Cветофор (Часть вторая)

Вокруг него на улице было темно и пусто. В пять часов вечера накануне Рождества здесь всегда бывало пусто, потому что люди, соблюдая традиции
семейного праздника, собирались за праздничным столом, допивали последние чашки кофе, зажигали свечи, свет которых мерцал в окнах, и раскладывали вокруг ёлок подарки, завёрнутые в пёструю блестящую бумагу. Он мог себе всё это представить, он много слышал о том, как справляют Рождество. Тогда всё замирало на дорогах, и только он, Светофор, неизменно оставался стоять, приветствуя улицу тремя чередующимися цветами.
Но сегодня он чувствовал себя особенно плохо. Он был болен. Он видел хуже, чем всегда, и мог различать в темноте только яркие краски. Белые хлопья снега, приносимые вихрем, прилипали к нему, охлаждали его горячую голову, а потом срывались с места, и весело взлетая к небу, уносились прочь, даже не попрощавшись с ним.
На той стороне улицы он заметил девушку. Это была совсем молодая девушка, почти девочка, лет пятнадцати, не больше. На ней было длинное коричневое пальто, но, может быть, оно было чёрное, трудно сказать, он не мог определить его цвет. Он мог только различить цвет её волос. Огненно-рыжие, почти оранжевые локоны развивались по ветру, и это было так красиво, что его опять бросило в жар. Может быть, с ней рядом стоял ещё кто-то, но он не мог ничего различить, кроме рыжих волос.
— Девочка, ты одна здесь? — спросил он хрипло.
Она удивлённо ответила:
— Да, я одна.
— Что же ты делаешь здесь, бедняжка, одна в такой вечер? Почему ты не сидишь рядом с родными за столом? У тебя нет родственников?
— Я похожа на сироту? — ответила девочка раздражённо. — Конечно же, у меня есть и мама, и папа, и брат, и бабушка.
— Мама и папа вместе за одним столом, удивительное сочетание в сегодняшние дни, ты должна это ценить, — поучительно произнёс Светофор. — Как тебя зовут?
— Меня зовут Франциска, Франка, — неохотно ответила она. Ей совсем не хотелось разговаривать, но светофор не мог унять своё любопытство.
— Твои родственники не беспокоятся о тебе, не думают, почему ты всё ещё находишься в пути? — допытывался он.
— Всё очень просто, как дважды два четыре. Я купила в подарок бабушке волнистого попугайчика, подарок уже доставлен к ней в дом, но корм для птицы, его пакетик с зёрнами, я забыла дома, вот мне и пришлось за ним вернуться. Это была моя оплошность. И мама, и папа, и брат, и бабушка знают, что это была моя оплошность и что я одна должна её исправить.
В дисциплинированных семьях так принято.
— Дисциплина – это похвально, я знаю, о чём говорю, — с огласился Светофор, он даже не прочь был покивать головой, если бы только мог.
— Но дисциплина в сочетании м нерешительностью могут порядком испортить жизнь, — вздохнула Франка.
— Ты не совершила ещё ни одного решительного поступка? — не поверил Светофор.
— Сегодня я совершила один решительный поступок, довольно скверный.
Франк подарил мне белую мышь, но я боюсь мышей, я не успела всё как следует обдумать и совершила необдуманный поступок. Я вышвырнула мышь в окно на улицу, и она, наверное, разбилась.
— Значит, он пришёл с подарком и без подарка, как в сказке. Но я не могу припомнить, когда я видел белую мышь в последний раз, хотя серых на своём веку я повидал довольно много.
— Я спустилась вниз, я хотела найти её в снегу, но всё напрасно.
— Найти белую мышь в белом снегу, трудная задача, — согласился Светофор.
Голос его делался всё более хриплым, болезненное состояние лишало его последних сил.
— Эти белые хлопья похожи на белых мышей, — сказала Франка, — Если Франк узнает, как я поступила с его подарком, он мне этого не простит.
