Нет, эта маленькая история не о цветах. Не только о них. Она обо всех, кого зима баюкала в ледяных объятиях. О том, что скрывал снег. Весной оживает все, что таилось под ним. Оживают ручьи, ручейки и тонкие струйки, наполняя воздух журчащей музыкой леса. Оживают толстые корни, похожие на больших, спящих, белых змей, и пускают молодые побеги. Палые прошлогодние листья отдают мертвые соки земле, а золотую душу – солнцу. А бурые чешуйки, что остались от них – оживают, вспархивая легкими, разноцветными бабочками. Оживают пустые скорлупки, упавшие из гнезд, и, обласканные теплыми лучами, становятся целыми. Не пройдет и нескольких дней, как из них вылупятся птенцы-подснежники. Они вырастут в красивых птиц, чьи песни не различит человеческое ухо. Но голоса подснежников слышны деревьям и ручьям, грибам и лишайникам, и лесным насекомым, и другим птицам, и тростникам на озере. Они – тот камертон, по которому лес настраивает свое звучание. Весной оживают хрупкие стебельки и бутоны, чтобы, напоенные талой водой, превратиться в прекрасные цветы. Оживают мертвые зверьки, погибшие зимой – если от них осталась хотя бы косточка или шерстинка.
Ожила Элли. Сощурила ярко-голубые глаза, еще пару часов назад мутные и слепые, полные талой воды. Растерянно похлопала ресницами, смигивая мертвую влагу. Девочка словно проснулась, но не в своей спаленке, уютной и светлой, в окружении любимых игрушек, а в мокром весеннем лесу. Сон был тягостным и жутким, и она не сразу вспомнила, что случилось. Села на моховой подстилке, боязливо озираясь и прижимая пухлые ладошки к груди. Ее белая заячья шубка валялась чуть поодаль, грязная и вывернутая наизнанку. Но там, где на нее падал солнечный луч, пятна исчезали, и мех блестел, как только что выпавший снег.
Эту шубку сорвал с Элли тот человек, который целую зиму назад увел ее с детской площадки. Ай, малышка! Разве мама не говорила тебе, что нельзя никуда ходить с чужими людьми? Даже если на первый взгляд незнакомец показался невзрачным и безобидным? Даже если он назвался папиным другом? Он взял тебя за руку – так крепко, что ты не смогла вырваться, и ты не закричала, не позвала на помощь, хотя на улице были люди. Но ты пошла с ним в лес – и осталась там навсегда.
«Я боюсь», - прошептала Элли и с удивлением поняла, что это не так. Страх исчез. Память о том человеке, его недобрые глаза, боль, удушье – все оказалось смыто нежным запахом молодой травы, просочилось сквозь мох и впиталось в землю. С каждым вдохом свежий лесной воздух входил в легкие, расправляя их и воскрешая каждую клеточку омертвевшего за долгую зиму тела.
Она потянулась за шубкой – не потому что замерзла, а просто мама ее учила, что одежда не должна валяться в беспорядке. Но отмытый солнцем добела комок меха вдруг как-то странно подобрался, подпрыгнул и, навострив длинные уши, сел чутким столбиком.
- Ой!
Девочка отдернула руку. Прямо у нее над ухом кто-то тихо засмеялся. Элли подняла глаза и увидела мальчика, наверное, чуть старше нее, лет семи или восьми. Такие большие дети обычно уже ходят в школу.
- Привет, - сказал он. – Я Петер.
Мальчик был худой и бледный, с растрепанными волосами и в порванной одежде. Но ведь и сама Элли выглядела не лучше.
- Моя шуба превратилась в зайку, - пожаловалась она.
- Это не страшно, - улыбнулся Петер, присаживаясь на корточки рядом с ней. – Летом в лесу тепло. А зимой мы просто спим. Тебе не будет холодно.
- Откуда ты знаешь?
- Я здесь с прошлой весны.
