Буває, трапляється перехожий із чорним ротом,
і слово його – мурзата болонка із-під коліс.
Воно окупує мізки, чавить лещатами аорту,
а ти видихаєш тричі, регламентно, через ніс.
Обтріпуєш, наче запльований сніг з підборів,
питаєш у Господа: «Боже, чому це я
отут опинився сьогодні з Твоєї волі?
Навіщо мені безконтрольна фрустрація?»
А Він віддаля пробурчить тобі навздогін
з мережива протягів міста, з бетоних нетрів,
покличе в сифони провулку лютневий гімн,
і ти сумніваєшся: рада це чи відвертість;
що гнів, не тобою народжений у тобі,
відступить, мине, не візьме за мить на кольки,
не піде безмежними колами по воді,
не ляже на стегна негіддю з барахолки.
Дивись, як багнистий сніг під вузлатим в’язом
лежить, наче дохлий собака в калюжній мисці.
Забудь до наступного перехрестя цей напад сказу,
..........................................................бо що посієш…
що врятувало б – це матюкнутись російською,
..........................................................а ти не вмієш.

(2019)

Страшно быть взрослой, приходится выживать.
Каждый ей пальцем тычет: твою же мать
нужно домой, чтоб не было слишком поздно.
Время под музыку стынущим липким воском
учит не локти заламывать, а ломать
жалость к себе и сестрёнке сопливо-слёзно.

Платья и памперсы, игры оконных луж,
Дома уютно и беспросветно мило,
Маме не спится, ей бы самой понять,
Так ли двуспально мозолит глаза кровать…
Клубный софит заведёт мотылька в могилу
раньше потопа, а крылья нырнут в коньяк.

Зная с рождения все телефоны служб,
все наизусть контакты своей родни,
смотрит на ленту чёртову Инстаграмма,
сколько на стойке рюмок пустых, без грамма,
сколько пар глаз без пары из Ноевой западни
смотрят её сериал, а точнее, драму.

Ей всего десять. И снова по выходным
Она забирает из клуба хмельную маму.
(2018)

Под наши прощания снова звенят подстаканники,
Любовь под хиты давних лет с поездами уходит,
У тьмы колыбельной в наушниках голос Металлики,
И травы за окнами, как отзвучавшие ноты.

Признание в спешке ещёжды и вскользь обесценено,
У Веры на крыльях маршруты то розно, то с нами.
Как солнечно было! Как было нам всё-таки зелено!..
Надежде б – на рельсы. Но ей по нутру подвесная
Дорога над пропастью, кресло скрипит, и не вырваться.
Помянем, скрепя травяные сердца не случайно,
Что мусор сжигают над водами озера Вырлица,
Что новый пунктир на асфальте по руслу Почайны.

Не стать сухоцветом обочины в кодексе Жреческом…
Покос пахнет свежей травой, увяданием, смертью.

Твоя смс-ка врастает в предсердие семечкой,
А я поливаю до срока, «…аnd Nothing Else Matters».
(2018)

*(англ.)Остальное не важно. Название самой известной баллады группы Metallica.

Немудрено: не убий, не укрАди, не гневайся.
Не возжелать потрудней, с малолетства обидно ведь:
Чьи-то пятёрки в тетради, разряды по теннису…
Ладно б «не хныкать» – сложней не зави…, не завидовать.

Таня рыдает - соседская девочка с мячиком.
Злят королеву пригожесть и нрав Белоснежкины.
Учимся прятать конфеты послаще с ребячества.
Кто поудачливей, держит окно занавешенным.

Больно тебе от цветения сада версальского?
Всем-то весна, а тебе – сквозняки и проталины.
До заикания веришь в презумпцию равенства?
Не до магнолий, когда надрываешь миндалины.

Губы поджаты, сухое лицо всё морщинистей
Да худоба всё ворчливей, догадки всё мнительней.
Вот уж воистину зависть полна справедливости –
Яд разъедает прижизненно тело носителя.

Есть ли на свете в другом измерении «ландия»
Под верховенством сюжета того же Писателя? –
Евам духи густоты сомалийского ладана
Дарят Адамы на пустоши Ноевых стапелей,

Где не пришлось совершать ни потоп, ни освенцимов,
И не смущает шипением каждая гадина,
Где без подкожной зелёнки геном конкуренции,
Где не назвали бы первенца именем Каина.
(2018)

Если б знал кто свои пограничные дни с минутами,
На последний бы суд шёл без страха и без сомнения.
И не шили б историю, словно штаны лоскутные,
Не секлись бы ладони обломками оси времени.