— Я сам видел, я знаю, что мыши всегда находят какую-то щель, в которую они исчезают. Скажи Франку, что мышь убежала в щель.
— Но ведь это неправда, — возмутилась Франка.
Светофор понял, что сказал что-то не то, он покраснел ещё больше и решил перевести разговор на другую тему.
— Значит, у тебя есть мама, папа, брат, бабушка и Франк? —откашлявшись, спросил Светофор. — Франка и Франк — это звучит красиво.
— Не знаю, есть ли у меня Франк. Иногда он есть, а иногда его нет. Видишь, какая я трусиха, я боюсь мышей и боюсь объясниться ему в любви. Все мои подруги уже всё знают о любви, а я ещё даже с ним ни разу не поцеловалась, — в голосе Франки зазвучали меланхолические нотки.
— Тебе пятнадцать лет? — спросил Светофор.
— Будет четырнадцать, — ответила Франка.
— И все твои подружки уже всё знают о любви? В это трудно поверить.
А может быть, ты тоже белая мышь? Но, всё же, не надо спешить, всему своё время, — попытался утешить её Светофор. — Ты должна спешить только к Вайнахтсманну и просить у него, чтобы он подарил тебе немного смелости и решительности. Шагай вперёд и попроси его об этом.
— Куда же, по-твоему, я буду сейчас шагать, — усмехнулась Франка, — ведь ты же красный.
— Я красный? За это время я ни разу не поменял свой цвет? —
спросил он, теряя последние силы и последнюю надежду.
— Всё время ты светишь красным светом, а я стою здесь и не могу перейти на ту сторону улицы, — недовольно проворчала Франка.
Да, он должен был это предвидеть, в Германии все очень серьёзно относятся к красному свету. В этой стране даже тёмной ночью, даже на самом заброшенном перекрёстке, где не проезжает ни одна машина, всегда найдётся кто-нибудь, кто будет послушно дожидаться, когда светофор сменит красный свет на зелёный, отменит все препятствия и узаконит передвижение вперёд с одной стороны улицы на другую.
Значит он всё время был красным! Вот откуда эта горячка и шум в голове!
Вот почему он видит только красные волосы Франки, он может различать среди всех цветов только красный цвет. Он знает, что вскоре погаснет совсем, зрение изменяет ему окончательно и его беспокоит какой-то странный треск.
— Франциска, простонал он. Он прерывисто дышал, с трудом находя слова, он почти бредил, — Франциска, французское имя. Есть город Париж, столица Франции, я слышал это от прохожих.
— Ах, правда, какое открытие! — расхохоталась Франка.
— В этом городе пешеходы идут и не обращают внимания на машины, а водители машин не обращают внимания на пешеходов, и все остаются живы. Красный свет, он не так уж важен. Иди!
Она колебалась.
Он знал, что погаснет через несколько мгновений. Он погаснет и Франка перейдёт на другую сторону улицы, но во всём этом не будет никакой решительности, никакой отваги, и в её памяти об этом дне останется только один решительный поступок, о котором она будет вспоминать с отвращением.
— Франка, — прохрипел он, — посмотри в одну сторону, потом в другую. Доверься своим глазам. Если увидишь, что нет машин, беги! Смотри себе под ноги, чтобы не споткнуться или смотри в небо и, может быть, ты разглядишь звёзды, но не смотри на меня. А теперь спеши!
Он погас совсем, а Франка, не замечая этого, глядя себе под ноги, перебежала на другую сторону улицы.
— Вот видишь, — сказала она, прикасаясь к железу тёплой перчаткой, — я перешла на твою сторону на красный свет и ничего со мной не случилось.
Ты был прав. Прощай!
Светофор уже ничего не мог ей ответить, а она пошла вперёд, даже не посмотрев наверх, взметая подолом коричневого пальто пыльцу холодных, сверкающих снежинок.