Бабочка-красавица,
Кушайте варенье!
Или вам не нравится
Наше угощенье?

К. И. Чуковский

Жила-была себе муха. Глаша. Хозяйственная, бойкая, а уж какая красивая... Коса до пят, глаза с восточным разрезом и поволокою, фигура - закачаешься, особливо в профиль! Умом тож не обижена, смекалиста, ухватиста, логика на месте, а еще бы - носикомый филофак окончила с отличием, опосля защитилася от многочисленных жанихов, стала дохтуром науки и уже подлетала было к большой славе научной, ну, не Ковалевская тама, не Мари Кюри, но тож чё-то умеем.

Но вот, пребывая в такой завидной позиции, терзала ее, сказать, неудовлетворенность или, как она сама говорила, диссатисфакция, в связи одиночества. Вить как ни крути, а возьникает порой устремление полежать на трахте с любимой особью иново полу, пожужжать с ней о том-сем, получить порцию ласки да внимания-вынимания да и ваще знать, что не одна ты на сем свете. А вздобавок и материнский инсектинкт играет - так и представлялись ей маленькие мушки в чепчиках и панталошах радостных цветов, вьющиеся над обеденным столом, крошки да капельки
безразрешительно хватающие, а она бы на них ругалась для виду, а сама бы любила без памяти.
Да... то есть нет! Опосля как она защитилась от жанихов дохтурской степенью, как-то у нее личного фронту поубавилось. Отпали жанихи-то. Одни пищали, что слишком умна и им с такой жить - одна невыносимая тугомотина с мучением, а на самделе боялись в плане ума да логики несостоятельными оказаться (а это для любого носикомого мужеска гендера есть большое ущемление). Другие свистели, что дохтурше не до хозяйства да нянькать детишек недосух будет, а сталбыть все жензаботы на их хрупкие плечи ляжут, а сие есть також ущемительно для достоинства, не говоря что обременительно. И уж всех ее подруг порасхватали, и блоху Эвелину, и вошь Изабель, и бабочку Машутку. Словом, осталась муха среди своей науки, как во чистом поле, одна. Вроде все неплохо слаживается, как поется "зреет пшеница, рожь колосится...", а поглянешь с телоскопом - беспросвет одинокости. Она уж и косу заплетать перестала, так, приладит пучком кой-как, в лужу посмотрит и лапкой вздрыгнет, мол, и так сойдет.
А все ж до конца духом не падала. Был у ней старый друг навозный жук Эдик, так он ее не переставая бодрил. "Ты, - грит, - пойми: жисть - она зебровидна, сегодня на тебя духи "Шанель" каплют-благоухают и жить не хочется, а завтра вдрух ни с того ни с сего отборное дерьмо с небес повалит, и сновь судьба распрекрасна и "стоило жить и работать стоило" (он начитанный был - ужасть).

А была у ней еще одна подруга - сороконожка Полюшка.
Она в свое время тоже с трудом себе счастье таранила. Ее, вишь, нихто брать в матримониум не хотел по причине, что вся семейная бюжета на обувь испаряться станет. И что? Пострадала Полюшка, пострадала, а потом взяла да в мижнародну газету знакомствий "Исчу-хочу" дала изысканный адвертисман: "Воспитанная образованная носикомая с двадцатью парами ног ищет спутника жизни и судьбы, притом с серьезными намерениями, и среди ее мНогих достоинств самое эдакое эти пары ног и есть, как выходит так, что будущий ее избранец женится сразу на двадцати штуках невест, если судить по-человечим меркам (хитро закрутила! - прим. авт.)". И опосля такового заявления к ней ринулось такое количество жанихов, что она буквально не знала куды от них прятаться. Явился даж муравей Гюстав с 19 (девятнадцатью!) брательниками, но это уж было чистое недоразумение. В общем, замуж Полюшка так и не вышла, но афект ее попытка имела агромадный, и говорила Полюшка, что данный газетный адвертисман и отклики на него - самое лучшее, что с ней в жизни происходило.