Элли удивленно моргнула. От весны до весны! Целый год! Ей очень хотелось заплакать, зареветь, как маленькая, уткнувшись в теплый мох, словно в мамины колени. Так жалко стало этого бледного мальчика. И себя тоже. Осенью она должна была пойти в школу и даже выбрала ранец – пузатый, розовый, с золотыми блестками. Он красовался в стеклянной витрине вместе с красивым картонным кульком, вероятно, набитым вкусными конфетами, с коробками цветных карандашей, шариковыми ручками, тюбиками с клеем и бумажными осенними листьями. Каждый раз, проходя мимо, она здоровалась с ним – со своим будущим ранцем, мысленно примеряя его на спину и приосаниваясь. Теперь его купят какой-нибудь другой девочке. И та отправится в школу, будет сидеть за партой, за которой могла бы сидеть Элли...
- Эй, ты чего?
Она все-таки разревелась.
- Не плачь, все плохое позади, - утешал ее Петер, неловко обнимая за плечи. – В лесу много тропинок. Нам не будет скучно. Я и один не скучал... ну разве что совсем немного. А вдвоем – совсем другое дело! Пойдем, я покажу тебе лесное озеро, откуда можно пить. А еще из ручьев. Вода там очень вкусная. А есть можно кислицу – знаешь, такая, с тремя листиками?
- Знаю, - всхлипнула Элли, вытирая покрасневшие глаза.
- Это сейчас, весной. А летом появятся разные ягоды. Нам не много нужно.
Девочка слушала его, как зачарованная.
- Ну, вставай. Пошли, - предложил он с гордым видом заправского хозяина. - Я все тебе покажу и расскажу.
- Я хочу домой, - сказала Элли, поднимаясь и отряхивая брючки от налипшей на них рыжей хвои. – Хочу к маме.
Петер грустно покачал головой.
- Нельзя. Сама понимаешь, мы теперь – другие. Ну, - он задумался, - наверное, ты можешь сходить попрощаться. Не сейчас, а когда станет темно. Не надо, чтобы тебя кто-то видел.
- А ты? – спросила Элли. – Не пойдешь со мной?
- Нет, - он закусил губу. – По мне там никто не скучает.
- Разве у тебя не было родителей?
- Только тетя и дядя. Тетя меня не любила. А дядя... он сделал это со мной и оставил здесь.
Ласковое оранжевое солнце погладило верхушки берез. Яркий весенний день клонился к вечеру, приглушая птичьи голоса и удлиняя тени. Элли взяла Петера за руку.
- Я вернусь. Только посмотрю одним глазком, как они там. Папа и мама. Как они без меня.
Мальчик кивнул.
А потом они, стоя на берегу лесного озера, долго смотрели на солнце. Как оно краснеет и гаснет, будто угли в печке, и даже поднявшийся ветер не может его раздуть. Кажется, еще чуть-чуть, и оно подожжет сухие тростники, и взметнется к небу высокий огонь, пожирая облака и звезды, и перекинется на лес, а затем – и на поселок. Но ничего подобного не случилось, и солнце просто утонуло в холодной воде. Наступила ночь.
Раньше Элли боялась темноты, даже спала с включенным ночником, за что ее часто ругала мама.
«Ты уже большая девочка, - говорила она, - давай-ка, выключи лампу. Чего ты боишься? Посмотри, ни в шкафу, ни под кроватью нет никаких чудовищ».
Каждый вечер, перед сном они с мамой вместе обходили комнату, заглядывая в тумбочки, под кровать и под письменный стол, открывая по очереди все дверцы шкафа. Искали чудище – когтистое и страшное – и, конечно, не находили. Только после этого Элли спокойно засыпала.
«Как часто, мама, мы боимся не того и не тех, - могла бы сказать она сейчас. – Чудовища – среди нас, они выглядят как обычные люди».
Впрочем, ни о чем таком Элли не думала. Она шла босиком по тихой улице родного поселка. В редких окошках теплился свет, и мелькали тени, расходясь по тюлю мягкими волнами, и лунными светлячками блестели на газонах глаза садовых гномов и кошек. И фонари горели только на перекрестках – то есть, почти нигде, да и те мерцали фиолетово и тускло.
