Под моим окном воют собаки. Эти твари опять пробрались в сад и бродят среди яблонь хищными тенями. Они большие и коричневые, с крупными лобастыми головами и челюстями крепкими, как у бульдогов. Осторожно отодвигаю занавеску и вижу их горящие злобой глаза. Точно небосклон с красными звездами, темный и зловещий, в трупных пятнах грозовых облаков. Лохматые туши жмутся друг к другу, сбиваясь в стаю. Навостряя треугольные уши, они ворчат и скалятся, а стоит им заметить меня – с воя переходят на лай. И, кроваво мерцая, звезды сужают круг.
Четыре месяца назад, в ночь полнолуния... мне не спалось. Дул ветер, налетая короткими порывами, и в оконное стекло мерно ударялась ветка. Похожая на раскрытую ладонь, она раз за разом отвешивала пощечины моему дому, а я ворочался в постели, считая лунных барашков на потолке. Наконец, не выдержал. Встал и, как был в пижаме и тапочках, спустился в сад.
Я шагал по тропинке между цветущими деревьями. Луна, белая, как невеста, плыла в вышине, озаряя мой путь, и, пока я шел, то погружалась в пенные кроны яблонь, то выныривала в ночную синеву. Но и сквозь цветы она продолжала сиять – нежно и трепетно. А потом вдруг стало темно, и небо опустело. Погасла дорожка и черным туманом заволоклась трава. Я покрутил головой – на небосводе ни облачка. И ни лучика света, только ровный темный фон.
Тропинка в этом месте сворачивала к беседке, и за поворотом словно горел хрустальный костер. Я прошел чуть дальше – и там, у куста жимолости, стояла она. Светла лицом, волосы – молочный шелк, а глаза яркие и зеленые, как хризолиты. Ее длинное серебряное платье только слегка прикрывало босые ступни, а кожа – мягко светилась.
- Почему ты здесь, в моем саду? – спросил я ошеломленно. – Разве твой дом не на небе?
- Я пришла к тебе, - сказала, улыбнувшись, Луна.
- Но почему ко мне?
- Ты поэт... Ты посвятил мне столько стихов. И даже одну балладу – длинную и очень красивую... Мне кажется, ты меня любишь, - добавила она и положила невесомые руки мне на плечи. – Только влюбленный мог написать такие прекрасные слова.
У меня закружилась голова и подогнулись колени.
Сплетясь в объятии, мы плавно осели в росистую траву – алмазную в сиянии лунных одежд.
- Наверное, люблю, - пробормотал я.
И не лукавил.
Она стала приходить ко мне каждую ночь. Обычно я лежал в кровати без сна и смотрел в окно, как она восходит над притихшим садом. Большой лучистый диск, похожий на серебряное блюдо, на котором, если хорошенько приглядеться, проступали тонкие черты девичьего лица. В какой-то момент небо темнело, словно нахмурившись тяжелыми тучами, и – через несколько минут – Луна вступала в комнату. Скинув на пол блестящее платье, она ныряла ко мне под одеяло. Ее тело благоухало ночными цветами, а глаза мерцали таинственно, как у кошки.
Мои пальцы блуждали по ее теплой коже, а радость в груди разгоралась, полыхая, как солнечный пожар. Моя Луна! Это было наше время! Пусть не долгое – но наше, до самой последней, драгоценной секунды. И никакой завистливый мир не смог бы отнять его у нас.
Мы не нуждались в словах. Но иногда я читал ей свои стихи. Луна слушала, приподнявшись на локте и подперев голову ладонью. Мечтательно, как внимают музыке или пению соловья.
- Тебе нравится? – спрашивал я с затаенной тревогой. – Думаешь, я талантлив?
- Конечно, - отвечала она, ласково смеясь. – Еще как талантлив! Да ты гениален! Видишь, даже Луна спустилась к тебе с небес!
Утомленный долгими часами любви, я забывался мимолетным сном, обнимая свою подругу, а когда распахивал в испуге глаза – она уже светила из облаков.
А потом возле моего дома начали появляться собаки. Сначала одна – грязная уличная шавка, рослая, но худая и болезненная на вид. Ее бурая шерсть топорщилась на загривке, а сквозь шкуру проступали ребра. Я бросил ей кусок супового мяса, но дворняга отшатнулась и глухо заворчала.
Уже через день к ней присоединилась вторая. Их становилось все больше и больше – злобных, диковатых псов, хмуро слонявшихся у калитки, проникавших в сад, оставлявших кучи под моими окнами. Собаки пугали Луну, рыча и лая, и едва ли не кусая за пятки. Я видел, как дрожали ее губы, когда пройдя сквозь их яростный строй, она вступала в комнату. Как бледность заливала искаженное от ужаса лицо. Прижимаясь ко мне всем телом, она долго не могла унять озноб, но, слегка успокоившись и согревшись, Луна смеялась над своими страхами.
- Они злые и жалкие и ненавидят, когда кто-то счастлив. Не бойся, милый поэт. Они не причинят мне вреда. Покуда стоит мир, шавки всегда будут выть на луну. Так уж они устроены.
Но однажды она вошла в мою спальню, прихрамывая и плача от боли. За ней по полу тянулся длинный кровавый след.
- Я задушу их голыми руками, этих мерзких тварей. Куплю на черном рынке ружье и перестреляю – всех до единой, - говорил я, стиснув зубы, пока бинтовал ее прокушенную ногу.
- Ты не сможешь. Их только серебряной пулей... Да что там, я сама виновата. Побежала – а от собак нельзя убегать.
- Они что, оборотни? – спросил я изумленно.
Луна в ответ грустно улыбнулась.
Я собрался с силами. Мне было страшно и больно, но я не мог этого не сказать.
- Если они так опасны... Не приходи ко мне больше. Я не переживу, если с тобой случится что-то плохое, - и малодушно добавил. – Не приходи... пока.
Луна горестно покачала головой.
- Не думаю, что смогу... Знаешь, любовь – это дорога в один конец. И пути назад нет. Его нет, понимаешь?
Однако на следующую ночь она не пришла. Я напрасно ждал в холодной постели, тревожась и надеясь, и в конце концов заснул. Не появилась она и через сутки. И через двое.
Я не мог смотреть, как растет за окном молодой серпик, и, ложась спать, накрывал голову подушкой.
А на третий день я нашел в саду окровавленный лоскуток... и чуть поодаль еще один. И тут же, в кустах, лежало серебряное платье, истерзанное и перепачканное красным.
Вечером, когда прозрачные осенние сумерки окутали землю, я взглянул на небо и увидел в нем ночное светило, желтоглазое и узколицее, с янтарными, как мед, волосами. Это была другая луна. Чужая. Она не любила меня.
В моем саду опять бродят собаки. Их грязно-бурая шерсть стоит торчком. Глаза налиты кровью. Я больше не оставляю дверь открытой, а запираю ее на три замка. Но чудовища все равно проникают в дом, ворошат обувь в прихожей и царапают паркет острыми когтями. Они приносят с собой сырость и палую листву. Я знаю, что собаки ненавидят меня и скоро убьют, как убили мою Луну. Меня уничтожат за то, что осмелился любить и быть счастливым – пусть и ненадолго.
У меня нет серебряной пули. Мне некуда бежать.