Ну ладно. Послушала муха да и насмелилась подать в газету собственное заявление. Но как была она с царем в голове, пошла пред сим действом в фотостудию и заказала фотографу, саранче Игорю, придумать такую сцену, чтобы вся красота ее девичья как на ладони демонстрировалась.
Думал Игорь долго, наконец придумал: сделал портрет Мухи на огрызке сочного персика! Да на закате! Персик розовый, соком сочащийся, закат красный, капли сока как живые вышли, вот прямо впиться и впитать охота, и Муха в лучшем виде с персиком слилась - от заката да фрухта сама красно-розовый оттенок обрела и бутто это она сама сочится, а не то что персик.
Ну, сказать, что эта фота с заявлением возымели фурору - это ничего не сказать. Наводнение жанихов обрушилось на муху, и свои и чужие лезли. Тем, кто ранее от нее отказавши, она объявила: "В руки берется, назад не отдается" в плане что отказались и живите с шишом. Она гордая была, скрывать не станем. Остальным же отвечала, о себе отписывала, про них обзнавала, с кем и встречалась, во саду там или на заднем дворе магаза овощного, там хде самые вкусные продухты в специяльные баки клали. И даже чуть не сблизилась безнадежно и навеки с молью Джозефом, но политические расхождения во взглядах на еду в итоге разрушили намечтавшуюся ячейку.
А далее пошло настоящее мучение. Муха никак не могла найти для себя достойного партнера по семейным играм. То одно, то другое. И даже бодрящие слова друга Эдика про зебровидность жизни бодрить перестали.

И тут совершенно неожиданно, притом случайно, увидел газету с мухиным адвертисманом один комар. О, он пел, пел так хорошо, он пел наичистейшим карликатурным сопраном, он имел горандиозную наипопулярность во всем этом свете. Когда он выводил бекар третьей октавы, от его высокочастотного звона все стены концертного зала были похожи на сито. Для того чтобы ухоронить зрителей перед сценой ставили бетонную стену. Впрочем, некоторые, чтобы вонзить глаза в обладателя чудного голоса, не убаивались из-за этой стены на миг выбегать. И случалися даже и жертвы, но тута уж, как народная мудрость сигналит, на концерте ком алягер. Кароч, это был не голос, а, как сказал ведущий музыкальный критик тля Толя, сплошной лазарьный луч. Кстати, кому интересно, слух у комара был вполне одеяльный. Звали ево Москито Гобби.
А он, помимо что пел, добрым был. Зарабатывал немерено и почитай все раздавал - то на восстановление поголовья бабочек в северных областях, то на создание искусственной пищи для клопов, а то на открытие при консерватории музыкального отделения для юных сверчков, дабы избавить молодежь от влияний улиц, переулков и тупиков.
И при всем том, а мож, именно поэтому, была у нево полная кошелка зависьников. И что б он ни делал, они ево за все забрасывали руганью. И голос у нево какой-то искусственный, даж звать его стали Лучано С Подворотни, и для клопов он старается, потому что они с ним добычей делятся, и в школу для юных сверчков детей своих знакомых запихивает, и вовси не одних сверчков. И главным ево ворогом был пожилой паук Макарыч, бывший бездарный меццо-бас, злое многоногое сетчатое существо, которое неодноразово клялось совершить комару "бешеную подлянку" и сети которого так и тряслися от плохо скрываемой ненависти.
Но, в общем, на народ это не влияло. И кахда Москито Гобби выходил на сцену покрытый фраком, а на груди ево трепетала крылышками бабочка бражник (она и правда любила выпить, но грань никахда не переходила), зрители за бетонной стеной сходили с ума и теряли сознание.

Мухе-то по-перву говорили, мол, дура, не ходи за нево, всю кровушку выпьет. А она с самого спервоначалу "втрескалася до упора" (это ее слова). Во всем сошлись - в любви к музыке - оба любили песни богомола Аверкия, который, чтобы не мерзли щеки, носил шапку-ушанку и имел прозвище Шапен, и в наклонностях в плане питания - комар-то вегетарьянец был, а от "красненького" (как он это называл) зашился когда-то и до сих пор действовало. Стихи оба любили, читали друх друху по вечерам, а заглавное - созрели оба для воспитания деток, прям не терпелось им опосля себя потомков своих оставить.
А как они вместе в небесах парили! Она жужжит, он поет высокочастотно, но бережно-бережно и спиной к Глаше, чтоб любимой больно не сделать, крылышками избранника оглаживают, глазами чуство излучают. А остальные носикомые смотрят и плачут от радости за них и немного - от грусти за себя.

Со сватьбой тянуть не стали, назначили на пятницу вечером, чтоб гости об работе не думали и дули нектары почем зря. Муха специяльно для банкету отправилась на местный базар и нектарогонное устройство приобрела. Також варений таких и сяких, листвы и трав всех сортов, коры древесной деликатесной, фрухтов-овощей и бессчетно шерсти для моли, Москито пригласил свой архестр, сам петь отказался, дабы гостей не погубить, бетонну-то стену за короткое время не воспроизвести. Ну, разослали приглашения, стали пятницы ожидать и предвкушать таинства брака и деторождения.

