Мир тяжело болен, думал Зденек, сворачивая с шоссе на грунтовую дорогу. И это не насморк, не грипп и даже не коронавирус, а хворь совсем другого порядка. Вражда и злоба разливаются рекой. Люди готовы перегрызть друг другу горло. Кто-то из них прав, а кто-то нет, но природе-то что до их правоты. Она просто страдает, как мать, чьи сыновья схлестнулись в смертельном поединке. Каин или Авель – ее сердце болит за обоих, а лоно изъедено кислотой ненависти.
Издерганный и уставший, Зденек возвращался домой с работы, но и дома его ждали не отдых и вкусный ужин, а слезы и упреки жены. Его путь лежал через мокрые, едва подернутые зеленой дымкой поля, под серым пустым небом, кое-где уже пробитым редкими звездами. На землю быстро опускалась ночь.
Еще год-другой назад, грустно удивлялся Зденек, - сколько здесь было птиц. Изящные белые цапли на тонких ногах. Черные, как мазут, грачи... Даже чайки прилетали с озера. А небо? Точно синяя атласная скатерть, вспоротая стальными ножницами самолетов и заново сшитая острыми крыльями ласточек. Весной каждая яблоня в саду Марты и Зденека расцветала птичьими гнездами, большими и лохматыми, как охапки хвороста, и маленькими, похожими на аккуратные плетеные корзиночки. Сейчас птичьи домики осиротели и чернели, покинутые, среди голых ветвей.
Прошлым летом, вспоминал Зденек, в округе гнездились только вороны, но и те не вывели птенцов, потому что все яйца оказались мертвыми, гнилыми внутри. Он гадал, плодились ли в лесу звери. Вряд ли, потому что на лужайке перед их домом больше не резвились зайчата. И огненный лисий хвост не мелькал в кустах. Природа умирала тихо и бескровно, обреченно ускользая в небытие. Только деревья, как зеленые воины, еще стояли на страже жизни. Надолго ли? Зденек не знал.
Вот и дурное человеческое семя не желало прорастать, а когда это все-таки случалось, дети появлялись на свет порочными и лживыми, едва ли не с пеленок. Не безгрешные ангелочки, а настоящие дьяволята с раскосыми диковатыми глазами. Зденек сам видел, как один такой недоносок бросил в костер живого щенка, но не успел его остановить. Сам чуть не плача, он выхватил визжащего от боли собачонка из огня, а мальчишка стоял рядом и глумливо хохотал. Или вот пацан из дома напротив. Полил соседскую клумбу с пионами серной кислотой и мерзко хихикал, пока бабушка-соседка убивалась над погибшими цветами.
Они совсем не умели улыбаться, эти новые дети. Только дерзко кривили губы. В их пустых глазах не отражалось небо, а вместо этого плескалась какая-то болотная слизь. Но родители тряслись над своими отпрысками, прощая им любые выходки. Еще бы. В проклятый век всеобщей нелюбви зачать дитя считалось почти такой же удачей, как выиграть в лотерею.
Жена Зденека тоже хотела ребенка – и не просто хотела, а мечтала о нем день и ночь, да только без толку. Марта не могла родить.
- Давай возьмем сиротку, - умоляла она мужа, трогательно заглядывая в лицо, - или брошенку. Хотя бы попробуем, встанем на очередь. Я знаю, это трудно, малышей мало, но вдруг нам повезет?
- Нет и нет, - сопротивлялся тот. - Своего я бы с радостью, - вздыхал с затаенной болью, - но чужого никогда. Да и что за безумие – в наше время заводить детей. Ты посмотри на этих волчат, они же зло во плоти. Как волка ни корми, а человека из него не сделать.
- А я бы его любила, - тихо говорила Марта, опуская глаза.
В ответ Зденек гневно пожимал плечами и выходил из комнаты. Бесконечные споры с женой изматывали. Разве его вина, что она бесплодна, как библейская смоковница? Хотя, может быть, и его. Но что это меняет?
Наверное, мы с Мартой не настолько плохи, чтобы привести в мир маленькое чудовище, размышлял Зденек. Но и не так хороши, чтобы Бог послал нам доброе человеческое дитя. Мы никому не желали зла. Но и благого ничего не делали. Мы – простые люди. Наверное, слишком простые. Да, всегда трудились честно. Заботились друг о друге, как могли. Но разве этого достаточно, чтобы заслужить Божью милость? Не накормили ни одного голодного. Но рядом с нами никто не голодает. Не подавали нищим – но никто у нас и не просил. Никому не сказали доброго слова – но люди больше не верят добрым словам... Они во всем видят подвох – желание обмануть или покрасоваться.
Люди разучились просить и давать. Зденек и рад был хоть кому-нибудь помочь, но не знал кому и как.
Вознаградит ли их Бог, думал он, за то, что возделывали сад? Но это всего лишь жалкий клочок земли, а не сад Господень. На этой мысли Зденек запнулся. Потому что «жалкий клочок земли» он любил, как любил бы, наверное, собственного сына. И с бездетностью он бы примирился, если бы не Марта. Не было сил смотреть, как она скучнеет и сохнет, как, погруженная в свою печаль, мелко крошит овощи, так, что вместо салата получается какая-то каша. Как, отрешенно шевеля губами, по нескольку раз начищает и без того блестящие ложки, из мира радости сбегая в бездумную работу и молитву.
