Один умный старшеклассник давеча задал вопрос - как отличить хорошие стихи от плохих. Очень, кстати, интересный вопрос. При том, что он сам, каким-то образом, наверняка для себя отличает. Но не уверен в том, что его критерии верные. И наверняка уже убедился в том, что его критерии не актуальны для некоторых других людей, мнение которых он тоже не может игнорировать. Я ответил - "чуйкой", потому что если этой "чуйки" нет, то, скорее всего, и поэзии для тебя нет. И продолжаю думать, что так оно и есть. Потому что, как только мы начинаем вычислять объективные критерии, по которым можно уверенно судить, что стихотворение плохое, слабое, вообще не имеет отношения к поэзии - сразу возникают какие-нибудь ОБЕРИУты и ломают нам всю концепцию, а какой-нибудь Хлебников добивает контрольным в затылок. Нет, бывает, конечно, очевидное и хрестоматийное - "Знайка шел гулять на речку//Перепрыгнул через овечку". Если это не выдернуто из какого-нибудь хитрого контекста - понятно, что плохо. Понятно, что смыслом создания этого рифмованного текста было желание автора что-нибудь зарифмовать. Но контекст играет решающую роль - часто бывает так, что некоторые нарочитые корявости и неправильности возникают не из-за недостаточного владения словом, а в качестве художественного приема. И если их насильственным образом исправить, текст перестанет быть художественным, а станет правильным и соответствующим определенному набору формальных требований. Этакое литературное фарисейство,когда формы становятся важнее содержания. Тут стоит вспомнить и о наших представлениях о красоте - идеально симметричное человеческое лицо часто не воспринимается нами, как эталон красоты. А какие-то детали, которые можно воспринимать, как изъяны и недостатки, придают индивидуальность и неповторимость, создают характер, выстраивают цельный и сложный образ.
Кто-то терпеть не может Маяковского, кто-то искренне считает Бродского графоманом, кто-то на дух не переносит Ахматову и Цветаеву. Это понятно, да и быть иначе не может, настоящая поэзия несет нечто живое и пульсирующее, или можно сказать - вибрирующее, и сродство (или взаимоотторжение) вибрационных характеристик стихотворения и нашего существа многое определяет. Если отвлечься от разного рода литературных достоинств и недостатков любого текста, получается, что именно наличие или отсутствие этих вибраций и служит главным субъективным показателем "настоящести" стихотворения. Если читатель обнаружил в тексте живую жизнь, резонирующую со своими собственными состояниями и размышлениями, если этот текст пробился вовнутрь и был принят, как часть прожитого и пережитого опыта - стихотворение удалось. Если оно само собой "всплывает" в памяти в определенных ситуациях, если что-то открывает и будит в тебе, если что-то задевает - сладостно или больно - оно настоящее - для тебя. Не бывает какого-то универсально прекрасного для всех стихотворения (можно признать что Пушкин - гений, виртуоз, но при этом абсолютно спокойно и прохладно воспринимать его стихи, "заводясь" при этом от молодого Маяковского, громыхающего и громоздящего словесные конструкции, часто из несуществующих в словаре слов). С другой стороны, если этой "искры жизни" в стихотворении нет вообще - оно вообще никого и не "зацепит", и его удел - собирать в комментариях на поэтических сайтах со свободной публикацией сладкие "теплышки" от таких же несостоявшихся авторов ритмически организованных и рифмованных текстов, жаждущих ответного внимания.
И да - все разговоры об индивидуальности восприятия и близости вибрационных характеристик текста и читателя ни в коем случае не отменяют довольно таки себе объективных литературных навыков, которыми необходимо обладать для того, чтобы текст стал стихотворением. Это и свободное владение метафорой, это и внятное представление о "тропах и фигурах", и понимание разновидностей рифм, и умение пользоваться стихотворными метрами в рамках существующих систем стихосложения. Это необходимо, так же, как любому маломальски серьезному музыканту необходимо знание музыкальной теории и практика её применения. Теория не должна быть чем-то, что постоянно маячит в поле зрения, и с чем ты постоянно сверяешься на предмет соответствия литературным ГОСТам. Здесь можно провести параллель с мастерами восточных единоборств - тело в поединке работает само по себе, нет времени задумываться, какой прием применить и что после этого должно последовать. Использование теоретических знаний должно быть таким же естественным, как дыхание. Философия перестает быть чисто ментальным знанием и становится практикой жизни. Поэзия тоже должна быть своего рода практикой жизни для поэта и способом передачи плодов этой практики всем, кто в них нуждается, всем, в ком эти плоды смогут продолжить жизненный цикл - быть усвоенными, "прожитыми", умереть, как это происходит с зерном пшеницы, и дать новый всход, родить новый творческий импульс.