Измерение “Тик”… измерение “Так”... меж притчами.
Приближается час: душам – взлёта, телам – падения.
Жутко правды не знать, но страшнее решить и вычислить
Уравнение смыслов со многими переменными.

Можно править от Волги до Рейна, пленяя Скифию,
Называться Аттилой и ткать лукоморьем вотчину, -
Но преставиться в день обручения из-за выпивки,
Обратив и попойку, и царствие в червоточину.

Можно быть Барбароссой, стращать всю Европу армией,
Разорять Византию и жаждать Господень Гроб и Рим,
В планах боя могуче гнуть векторы со скалярами, -
Утопиться ж, гарцуя на лошади с кандибобером.

Километры на кончике стрелки... круги скрижальные.
Вплетены вертикали, наклонные, дуги в формулу.
Не сорваться в закатном поступке бы по касательной,
И особенно, веря, что Бога схватил за бороду.
(2018)

Вой на излучине страха и блики чаш...
Есть разновидности тайных поныне почт.
Рифмы и пульс. Всё по-честному. Дашь – на дашь.
Час до рассвета. Люцѝя и карандаш...
Время поэтов коротко – только ночь.

Волосы дыбом. Мурашками тишина.
Голос – по имени в звательном падеже –
Ровно диктует записку: “Пиши же, на,
Благословенная Люци, моя жена
В шёлковом, но неряшливом неглиже.

Лю.., помоги прибирать засорённый мир.
Сумерки издавна – мусоросборник слов,
Там отыщи недослушанные людьми,
Истины грешно забытые им верни.
Пагнили – чан с поленьями запасён.

В тёмное время, особенно в час Быка,
Слово становится гуще, звучит сочней,
Патокой вязнет... Запомни, нельзя искать
Тех, кто на нити безвременья на века.
Души заблудших и сквозняки теней,
Как замогильные злыдари – на вокзал –
То потревожить, а то отвести беду,
Всё норовя недосказанное сказать,
То в зазеркалье, бывает - и в образах,
Через зеницы чёрные людям лгут.

Лучше прислушайся. Слышишь? У нас капель. –
Это избитые фразы стекают в сон.
Дальше – горланят котами в сырой апрель
Те, что ненужнее всех и для всех грязней –
Те, что в гортани каждого, словно ком.

Мимо летают беспутные шатуны –
Брось – и свежёванной кожей начнешь вонять.
Только за ними глубинный лежит тоннель,
Где недоступные голосу пустомель
Ждут неподдельные сущности! Ты одна
Сможешь предать их бумаге, открыть им дверь,
Дать навсегда упокоиться мертвецам.

Люци, найди их! Не бойся меня теперь
И не отказывай в помощи...
......................................Люцифер.

p.s. Я ни одно из слов не придумал сам.”

*Час Быка - здесь период с 1 до 3 часов ночи.

Подари мне метлу. Пылесос подвывает, кашляет,
Бесхребетно-послушно поник в половицы пыльные.
Перепачкана кухня, топор подружился с кашами,
И ничтоже сумняшеся, вскорости опостылеет.

Я хочу конфетти пересыпать в начинки бубликов
Да искать совпадения в перечнях зодиаковых.
Я хочу конфитюр с фуа-гра, темно-красный, луковый,
Вместо пресных шулик – приукрасить причёску маковкой.

В отражении света-зерцала степенно выгляжу,
По песочнице время насыпало комья сырости.
На метле не существенна будет пристойность кливиджа,
И позволено косы ветрам разметать порывисто.

Подари мне метлу попроворнее, посговорчивей,
Я хочу в облаках не согреться – хотя бы вымерзнуть…
Небеса не искрятся… Я больше не вижу общего
С тем добрыней, кого называла во сне по имени.

Подари мне себя, догоревшего в пепле Феникса,
Возродись из руин и булыгой дорогу вымости.
Заплети в русы косы мои перевясла вереска.
Я хочу быть уверенной в нашей неразделимости.
(2018)

*Кливидж - глубокий вырез в женской одежде от ключицы до груди и ниже.

Пора парадоксов, игрушек и старых кукол,
цветастой бумаги, истерики распродаж,
зелёных деревьев, кричащих страниц фейсбука,
и праздных словес, выходящих всегда в тираж.

