...Идти пришлось столько, что потерялся счёт времени. Я видел много разных мест, некоторые вполне подошли бы для строительства не только дома, но и храма, а то и города, но подойдёт ли это место для моего дела?

Меня мучили сомнения, а приступать к делу жизни, закладывая в фундамент сомнения, было слишком наивно. Они не давали укорениться уверенности, пугали, мучили, вынуждали то и дело менять направление, гнали дальше, дальше...
Ведомому идеей поиска не мудрено закончить жизнь в дороге, однажды упав от изнеможения. И пусть птицы выклюют глаза а звери и муравьи растащат тело на прокорм — я не горевал об этом, втайне надеясь всё-таки найти то единственное место, предназначенное для моей башни...

Вначале я шёл, влекомый знаниями, добытыми из вещих книг. Азарт и замысел были моими друзьями, попутчиками и хранителями. Но только когда азарт обтесался в почти равнодушное упорство, а замысел обрёл почти осязаемый образ, случилось «однажды»: спросонья почудилось, наяву ли, но вдалеке миражом замаячило заветное, загаданное. Сомнения больше не имели власти – они увяли и умерли, сражённые уверенностью: ЭТО случится здесь!
Вот эти холмы, вот эта скала, вот этот, изрезанный ручьями каменистый ландшафт, это небо, это солнце... Я прибавил ходу: так не терпелось начать! Тетива души натянулись до предела.

Но не тут то было.
Я видел искомое издалека, однако прямой дороги до МЕСТА не было: приходилось петлять, обходить обрывы и кряжи, ледяные ручьи и озёра... Но я видел, ВИДЕЛ искомое!
И, трудно добираясь к видимой цели, начал строить мысленно, оттачивая в сознании подробности до мелочей. Я чувствовал податливость глины, копая ров под глубокий фундамент, ощущал шершавую непокорность осколков серого камня, тяжело ухающих в ров; я до блеска полировал строительные блоки, ощущая рукой почти зеркальную поверхность, испещрённую прожилками, похожими на древние письмена... Даже во сне я строил, и этот непрекращающийся труд, предельно истощая мои силы, тут же то ли возвращал их сторицей, то ли взращивал новые, и я был в своём делании неутомим. Поутру, находя ладони болезненно стёртыми, я спешил приложить их к мягкому мху, они мигом исцелялись и были готовы к новому трудному дню.
Немного погодя я стал видеть вдалеке фантом своего строительства. Так продолжалось довольно долго: днём я строил и шёл, ночью — спал и строил.

Любуясь созидаемым чудом, я едва смотрел под ноги — пусть дорога была крута и извилиста, мне страшно было оторвать взгляд от моей башни. А она росла и росла, будто заживо рождаясь из чрева гор, то споря высотой с окрестными вершинами, то почти растворяясь в рассветном тумане — я был всё ближе и ближе, башня — всё выше, и наше длительное стремление друг к другу ощущалось как гигантский развёртываемый во времени манускрипт...

… О, сколько бы я ни смотрел на её, сколько бы ни тесал во снах каждый камень, но настоящая башня была великолепнее фантома: величественная, цвета слоновой кости, разогретая солнцем...
Прильнув к подножию — радость и гордость переполняли меня – я стал целовать эти удивительные камни. Слёзы лились тихим дождём — мне не от кого было скрывать их, я не стыдился этой чувственной слабости – просто был счастлив осознанием, что труд моей жизни завершён таким удивительным образом.

Оставалось отыскать вход. В моём воображении толпились образы высоких железных врат, массивных дверей из тёмного дерева с бронзовыми накладками, ручкой в виде дракона... Внезапно пронзила мысль: от кого я хотел закрыться за этой дверью?!
О, насколько мало я изменился за время пути!
Я увидел себя-прежнего, ещё только выходящего из дома: пугливого, мягкого, слабого, ничтожного, ищущего защиты... Внезапно меня обуял дикий хохот, как будто демон смеялся мною – я захлёбывался, хохоча долго, страшно, как сумасшедший, и не мог остановиться, а стены множили это неистовство многоголосым эхом, переполняя чашу долины до краёв, раздаваясь далеко за холмы, впитываясь в стену...

...Лишь на следующее утро я смог продолжить поход вдоль стены, поражаясь её протяжённости. Мелькнуло сомнение: моя ли это башня?! Такого масштаба я не замышлял!
За этой стеной мог поместиться город!

Вдруг стена странно оборвалась, беспомощно приткнувшись к скалистому утёсу. Крутые склоны, испещрённые морщинами и складками наподобие коры гигантского дерева, орошал ручей, разбивавшийся об уступы на каскад водопадов, которые рассеивались к подножию туманной дымкой, украшенной радугой. Между утёсом и стеной зияла щель: она-то, по всей видимости, и была входом.
Продумывая надёжность дверей и замков, я даже предположить не мог, что природа обеспечит неприступность гораздо радикальнее.
Вода, веками точившая камень, превратила горную породу в почти непроходимый ни для животного, ни для человека каменный частокол.
Даже моей ловкости и выносливости здесь было недостаточно. Но начав восхождение, нужно было идти до конца: на пути не было ни пяди ровного места — лишь безжалостно оскаленные каменные зубы.

