В давние времена жил на свете царь Георох со своей женой Фассолью. Царь он был воинственный, соседям спуску не давал, однако жену любил, как обычный, сказать, человек. Жена тоже - алые одежи носить любила. Никакого цвета иного не признавала, разве что коришный на туфлях. Ну, любовь промеж них, как уже сказал, кака-никака была, отседова и резалт - две дочки-незабудочки родились одна за другой, выросли красавицами, умницами, спортсменками - в лапту, городки, дурака подкидного первы места на лампиадах только так брали. Правда, не совсем по сердцу им те награды были. Дураком-то подкидным выбирали бедняка какого, а на лампиаде подкидывали его, кто выше, и уж не ловили, только жюрей высокоподставленный высоту подкида подсчитывал. От тех соревнований и пошло у девочек нервно нестроение. И к Геороху обращались, чтоб, мол, ну хоть гамачок какой, хоть сетчатку пусть натянут с исподу, чтоб дураку не так трагично падать было. Нет. Ни в какую. Да и то, Георох много битв вел на все четыре стороны, куды ж тут про дураков думать. И вот поступенно все хуже с царевнами да хуже. Одна на подкидной почве стала горевать неуемно, так что не заспокоить, не засмешить. Уж ей и палец все придворные и задворные показывали, и Ильфа с Петровым читали, и чукчи ей анекдоты еврейские и кавказские рассказывали - все бесполезно. Другая - напротив, хохочет невпопад без останова, не утишить, не запечалить. А уж сколько ей опер перепоказывали, да одна “Анна Каренина” чего стоит. И хоть имена у них были, и даж, сказать, красивые - Альвиагра и Альпухара - стали их с энтого поведения все чаще звать Несмеянка и Непечалинка. Да вить как стали - так, что настоящие их имена, сказать, генералогические, совсем забылись, а прозвища именами стали. Так и в ЗАГСе тамошнем закрепили. И если ране жанихи к ним со всего света сбегались, можно сказать, в окрылении, то таперича - кто за таковых странных палец в кольцо сунет аль серце - ведущий орган! - до смерти отдаст. Держи карман ширя. Георох уж и клич кинул во все части света, мол, кто одну его дочерь развеселит, а другую опечалит, тому их и в жены брать. Да еще сделал оговорку, что кому не удастся сие, того на кол посодит. Но все равно - нет желающих.

А жисть идет. Дела в царствии Геороха все хужее с финансовой стороны судьбы. Уж занял-перезанял денех у всех грандиозных ростовщиков всемирных. И то сказать - войны вести - денех не надоть? То-то. А народ хоть как-то питать? Все ж народ свой же, воевать ходит. Да и на одежу алую царице и дочерям на образование. К ним езжали-то учителя не просты, а сурьбонски да оксфордширтерьерски. Уж хоть какой бы богатый женишок выискался. Георох уж и с приплатой готов был дочерей отдать. С небольшой, самособойски. А уж опосля свадьбы все заботы о дочерях пущай жанихи тащут, то их горе. Не, нехорошо так размышливать, отец, как-никак, а с-друга - что делать оставалось? Царь же.

И вот однажды стало возля царствия того разгуливаться чудище страшное, собой некрасивое. О двух головах. Губищи раскатанные, носы вверх загнутые, лапищи ухватистые, глаза злобным светом фонарят. Однако ж богатствия несметные имело. Да и силушки невероятно. Двуглавый дракон - вот кто это был. И получилось так, что однажды вышел дракон попроменадиться опосля завтрака, тяжелого для желудку, мясного, сального, да увидел, как из башенок в царском замке две девицы глядят. Достал дракон из авоськи своей тетранокль, к зрению приложил, видит: одна девица плачет-ревет, слезы падают крупные, как перепелины яйцы, цветы, насекомых побивают. Другая - хохочет, сказать, безутешно, от хохота того кленовы листья обсыпаются, зелена трава к земле пригибается.
Приглянулись головам драконьим дочки Геороха. Заявился дракон во дворец, весь расфуфыренный, в галстухе, рейтузах расписных, варежках с маралами. Как такому откажешь? Мускулами играет, штангу выжимает, стометровку бежит у всех на виду. Но внешность - это что-то! Кивают царевны отрицательно, не дают согласия свово на таинство брака. Геороху тоже, сказать, невнятно, как такое бывает, что на одно тело две головы приходятся, да каждой своя царевна нравится. Правой голове (ее Райтхед звали) Несмеянушка любезна, левой голове (Лефтхед по имени) - Непечалинка по сердцу. Спросил царь, как таково получается.
- Ты моими атомомическими особливостями голову себе не забивай, - дракон молвит, - тебе чего надо - дочерей с рук сбыть. Вот и давай согласия скорей, ишь ты, папа какой выискался.
Да только совесть Геороха мурыжить стала. Не может разрешить за таково чудовище дочерей любимых отдать. Обозлился дракон двуглавый. "Ежели, - царю говорит, - не представишь в мое родовое гнездо Несмеянку и Непечалинку через три дни, смерть всему твоему царствию. А уж про алую одежу для своей жаны и вовсе позабудь!”.
Уж так запечалились в царствии, что не знают, что и предпринять. Ну, желающих с драконом сражаться не находится - вон как быстро супостат стометровку гоняет. Да и умен, что тут скрывать. У него на гербе девизион был: “Одна голова хорошо, а две круче”. Сравни с царским: “Книга - луччий подарок”. Нет, тоже, конечно, звучит, но разница на лице. Стали в царствии к смерти готовиться. А кто решил в иные земли податься. Можно подумать, дракон их там не достанет. Смешные!