А ниже земли отворяется наше небо,
и Он под ногами у нас совершенно наг.
Витрины торгуют докучливым ширпотребом,
беспомощным Богом у матери на руках.

Он дарит Себя на Свой собственный день рождения
любому, кто крылья запрятал под пуховик.
А те либо слишком, а может, и недо-грешные,
Но каждый решает, что дар для него велик.

Вот так и роняют перо за пером из курток,
Бегут покупать синтепон, силикон, меха…
А Он улыбается, каждому тянет руку,
Беззубый младенец у матери на руках.
(2017)

Уже всё случилось: киношки на плёнке "Свема",
цветы, украшения, шубки, земля в горсти,
младенцы, режим, тренировки, диеты, творог,
желанные руки, уменье прощать, просить –
даме в сапфировой норке давно за сорок.

Понятные шутки, доверие, смыслы, время,
на двух общий Рим, Мулен Руж, божоле, бордо,
коньячная горечь французского поцелуя,
дыханье у плечика после и тремор до… –
всё, что выводят за сноску приконцевую.

Богиня в семье, на работе – почти что ведьма,
хрустит в облаках на метле, укрощая шторм,
Но... помнит в глазах повстречавшегося парнишки
вкус тьмы, рассыпавшей киношную соль в поп-корн.
И страшно метлой зацепить грозовые вспышки.

Надо бы тихо уйти было, по-английски…
(2018)

Щастя – це жити, хоча б недовго
В країну бажань осідлавши хвилю,
В буденній роботі та видноколах,
Пірнаючи в світське та дикий вирій.

Щастя – якщо таланило вижить,
Лишившись на просторах ріднокраїх,
Нехай би кричати тужливим крижнем,
Війна бо і землю, і душу крає.

Щастя – отримувать телеграми,
Що носить їх з неба поштар пернатий,
Коли вже немає і тата, й мами,
старіють чиїсь непотрібні дати.

Щастя – мов куля в хребет, що мовчки
Навіки кріпачить свинцеву спину,
Ти давиш дорожній щербет візочком
В надії зустріти свою єдину.

Щастя – зустрітися й не лічити,
Чи рік вам лишився, чи півстоліття,
Бо ви один одному – мед, причина,
Повітря, молитва, і сон, і ліки.

Щастя – померти зусиллям волі,
Спинивши завдячене долі серце,
Без лікаря, батюшки й валідолів
Одразу за нею, бо віриш вперто,
що жевріє навпіл вам подих смерті.
(2017)

Такая осень, что пинают мётлы,
Кого – наверх, а прочих – под уклон…
Подножный чернолесный липкий мотлох
Стирает все расцветки каблуков.

Такая серь в глазах натур мышачих,
Бегущих с палуб, кучно и востро,
И небо отравительно мышьячит,
Глотая дым от лиственных костров.

Такая боль, что мнимая свобода
Ещё не состоявшейся войны
Вот так же в ноябре играла коду
На флагах, что уже обречены.

Такая жёлчь в пяти минутах солнца,
Последний раз идущего «на вы»
В корявый плод нездешних крючкотворцев,
В плакучий куст колючести айвы.

Такая гниль столетних чернозёмов,
Дорожный край, где вспомнишь перемать,
И чтобы жить когда-то по-другому,
Придётся никогда не умирать.
(2017)

*Мотлох (укр.) – хлам, тряпьё, ветошь.
*Серь (праслав.*sĕrъ, русск.-цслав. сѣръ) – первоначальная форма для значений «серость, серый» и однокоренных.

Едкий смог вползает в город.
Мусор – верный символ смерти.
Не летает чёрный ворон
Над помойкой из хайтека.
Не растут поля и травы,
И свинцом воняет речка.
У дымящейся канавы
Три увечных человечка
Варят суп из химикатов,
Заедают микросхемой,
Чтоб (на вид придурковато)
Какать полиэтиленом.
Прорастает пластик в почве,
А у выживших дельфинов,
Не солгу, а напророчу, –
Кровь с винилом в пуповине.

Homo sapiens не кроток
С Homo plastic, но интрига
В том, что худший из пороков
Стал основой их религий.
Слоган вроде бы заманчив:
«Что использовал – то выбрось».
Одноразовый стаканчик,
Одноразовые мысли,
Одноразовая мода,
Одноразовые страсти,
От родни до слуг народа –
Всё выбрасывать, как пластик.