Сдирая в кровь тело, я поднимался всё выше, и уже почти потерял силы, когда обнаружил ровную площадку, на которой возлежал дракон.
Отступать было некуда.
Обороняться — нечем.
И я застыл в отчаянии в нескольких шагах от своей цели.
Дракон дремал, мерно посапывая и выдыхая лёгкий сизый дымок.
Кожа его, будто выточенная из лунного камня, живописно играла на солнце, веер спинного гребня покачивался в такт дыханию. Чудовище спало мирно, сладко, как ребёнок...

Я застыл в замешательстве: тело бил озноб, мучила жажда, потому что ручей, разбрызганный водопадом на мелкие капли, создавал в воздухе ледяную влажную взвесь, но не мог напоить.

По краю площадки были расставлены семь чаш, в которых оседала влага: иначе здесь было не напиться. Страх был силён, но жажда – сильнее. Я потянулся к одной из них, и чаша запела...

Дракон широко зевнул, оглянулся, осмотрел меня бездонными лазурными глазами, а потом улыбнулся.
Это была улыбка, а не оскал, и я в ответ улыбнулся дракону.
Тот дружелюбно протянул мне свой широкий хвост. Мне ничего не оставалось, как принять эту помощь, и, оказавшись на ровной поверхности, я, презрев опасность, рухнул на гладкий каменный пол подле чудовища и забылся.

Дракон был рядом.
Он тепло дышал, создавая непривычный для сурового странника уют.
Проснувшись, я уже его почти не боялся, но не мог войти в башню: огромное тело перекрывал проход.
Сколько ни попросил пропустить меня – лишь вызвал недовольный жест и рык.
Было неведомо, что и от кого охраняет чудовище, я решил переждать...

Так мы и жили — сколько — трудно припомнить.
Поутру дракон пил воду из шести чаш, а седьмой делился со мною, и это была наша пища до следующего утра.
Дело было в хрустальной воде, то ли в свойстве поющих сосудов, но более никакой еды нам не требовалось, и голода не чувствовалось.
После трапезы мы долго смотрели друг другу в глаза: в этом общении было больше смысла чем в ином разговоре между людьми. Ближе к полудню наступало время отдыха: на припёке сладко спалось. К вечеру дракон поднимался, выгибал спину, как огромный кот, расправлял перепончатые крылья, с долгим басовитым стоном выдыхал порцию накопившегося за день огня, и, как только восходила луна, начинал петь. Чаши семиголосо подхватывали песню, и она текла не прерываясь, покуда луна не скрывалась за гребнем утёса. Потом мы вместе наблюдали игру звёзд.

Я более ничем не выдавал намерения войти в башню, но всегда был начеку. И вот однажды, когда с сумерках наступило время дракону выдохнуть огонь, я изловчился и, рискуя быть задавленным огромной тушей, ловко перекатился по гладким плитам на другую сторону, к самому входу. В глубине башни виднелась лестница, и мне не терпелось ступить на неё и всё осмотреть.
И тут раздался оглушительный рёв – в нём был гнев, страх или что ещё – понять было трудно, да и не ко времени: я чувствовал себя победителем, и нетерпение снедало меня...
А чудовище кричало и... плакало огромными хрустальными слезами...

– Слушай, дружище, я к тебе тоже привык!
Я вернусь!
Посмотрю, что там внутри и вернусь к тебе!
Не веришь?!
А ты верь!
Ты знаешь, как долго я строил эту башню?!
Как долго шёл к ней?!
Пойми же, я не могу вот так бесконечно долго сидеть у входа, развлекать песнопениями луну и считать звёзды!
Я – человек, мне нужно действовать!
Идти к своей мечте!
Ты подожди меня: вот вернусь и всё расскажу.
А хочешь, пойдём дальше вместе?! Там, внутри башни, просторно! Будем исследовать её вдвоём!
Айда?! – ощущая себя радушным хозяином, я раскрыл руки, приглашая войти, но дракон не двинулся с места: обличие его было скорбно.

– Ну, тогда бывай, дружище, до встречи!

...Витая лестница без перил была устроена так, что ступени располагались у стены, а в середине зиял колодец, казавшийся бездонным.
Вверху не было ничего, кроме продолжения самой лестницы.
Ничего и никого.
И неба не было — только рассеянный тусклый свет, лившийся неизвестно откуда.

Осматриваясь, я сделал пару шагов вверх и оглянулся, чтобы махнуть рукой на прощание, но не увидел ни входа, ни провожавшего меня дракона.
Так не должно было случиться!
Стало не по себе, и я поспешил назад.
Но сколько ни шёл вниз — никуда не возвращался: вокруг не было ничего, кроме лестницы и колодца. Звука моих шагов тоже не было слышно.
Я закричал, но даже эхо не жило в этой бездне.
Оступившись, я кубарем покатился по ступеням, ниже и ниже, и, сорвавшись, рухнул в непроглядную колодезную пропасть...