А неподалеку от дворца, в сельской местности стояла изба хрестьянская. И жили в ней два брательника родных: Игнат Романыч и Роман Игнатыч. Особенность ихняя была в том, что с рождения спали оне до двадцати пяти лет без просыпу. Оттого и вышли такие бомбатырские, сказать, маскулинистые, силы сколько накопили. Одним мизинцем дуб могучий перешибали. Ребром ладони горы разрубали. Умом тож не обделены. Пока спали, мамка с батькой учителей приглашали, чтобы, значит, во сне им предметы разные сообщать. Дорого, да что поделать, все ж не сурьбонски, как у царевых дочек. Родители трудолюбивы были, на учебу сынам денех не жалели. Весь урожай патиссонов на энто дело шел да пол-урожая редиса брокколи. В общем, проснулись брательники уже полностью готовые к поступлению в неверьситет и подвигам героическим. Да и жениться самое плодовитое время. И тут, значит, узнают они, что царь предлагает в жены желающим Несмеянку и Непечалинку. Подумали, проспрягали вечерком мозгами свои умения и решили: “Смогем!” И рассмешить смогем, и опечалить. И совсем уже двинули во дворец царский, как новое извещение от Царьинформбюро: “Порешил царь-батюшка во избежание погибели царствия конкурс созвать. Вдруг да найдутся таковы бомбатыри, что уложат обе головы дракона злого на лопатки, тому царевны в жены дадутся, а коли нет, придется отцу нашему через не могу отдать своих дочерей любимых в жены двуглавому дракону. Иначе конец царствию воспоследует. Слава царю, а всему народу гутен абенд!”

Вот как услышали брательники то уведомление, так окончательно порешили царевен выручать. И то сказать - жентельман иначе и поступить не может. Пошли оне прям к Геороху и строго-настрого запретили ему дочерей бандеролировать дракону до тех пор, покудова не придет сообщение об их победе славной или смерти героической. Ну, царь и тому рад - все же луч надежды в его темном царствии. А если уж совсем по-честному, что сестрам брательники, что брательникам сестры шибко пондравились. И хоть Несмеянка по-прежнему рыдала, а Непечалинка - хохотала, что-то такое вспыхнуло между молодежью, все придворные да задворные заприметили.
Взяли братья-бомбатыри еды запас, кто чего - Игнат Романыч чесноку любил и чтоб киндзой его утрамбовывать да пивом безалгольным заглаживать, Роман Игнатыч - тот ягнятину уважал зажаренную да на закусь помидоров соленых, а на запивку всем на удивление просту воду облюбовал. По оружию у них тоже расхождение было - Игнат Романыч елицу-палицу захватил, Роман Игнатыч - рогатку-невидимку.

