснице. - Почему не пошла к Маринке? Потому что знала: будет просить устроить на работу мужа-алкаша. Она и у тебя на юбилее будет просить. И ты, Наташка, будешь за сына просить. * Галина Юрьевна знала, что он будет на том убогом юбилее, в том убогом кафе, потому что Наташка тесно дружила с женой его друга, и с другом дружила, и с ним. А вот она... Нет, она не дружила с ним. Она его любила, призналась ему первой, а он… - Галчонок, я знаю, но нет у меня к тебе такого же, прости. Она чувствовала, что нет, понимала, и всё равно предложила. - А попробовать? Он вздохнул и слегка приобнял её за плечи, и день стал другим - разноцветным, а до того был серым и неуютным. Господи… Какие же у него руки… Нежные, добрые, сильные… Просто приобнял за плечи, а ей уже спокойно и хорошо. А голос? И не важно, что говорит так, словно отрезает гниющую ткань, у неё отрезает. Обволакивающий голос, мягкий, опьяняющий, как наркоз и такой же неопровержимый. - Пробовать можно, когда хотя бы один не уверен, что всё серьёзно, а я уверен, что у тебя – да, а у меня нет. Не нужно, Галочка, это больно… Погладил её по голове, как маленькую, и ушёл… Да, они потом виделись не раз, и он неизменно был предупредителен, вежлив, но не более. Он никогда ни о чём её не просил, и никогда не отказывал в белом танце. Никогда… Мир умирал, и она тоже: только его руки, голос, запах… Его запах: неизменная нотка холодной свежести. Всегда холодной… И на юбилее Наташки в «Юности" он тоже не отказал в танце, и приобнял, и улыбнулся: - Как дела, Галчонок? Рассказывай, песня длинная. Какие дела? У неё голова закружилась с первых тактов, но основную мысль не потеряла. - Придёшь на мой юбилей? Через месяц и неделю… Приходи. Пожалуйста... Она почувствовала, как на спине дрогнули чуткие пальцы. Запах стал сильнее, холодный запах. И вот ещё сильнее холодный, ещё… Но вдруг сдался, теплом повеяло, да таким, что она еле устояла на ногах. - Приду. Всё… Больше ей ничего от него не было нужно. Почти ничего. * На её юбилее все медленные танцы были белые и только с ним, а он виновато вздыхал и улыбался ей так завораживающе, как умел только он, а запах был тот же, но тёплый. Мяй наблюдал за ними со своего любимого подоконника. Сад с того подоконника - как на ладони, и эти двое тоже, как на ладони мира, мира его хозяйки, в котором только она и он, но он – гость, а она нет. Кот оценивающе окинул гостя пристальным взглядом с головы до ног. Да, хорош, нечего сказать, не к чему придраться: носки не вонючие, и хозяйку пусть не любит, но бережёт. От кого? От самой себя её и бережёт. А обнимает в танце, как бережно! Такая бережная нежность… А его так обнять? Он ведь тоже хозяин! Хотя... Нет, он не просто хозяин, он страж – её страж. Ты чувствуешь это, гость? Хм… Ничего он не чувствует, хотя и не от мира сего… Мяй спрыгнул с подоконника. Испытующий свет двух жёлтых лун медленно потёк в карюю бездну, и тоже испытующую, но доброжелательную. - Скучно тебе, котяра? Ну, иди ко мне, Мяй. Тебя же так зовут? Я запомнил… Хм… А у него на руках, и правда, уютно так… Ласковые руки: крепкие и одновременно нежные. Можно понять хозяйку, но и его можно понять: свободой он пахнет и … честностью. Он уезжал последним, и для этого у Галочки нашлось множество причин: отключить, проверить, перетащить, помочь сплавить. Но всё же центральный замок отщёлкнул время и на его машине, и тогда... Пьяная, не от вина, а усталости, она протрезвела вмиг. - Останься… На одну ночь, только на одну…. Пожалуйста… - Галчонок… - Я знаю. Знаю! На одну… Две жёлтых луны горели всю ночь… * Стемнело и дождь пошёл. Как же некстати! В темноте сложно выехать на трассу по убитой, а теперь ещё и размытой дороге между дачным посёлком и лесом: можно до утра застрять. Галина Юрьевна выглянула в окно - темень непролазная, а она так торопилась упаковать свою дачную резиденцию на зиму: отопление отключила, воду из труб слила, дверь на второй этаж забила, потому что там окно без решётки, баню обесточила и тоже закрыла. Много дел сделала, потому и подзадержалась. Она ещё раз выглянула в окно. Ливень