Зденек страдал, мучаясь чувством вины. Возвращаться по вечерам домой не хотелось, куда-то идти тоже. Он терпеть не мог алкоголь, а в двух единственных в городе ресторанчиках только и делали, что злословили и пили. От прогулок и то становилось тошно, а ведь раньше Зденек так любил горьковатый воздух полей, их простор и величие, любил весенний лес и солнце, словно просеянное сквозь зеленое сито, золотое кружево на белых стволах и пестрые от медуницы поляны, зовущие упасть и лежать, раскинув руки, среди пчел и цветов. И вроде бы еще недавно он бродил по разноцветному лугу, по хрупкой, точно стеклянной, траве, слушая трели кузнечиков и распугивая больших синих стрекоз. Теперь Зденеку казалось, что он гуляет по кладбищу, так безмолвно, мертво и неподвижно было все вокруг.
А тут еще и Марта стала в последние дни какой-то странной, рассеянной и словно немного сумасшедшей. То ходила, задумчивая, то улыбалась без причины. Она как будто спала наяву и видела чудесный сон, и Зденек недоумевал – неужели? Нет, она не стала бы от него скрывать. Уж не лишилась ли его жена рассудка? Что тебе снится, милая, думал он, выруливая на подъездную дорожку. В каких заповедных краях заплутала твоя бесхитростная душа? Поведай мне свою мечту... а, впрочем, я и так ее знаю.
Он завел машину в гараж и пошел через сад по блестящей гравийной тропинке. Ярко светила луна, и словно облако нежности окутывало старые деревья.
Марта встретила мужа на пороге. Ее глаза сияли.
- Ты хочешь мне что-то сказать, - улыбнулся он.
- Не сказать, а показать. Или ты уже видел? Что ты видел, Зденек?
- Где?
- В нашем саду.
- Я видел свет и луну в небе. Блестящие камешки на дороге. Прошлогодние вороньи гнезда.
- И все? Пойдем, Зденек! Пойдем скорее. Я покажу тебе чудо.
- Погоди, - ласково засмеялся он. - Дай хоть что-нибудь проглочу сначала. Голоден, как пес.
Зденек ел быстро, поглядывая через стол на жену и едва ли замечая то, что лежит на тарелке.
- Ну, вот, - сказал он, вытирая рот салфеткой, - теперь я готов увидеть чудо.
- Нет, - покачала головой Марта. - К чуду никто не готов. Оно всегда приходит неожиданно, как волшебный дар. Представь себе, что на наш порог упала звезда. Разве можно к такому приготовиться?
Они спустились с крыльца и, обогнув дом, направились к дровяному сараю. Туда, где расцветало самое старое и самое бесполезное дерево в саду – высокая раскидистая верба. Не принося сама ни плодов, ни ягод, она теснила молодые яблони и кусты смородины, не давая им расти, а ее толстые корни тянулись далеко, взламывая дорожку.
Вообще-то, старую вербу давно следовало спилить, но Зденек и думать об этом не хотел. Потому что она была красива. Особенно ранней весной, покрытая трогательными пушистыми шариками, похожими на миниатюрные меховые игрушки. Осенью ее длинные листья золотыми рыбками скользили в траву. А в жаркие летние дни Марта любила читать в тени ее широких ветвей, сидя на складном парусиновом стуле.
Это часть сада почти совсем заросла. Из открытой двери падал на землю яркий золотой клин, а Зденек и Марта шагали в темноту, в гибкую мешанину вечнозеленого плюща, затянувшего тропинку. Но они шли на свет. Потому что старая верба сияла, вся окутанная голубоватым и каким-то неземным свечением. Круглые серебряные почки превратились в крохотные фонарики. А в развилке ветвей спал младенец – маленькая девочка, спеленатая прозрачной тканью.
Они приблизились, и Марта благоговейно сложила руки.
- Я молилась, Зденек, и Бог услышал мои молитвы.
Она словно светилась изнутри.
Разбуженная ее голосом, девочка открыла глаза, ясные, будто мартовское небо. Синие, как у Марты.
Зденек оторопел.
- Кто это, откуда здесь ребенок? – спросил он в смятении, думая, что кто-то подбросил в их сад новорожденную малышку. - Давай возьмем ее и отнесем в полицию. А еще лучше в больницу. Ночью на улице холодно, а она такая маленькая.
- О чем ты говоришь, Зденек, какая больница, какая полиция. Это наша дочь. Я видела, как она росла. Из вербной почки – по чуть-чуть, по несколько сантиметров в день. Я даже не сразу поняла, что она такое. Видела – что-то живое и лучезарное. А сегодня утром она по-настоящему родилась! Посмотри!
Зденек пригляделся. Действительно, из-под тонкой пеленки вилась оборванная цветоножка – полусухая зеленая пуповина.
Доченька.
Он потянулся и, словно святой иконы, коснулся ее светлых волос.
- Ведь это только начало, да? - спросил взволнованно.
Потому что в безоблачных детских глазах он увидел будущее. Дар от всех деревьев Земли – людям Земли. Беспорочное рождение. Новое, чистое сердцем человечество.
- Да, Зденек, только начало, - счастливо засмеялась Марта и взяла девочку на руки. - Вот теперь мы семья.
Мы – надежда.
Уходя, Зденек обернулся.
- Спасибо, зеленая сестра.
И, словно ему в ответ, старая верба качнула веткой, как серебряную тонкопалую кисть, протянув ее навстречу людям.