Вот двинулись в путь. Долго ли, коротко ли идут - скорее долго, чем коротко - навстречу левопарт таиваньский, давно уж из природы щезнувший, однако ж в сказке чего не бывает. Наскалился на брательников, зубы страшные изо рта вытеснил, страхи-ужасти! Да тут как дыхнул на левопарта Игнат Романыч чесноком, а он как раз потрапезничал только пред этим хоррором. Упал левопарт, еле ногами шевелит, в глазах слезы.
- Слыхивал я про таково химическо оружие, - говорит, - но не мог и сфантазировать, чтоб сила его такова убийственна была. Ты меня, друг Игнат, не приканчивай и ваще не дыши на меня какое-то время, не то совсем богу душу отдам; хоть и читал, что у зверей души нет, а не верю. А в деле вашем я еще сгожуся.
Пощадил Игнат Романыч левопарта таиваньского, двинули бомбатыри дальше. Чем дальше, тем страшнее. Выходит из-за дуба пробкового тайгер соплезубый. Дикий. С клыков яд стекает, за что и название свое получил. Хнычет.
- Ты чего, тайгер, хнычешь? - Роман Игнатыч вопрошает. - С твоей-то мощью физической да ядовитостью плакать как дитя малое?
- Эх, друг ты мой Роман Игнатыч, - тайгер вещает, - так воспитан я был в лесах индийских, что заповедали мне мои батюшка с матушкой не применять силы и яды мои во злых целях да против слабых и убогих. Потому и не позволяет мне закон родительский нападать во зло. Бегаю, голодаю, падалью перебиваюсь.
Накормил Роман тайгера ягненком зажаренным, помидора соленого дал на закусь. Разобъяснил, что питание ко злым деяниям не относится, переворотно, мол, животное родительско наставление столковало. Обрадовался тайгер, изблагодарился весь. Во-первых, ягненок деликатеснейший, во-вторых, оказуется, грызть-то, когда лопать хочется, можно безо всякого ущерба для совести своей и завета предков.
- Спасибо тебе, друг Роман, - говорит, - пригожусь я тебе еще. Знаю ведь, зачем в путь нелегкий отправились. У нас во всех лесах да лугах об этом гутарят. Ну, шагом марш!
И шутя лапой левой передней пинка дал Роману. Развеселился на сытый желудок-то!

Идут себе, идут брательники, а вокруг них леса все гуще, травы все запутаннее, теряется из виду тропинка в родовое гнездо двуглавого дракона. Вот уж и совсем превратилась в ниточку тончайшую и щезла. Стоят Игнат и Роман, чешут в затылках. Вдруг сверху шум-гам, ветки с деревьев падают, летит, летит птица Искролябия, в лапах барабан золотой несет.
Стали ей махать Игнат и Роман - мол, садись, поговорить надо. Нашла Искролябия местечко для посадки, цельный осиновый лесок при снижении изничтожила. Приземлилась и спрашует:
- Что вам, брательники, надоть?
- Заблудились мы, Искролябия, - бомбатыри ответствуют, - научи нас, как найти дорогу к родовому гнезду двуглавого дракона.
- Пролетая над гнездом дракона, - подробно начала рассказывать Искролябия, - увидала я, как там к двум свадьбам готовятся. Бычков морских на вертелах жарят, стравусов в аджике маринуют, рогоносов быклажанами фуршеруют. А головы драконьи веселые такие, переговариваются, спорят шутейно, чья невеста перекрасивше будет. Один раз подрались даже, так что на Райтхед фингал под левым глазом вырос, а на Лефтхед - под правым. Шляпы свадебные меряют. На правой-то голове свадебный убор типа кепки, золотом расшитой, а на левой - жакейска шапка, самоцветами отделанная по козырьку. Уж и игры там задуманы превеселые - бег в авоськах, киданье шахматами, бал, гольфики и много чего еще.
- Эх, поскорее бы нам добраться до гнезда этого, - братья взмолились, - покажь нам, Искролябия, дорогу, совсем мы обтерялись, а уж зима скоро.
- Зима не зима, а идти надо, - ответила мудрая птица. - Вот вам барабан золотой, зовется лурьетка. Нажмите на энту кнопку, вылетит оттудова лента длинная, во тьме светящаяся. Как она ляжет, так за ней и приударяйте.
Сказала и в небо уходить начала, ровно ветролет какой. Посмотрели брательники вослед доброй птице, руками помахали. Опосля взяли они лурьетку, нажали кнопку - как выскочет оттедова лента длины невиданной, во тьме светится. Приударили бомбатыри, как энта лента легла. А дорога все выше и выше идет. А зима уж наступает. Вот и снежок белый с неба рухнул, вот и первый ледок настеклился. Тяжко без альпеншока-то да без страховки. Однако идут, серца геройские подмогают, видать.