угомонился, но зато ветер разошёлся. Зябко передёрнув плечами, Галина Юрьевна выволокла огромный камин из потайной ниши. Ладно, переночует как-нибудь, а уж утром тогда и поедет. В тишине щелчок выключателя, какой из дома зажигал свет по всей немаленькой территории дачи, прозвучал, как выстрел. Она всегда боялась темноты за окном, а сегодня почему-то было особенно страшно, но фонари весело вспыхнули, вырвав из тёмного месива ночи и голубые ели, и зелёные туи, и потешную фигурку ведьмы на метле, какая стояла у самой высокой туи. Мастер по электрике выполнил работу раньше срока. Уходя оглянулся. Ей не понравился его взгляд: пронизывающий и самоуверенный, и... зловещий. Мяй вылез из своей переноски путешественника и нервно заорал. Она подхватила кота на руки, прижала, прошептала ласково: - Мяйчик, я тебя согрею, но ты не замёрзнешь, и я не замёрзну, у нас мощный камин. Мяй не боялся замёрзнуть. Он боялся другого. Запах… Запах горящего костра… * Он стоял в центре бушующего пламени с клеткой в руке и смотрел на неё - электрик по рекомендации, и усмехался так же надменно, как при их первой встрече. Мастер… Ловчий… Теперь она почувствовала, и всё вспомнила, и всё поняла, и замерла. Бежать некуда. Ей - ведьме, пусть и очищенной огнём, свободной никогда не стать. Сколько веков ловчие будут потешаться над ней, кидая в клетку замызганные души странников от креста, ставить на спор чистые неприкаянные души – их премию и ждать: съест-не съест? Ей бы просто уйти… Просто потеряться, прожить хотя бы ещё пару земных лет вот такой, очищенной, и стать свободной, но это невозможно… Или возможно? Свет двух жёлтых лун по силе был ярче очищающего огня. Кот стряхнул с шерсти огненные искры и в упор уставился на ловчего. - Хочешь поменяться? – усмехнулся ловчий. - Точно? За стенами горящего дома визжала пожарная сирена, суетились люди, выл ветер. Луны горели так уверенно и… больно, что ловчий не выдержал: закрыл клетку и пробурчал, отведя взгляд. - Хорошо. Пусть будет по-твоему, страж. Кот то ли кивнул, то ли стряс с чуть обгоревших усов всё те же огненные искры и перевёл взгляд на хозяйку. Два зелёных омута стремительно перетекли в жёлтые лунные. Мявкнув, кот нырнул в отдушину, какая, по счастью, оказалась открытой… - Ну, надо же…, - хмыкнул ловчий, исчезая в пламени очищающего огня, - Любовь, однако… * Он вышел из офиса и сразу попал под дождь. Осенний ливень почему-то пах горящим деревом. Хотя он догадывался, почему: вот уже две недели после похорон Галины Юрьевны этот запах не оставлял его ни на секунду. Пышные были похороны: море живых цветов, море венков, море искренних и не очень искренних слёз, и этот запах… Щелчок центрального замка машины слился с душераздирающим «мяу» прямо из-под колёс. От неожиданности он выронил ключи. Поднял, присел на корточки, заглянул под машину. Два полыхающих зеленью глаза прожгли его навылет. Он узнал кота. - Мяй?! Это ты, мальчик? Живой… Как ты нашёл меня? Мужчина абсолютно не обращал внимания на то, что его свитер уже не белый. Он ощупывал кота, какой насмерть вцепился в тот свитер и мурчал громче трактора "Беларусь". - Мяй, я слышал, что кошки способны отыскать дом, спустя много лет, но чтоб найти почти незнакомого человека… Ты, гигант, старина. Он не спросил даже самого себя, почему кот пришёл именно к нему. Он чувствовал что-то такое, о чём думать чревато. Обтерев мокрого, грязного кота сухим полотенцем, мужчина посадил его на заднее сиденье машины. - Поехали домой, друг, только заскочим в «ЗооГурман», туалет там прикупим, игрушек, поесть. Есть хочешь? Кот не хотел есть. Всё, что он хотел… Или она хотела? Она… Всё она уже получила. А за окном мелькал город: администрация, полиция, резиденция «Центра занятости" с вычурной табличкой на двери, знакомая девятиэтажка. Какая ерунда всё это… Не ерунда – запах свежести, ласковые руки и голос… Недоумевающий немного. - А глаза у тебя зелёные… А тогда мне показалось, что жёлтые… Подумаешь... И это тоже ерунда…
Прочитал на одном дыхании.
Ёмкое произведение, непростое, и немного загадочное. Люблю такую прозу.
Спасибо!