Она миновала темную аптеку и магазин с ранцем на витрине. Только ранец уже был другим – черно-синим, мальчишеским. Но Элли даже не взглянула в его сторону, а нырнула в узкую калитку, во двор частного дома. И, вскарабкавшись на дерево, как большая кошка, прильнула к окну. Ее родители пили чай на кухне. Девочка видела фарфоровые чашки у них в руках, у мамы с надписью «самой любимой мамочке», а у папы – с желтым цветком. Видела стеклянный заварочный чайник и конфетницу на столе. Родители о чем-то разговаривали, склоняясь головами друг к другу, и лица их казались грустными. Потом мама отставила в сторону свою чашку, уронила руки на стол и заплакала. Папа встал и обнял ее, и баюкал, как ребенка, целуя в пробор.
Элли заерзала на толстом яблоневом суку. Ей очень хотелось туда, в ярко освещенную кухню, в тепло, хотелось утешить маму, взобраться к ней на колени, обнять крепко-крепко и заплакать вместе с ней, хотелось горячего чаю... Но она осталась сидеть на дереве, грея дыханием оконное стекло. Она уже не была собой. Лес пустил в нее свои корни. В ее жилах текла хрустальная вода родников, а волосы пахли мхом, талым снегом и палой листвой.
Элли вспомнила, как днем, уже успокоившись, стояла вместе со своим новым другом у лесного озера.
- Кто мы? – спросила она тогда. – Кто мы, Петер?
- Мы подснежники.
- Подснежники? – протянула она удивленно. – Но это цветы!
- Это цветы, птицы, деревья, бабочки, зайцы и белки... Это другая сторона леса. Смотри!
Она посмотрела и увидела. На зеленоватой глади озера зыбко колыхались деревья. Тонкие и бледные, как их с Петером лица. Они тянулись вверх – и одновременно в глубину, и кроны становились корнями, и вцеплялись в зеленое небо, чуть подкрашенное огненным закатом, и сплетались в призрачной вышине. А на берегу неподвижно застыла, поджав под себя одну ногу, белая цапля и вместе с сухими тростниками отражалась в воде. И казалось, даже если она вспорхнет и улетит по своим птичьим делам – ее озерный двойник останется стоять, обрамленный золотом призрачной травы.
Там, на узкой береговой кромке, словно пересекались две вселенные. Лес – расцветающий, весенний. И лес, опрокинутый в озеро. Наверное, в этот миг Элли осознала, не человеческим, а каким-то звериным чутьем почуяла – что мир подснежников, тонкой линией отделенный от мира людей, не отпустит ее никогда.
Она слезла с яблони и прошла по гравийной дорожке, словно по горячим углям. Камешки кололись. Но среди них отыскался кусочек мела. Встав на цыпочки, она дотянулась до почтового ящика и крупными печатными буквами написала: «Мама, папа, я вас люблю». И, чуть помедлив, добавила: «Я жива, и мне хорошо». Может быть, им станет от этого легче. Может, они утешатся, - подумала Элли и тенью выскользнула из сада.
Поселок заснул еще крепче. Почти все окна в домах погасли, но с неба лился мягкий серебряный свет. Девочка медленно брела по пустым улицам, жалея, что не принесла маме букетик первоцветов. Она хотела, но Петер ей запретил. Мы – больше не люди, сказал он, это люди рвут цветы, ломают ветки, топчут жуков и ловят бабочек. А мы – дети леса. Мы можем любоваться цветами, трогать, нюхать... но не рвать их, не убивать. Хватит убийств! Сейчас весна – время жить.
Элли слушала и кивала. Скоро апрель пройдет по лесу с радужной палитрой. Мазнет синей краской – и заголубеет лужайка пролесок. Плеснет желтой – и солнечно станет от расцветших лютиков. И белые ветреницы заструятся молочными реками между черными стволами, и затопят лес, выходя из берегов, и полыхнет разнотравье и разноцветье, как лесной пожар. А в мае распустятся ландыши, наполняя воздух глубоким, таинственным, нежным ароматом... И значит, наша маленькая история все-таки о цветах.

*** Из серии "Сказки волшебного леса":
"Волшебный лес" - "Кто ты?" - "На этом самом месте" - "Меховые шкурки" - "Озерный кот" - "В зеленом свете" - "Как осенние листья" - "Подснежники" - "Искупление"