И тута все можно было и зафиналить, да попало одно из приглашений в паутину пожилому пауку Макарычу. Загорелись глаза у зависьника. "Ох, - думает, - вот и шанса мне приспела комару подлянку устроить".
Призвал к себе бывшую сожительницу медведку Клавдию, она по карахтеру хужее Макарыча была - как грится, вот и встретилися два одиночества. Для ней сделать кому пакость - самое милое дело было, хлебом не корми. План составили.
Кароч, в пятницу затесался Макарыч в избу, сети по стенам развесил, сам в уголке под потолком сидит неприметно. А Клавдия с приглашением заявилась, что Макарычу в сети ветер принес. Приглашения те безымянные были. Комар с мухой так и порешили: всем будем рады кто ни придет.
Вот к вечеру ближе набилася изба гостями, да таково набилась, ажно стены разбухли, не протолкнуться. Ох и весело! Тута тебе и банкета, и танцы, и игру "угадай мелодию" комар затеял, к ночи и в бутылочку стали соревноваться - так нацеловалися, что все в губных помадах носятся и хорошо им. А комар-то, комар - весь вечер с мухи глаз не сводит, о любви шепчет.
И тута медведка Клавдия и говорит: "А попросим нашево увожжаема жаниха Москито Гобби обсказать в подробностях, как их любовь с Глашенькой зачалась, как воспродолжилась да на брак вырулила". И все захлопали в крылья и по столам и закричали "просим-просим", и тута комар отказать не мог, ему и самому сии воспоминания приятны и раритетны были. Отвел взгляд от мухи, взлетел на люсьтер, руку к сердцу прижал и начал рассказ. И так это всех захватило, что глядели они на комара и сердца ихни бились под одежей неумолимо.
Улучил гад Макарыч удобно мгновенье, со стены сбежал да облек муху в сети, как в кокон, она и шевельнуться не успела, не то что пискнуть. Улыбнулся злобно Макарыч, мигнул Клавдии и собрались уже оне с захваченной мухой мирно покинуть собрание и вдвоем поужинать, как задела слегка Макарычева сеть за бокал жука-рогача Илюхи. Хороший был во всем рогач, а с женами не везло регулярно, лехкомысленны были, разносторонни, вот и искал спасения от личной жизни в нектарах до забытья, и кахда кто до ево посудины дотрагивался, даж невесомо совсем, мигом чуял и зверел. Заорал Илья благим баритоном да Макарыча с Клавдией одним движеньем и забодал. После смеялся, что, мол, вот спасибо женам, есть и от личной жизни, даж такой как у него, прок.

Воздали Илюхе хвалу за чуткость его, за рога. Бабочка даж одна, шикаладница Линда Васильна, в знак восхищенья предложила свою личность ему в жёны. И, дожидая реакции, от триволнения крылами поводила и усами вздрагивала. Улыбнул себя поначалу Илюха на таковой презент, чмокнул бабочку-то сильно, с нажимом, что та к стене отвальсировала, после задумался надолго, а далее вдрух как очнулся, лапами как затрёс, бутто отбрыкивался, ухватил со стола бутыль с нектаром, крикнул всем "ну, жылаю" и давай бог ноги, ажно рогами за дверь зацепился, чуть с петель не снёс. Что тута промолвишь - кажному свое. А за шикаладницу не волнуйтеся, в тот же вечер себе нового избранника обнаружила, кахда в прятки играть стали, влюбчивая была - ужасть, так что Илюхе с ево опытом пичальным мож еще и повело.

Опосля младоженам "горько" сказали на радостях от мухина спасенья. Комар со своей новобрачной вышел под люсьтер, обцеловал крепко-накрепко до счета тридцать четыре и говорит Глаше: "Глаз с тебя, родная, больше не сведу, персик мой розовый", и она к нему прижалась всем телом.
И все уж совсем на брачную ночь настроились, как вдрух выходит на авансцен в ушанке богомол Аверкий, по-иному Шапен. "Я, - грит, - песнь просочинил про все что тута приключивши и с наставлением. Назвал "Не отвлекаются любя", она короткая, не уснете"

Всехда есть шанс терять любимово,
Коль отвести свои глаза.
А ты не отводи, люби ево
И пой на разны голоса.

Вы от любимых глаз не отводите
И жала в попы всем врагам вводите,
И кажный раз навек прощайтеся,
Кахда уходите на миг.

Ну, последние строки ваще были не к месту, однако ж все сие тварение прослушали со вниманием, сказать, прониклися.

И, как теперь без Клавдии и Макарыча осталися все свои, да еще опосля эдакого стрессу, и вовси веселье несусветное пошло. Другой такой сватьбы никахда в мире не было! И замечательно. И пусть у носикомых все хорошо будет.