Близится вечер, но ещё не сумерки. По Рязанскому проспекту навстречу мне идёт компания ярко одетых мулатов. Откуда их здесь столько? Это не даёт мне покоя уже много лет, с тех пор, как я школьником увидел своих первых мулатов на Московском фестивале молодёжи и студентов. Каждый мулат был тогда в диковину. С тех пор многое изменилось. И всё же чувство какой-то священной почтительности перед мулатами у меня осталось; все годы железного занавеса и политической изоляции СССР оно возрастало во мне по мере того, как продолжалась борьба прогрессивного человечества за равноправие людей всех цветов кожи. Время идёт, сменяются эпохи, а мулаты остаются всё тем же жизнерадостным народцем — глазастым и толстогубым. Редко встретишь в Москве мрачного мулата... Но вот первые капли дождя забарабанили по асфальту и крышам машин. Весело переговариваясь по-мулатски, гости столицы вбегают переждать ненастье в ближайший супермаркет «Перекресток», — у них сбрызнутые московским дождиком косички, у девушек на губах алеет помада, а вот туши на ресницах не видно.
      Без мулатов на Рязанском проспекте сразу становится как-то светлее. Дождь льет ровными, отвесными струями в лучах низкого, почти не гр... простите, не греющего солнца и, кажется, скоро кончится. Следом и я захожу в супермаркет. Странно, внутри магазина как будто потемнело. Это что, упало напряжение в сети и свет горит вполнакала? В едва освещённых витринах не сразу что-либо разглядишь. Снаружи доносятся раскаты грома, долговязые мулатоиды осматриваются в торговом зале и постепенно подтягиваются и группируются у стеллажа с молочным шоколадом.
      Что изменилось за шестьдесят лет в моём понимании мулатов? Сколько внутри у них африканского сиропа и сколько европейской газировки, никто точно не знает. С одной стороны, видишь беззаботное мулатничество, а с другой суровую мулатскую обстоятельность. Я против того, чтобы относить мулатовидную внешность к недостаткам или достоинствам человека. Мулатницкое звание само по себе как-то располагает человека мулатствовать, не так ли? Главное тут — почём зря не мулатничать; озорное мулатничанье и степенное мулатство это, скажу я вам, всё-таки очень разные вещи. Если первое есть результат ветра в голове, то о втором лучше всего сказал сам народ: «У мулата — ума палата» или «Зарплата что у мулата». Это не говорит о том, что в массе своей мулаты люди высокого достатка. Но не говорит и об обратном. Если я скажу, что в течение жизни я бывал богат, как мулат, и если скажу, что иногда я, «Хасмулат удалой», годами ютился в бедной сакле, то в обоих случаях не погрешу против истины.
      Пережидая ливень под крышей супермаркета, я продолжал размышлять. Интересно, чем занимается, ох-ох, московская мулатва, когда не толчётся в бутиках и не гуляет в метро. Пытаюсь представить себе сосредоточенного мулатищу, изобретающего, например, плашку для дюймовой резьбы, и не получается. Мой выдуманный, в красном жилете, только и делает, что приплясывает да лопает апельсины. Мулатское дело нехитрое. Танцующая походка, мельтешение ярких тряпок и длинных темноватых конечностей и, что особенно сбивало меня с толку,— это их оранжевые ладони. Смешные, весёлые ладошки! «Когда поют мулаты, спокойно дети спят». А что за прелесть сказки, которые рассказывает пожилая негр... , виноват, неграмотная мулатушка своему мулатёнку, даже совсем ещё мулатёночку!
      Мулатцеватые парни не вызывают вопросов. Замечу только, что что некоторое мулатёрство присуще от природы поджарым, а мулатливость, наоборот, склонным к полноте. Но это традиционный взгляд на их необычный мулатолитет, а в жизни бывает и наоборот. А вот загадочные мулатичные девчата — то особая тема, которую походя лучше не касаться. Глядишь на такую пригожую мулатовицу, и непонятно: то ли она мулатняя жена, то ли свободная джазовая дива...
      Говорю об этом не рисуясь и не из какого-либо предвзятого отношения к концептуальному мулатолюбию, а просто фиксирую произвольные речевые пробы. Ведь интересно наблюдать за мулатированием суффиксов русского языка, этих маленьких проворных тружеников, приспосабливающих чужеродные корни к нашим языковым обычаям, чтобы им, корням, удобно было пускать корни в незнакомой почвенной среде, а коренным народам мира лучше понимать друг друга и искоренять недопонимание в корне... И не надо, не надо придираться к этому процессу, он всё равно возьмёт своё, оставив недовольных с носом. Но нужно поторапливаться, чтобы со словом «мулат» не случилось того же, что со словом «негр...», я хотел сказать, с другими «негражданами» страны, название которых политкорректные дяди выщелкнули прочь из лексической обоймы, думая, что оказали услугу человечеству..
      А погода между тем улучшалась. Мулатствующая публика столпилась у выхода, поглядывая на небо. Слышно, как дождь утих и перестал, разноцветный мулаторий дружно вывалился из супермаркета «Перекрёсток», где перехлестнулись наши пути-дорожки. За мулатами вышел и я. Как странно: на улице вновь потемнело. Кажется, опять собрались тучи? И тут я на секунду вернулся — забыл, как всегда, купить ром и кукурузу, — и вот что обнаружил: внутри торгового центра, оставленного мулатами, сделалось несколько светлее, как будто на окнах приподняли шторы... Повторяю, я никогда не понимал, откуда у нас на Рязанском проспекте такая тьма мулатов. И теперь не понимаю.
      С улицы донесся шум. «Ну, барин, — кричал ямщик, указывая кнутовищем в сторону Таганки, — кажись, беда: буран!»
      Как раз подали лошадей на Луисвилл.