Да только, надо правду сказать, дракон двуглавый тож не дурак был. Прослышал он, что Игнат да Роман под монастырь его подвесть порешили. И хотя на себя он полностью надеялся, все же обережиться надумал. Выставил он на пути к родовому гнезду впередследящих, чтоб, значит, как брательники покажутся, тут же знак подать.
Вот завидел первый впередследящий братьев. Тут же марафонский штафет зарядил ко дракону. Так и так, бомбатыри приближаются. Усмехнулось чудище, не восприняло бомбатырей всерьез, а послало им навстречу отряд бурсуков зловещих. Бурсуки, хоть и невелики росточком вышли, а только зубастые, хищные, в боях закалены, да и счетом их видимо-невидимо. Как с такими быть? На всех рогатки-невидимки да елки-палицы не хватит. Совсем уж надумали братцы оборачиваться в сторону дома родимого, да выходит вдруг из кустов левопарт таиваньский со сродственниками многочисленными..
- Не тревожьтесь, - говорит, - братья, за вашу услугу добрую отплачу вам.
Да как начал со сродственниками бурсуков туды-сюды разбрасывать, загрызать да оплеухи раздаривать. От отряда бурсучина не боле семи голов спаслось.
Поблагодарили Игнат да Роман левопартов и дальше в гору почапали. Нелегко. Где себе руками подмогают, где коленками. Ободрались все о выступы острые.
А дракону-то донесли, что бомбатыри успешно сражение с бурсуками выиграли. Обзадумалось чудище, да всерьез покамест разворот ситуации не восприняло. Направило к братьям полк спецсусликов. Энти суслики, хоть и малы ростом были да удалы - все восточны дракоборства знали от и до - от коротэ-до до коротэ-после. Загрустили брательники, совсем надумали в тылы свои подаваться - эдакая орава дракоборцев надвигается. А тут тайгер соплезубый невесть как на дороге повстречался.
- Не грустите, братовья, отплачу за доброту вашу в виде ягненка зажаренного. Да к тому, знаю таперича, что убивать для питания не есть зло, а голоден я, прямо скажем, до последнего приступа.
Сказал, да как начал спецсусликов лопать. Прям одной лапой сразу пять штук захватывает и в рот. И десьти минут не прошло, как от полка ничего не осталось.
Поклонились бомбатыри тайгеру и дале полезли. Скользительно, высоко, да еще в кроссовках. Вышли наконец на ровну площадку, где родовое гнездо драконово высилось. Ну, все как птица Искролябия рассказывала, только на боле продвинутой, сказать, стадии. Бычки морские уже зажаренные на тарелях лежат. Стравусы аджикой ароматят, все подблюдья заняли, рогоносы быклажанами аж по само горло нафуршерованы.
А промеж тем, дракону уж донесли, что братья с боями сусликов прошли. Заспужался дракон. Сам на бой двинул. Стали они драться смертельно. Игнат супротив Райтхед расположился. Только голова зубастый рот раскрыла и уже хотела его на Игната надвинуть, как выхватил бомбатырь елицу-палицу из-за спины да как приложил ей Райтхед. Та и окочурилась сразу. А Роман тож не зевал. Как сцапала его Лефтхед за ногу да стала к себе подтягивать, он из-за пазухи рогатку-невидимку вытащил да стрельнул голове прямо в лоб. Тут ей и конец пришел.

Ну, тут радость несусветная, хоть и зима. Птицы поют, звери пляшут, слуги драконовы цалуются. Дракона-то, по правде, никто не любил особливо, просто зарабатывать надо было где-то. Попрощались со всеми брательники да обратно во дворец направились. Ну, как направились? С горы да по льду. Потихоньку-потихоньку. Все ниже, и ниже, и ниже. Вот уж и дворец виден. Несмеянка и Непечалинка уж глаза выглядели ожидаючи. Ну, обрадовались, что ты! И тут Игнат правой ногой за левую ногу Романа зацепился и покатились они по склону вниз. Снег на них наматывается, бутто два кома геганских котются. Несмеянка - та от радости скорой любовной встречи да от смешного вида суженого захохотала - впервые за столько времени! А Непечалинка наоборот - заплакала, даже, сказать, зарыдала от бедственного положения жаниха свово. А уж сколь не огорчалось годов! Ну, скатились бомбатыри, отряхнулись, лекарям показались на предмет травм, опосля к невестушкам своим выздоровевшим подошли: Игнат к Несмеянке, Роман - к Непечалинке. Тут и Георох с Фассолью выходят, богославляют, надо ж как сложилось - и дочек отдают, и жанихи хорошими людьми оказались. Бывает же такое!

Опосля фестиваль. Пели-ели-танцевали, алкоголя наливали. Левопарта таиваньского со сродственниками пригласили. Тайгер соплезубый уплетает без остановки. А мудрая Искролябия над головами летает, звездами всех осыпает. Хорошо!

Я там был, наелся плотно,
От блинов устала глотка.
Взял вина запить блины
Да залил себе штаны.