Кислородная эпоха
Начиналась катаклизмом,
Первый вдох родился в лёгких
Как продукт метаболизма.
А теперь эпоха Homo
В постулатах дивной веры
Жжёт костёр всему живому
На помойках полимеров.

Едкий смог немилосерден.
Так, наверное, и надо,
Чтоб воняли перед смертью
Сквозняки вратами ада.
(2017)
©Светлана Ткаченко

Лунный минор токкат с фугами в сердце мечется, –
Сетью координат спутана собеседница.

Кошкой лежит в ногах, когти в пододеяльнике:
– Я ли тебе не Бах, ждущий от Евы яблоки,
Я ли не твой орган, соло свинца и олова,
Крайний из могикан, влезший под скальпом в голову.
Пристально вглубь смотрю, лица мои сикстинские,
Плотно ноздря в ноздрю демоны здесь скотинствуют.
Каждый при мне агент и проводник по мордору
Через тоннели вен к чистым потокам доллара.
Каждый твой новый стих – схватка со мной и Цербером,
Ценность идей благих – тридцать монет серебряных.
Помнишь свои «прости» с поводом и без повода,
Шрамы ночных такси по перикарду Воланда?

Я ей: – Диктуй уже, выкидыш вдохновения,
В ситцевом неглиже строки в тетрадь молельную.

Лапой в сувоях слов чистит от скверны с пятнами,
Сквозь одеяло снов душу мою царапает.
(2017)

Оболочка не просит ещё воды,
А душа не желает ни вздоха воздуха.
Божий сын, мытарь, стрелочник, поводырь –
Я любитель ходить по воде как посуху.

На подопытной тверди девчонка есть,
Пеленает эфирность льняными косами.
Поощрять и наказывать – тяжкий крест,
Но не мне привыкать к перекатам с плёсами.

Движет ей – ошибается или врёт –
Безрассудная шалость лихой упрямицы.
Кабы ведала, душенька, наперёд,
Под какой парусиной по Лете сплавится…

Серо-бурые дни, голубой экран –
Ни собаки, ни дружбы, ни шёлка с пяльцами,
Ни мечты… Только пара дешёвых драм
И животных движений при овуляции.

Отражаясь в зрачках карамельных глаз,
Зреет сливовый сад, серебрится инеем.
И досадно, что нынче не праздник Спас,
А скорее, молитва к Усекновению.

Генетический сбой? Акушерский брак?
Выбор сумрачный повода, будто слизень, тих.
Всё равно врач напустит пещерный мрак
На известие с запахом хлорной извести.

Сам бы крикнул ей: «Мамочка, как же так!
Полюби, захоти, обогрей ладошками!»
Хоть не плотник, а папа мой – не рыбак,
Мне предписана жертва, и кости брошены.

Если сможешь поднять невесомость крыл,
Ворковать надо мной в инвалидном креслице,
Пробираться в колючесть терновых слив,
Знай, что жертвенник наш то горит, то теплится.

Я люблю тебя всякую, ты пойми.
Не дано в смертном теле узнать подробности.
Трудно душам без памяти быть людьми,
В море выборов личное решето нести.

Да. Планировал высечь огонь потерь –
Мироточат глаза, оживают пламенем.
Только в спелую сливу вползает червь.
Если хочешь воскреснуть душой теперь,

Будь по-твоему: «Мамочка, не рожай меня!»
(2017)

В её душе то ласковый прибой,
То северный буран с ломящей стужей,
То стая зайцев дробною волной
Пугливо погружает сердце в ужас.
Бывает искрой в зареве тепла,
Беспечно-карнавально веселится,
Вчера – клубочно-кошечно плела,
Сегодня – рыщет бестией-лисицей.
То плачет горемычно, то поёт,
То в тайны посвящает по-масонски,
То умничает, будто на зачёт,
А то – воюет дерзкой амазонкой.

Баюкая, шептала ей Луна,
Беря в свои прохладные ладони,
Что женщина природой создана
Познать и нежность ласк, и страсть драконью.

Взрослея, подобрав к себе ключи,
От яблока всевечного вкусила.
Луне позволив тело приручить,
Берёт у той и слабости, и силу.

Земная неземной принадлежит...
Глядит на зори мудрой Роксоланой,
Блистающей француженкой Бриджит
И Ольгой… в час возмездия древлянам.

Её мужчина словом, как пыльцой,
Окутает, но прежде в небо взглянет:
Параселены светится кольцом,
А может быть – металлом ятагана.

Учтёт, измерит, рифму подберёт,
Споёт балконно-томные романсы…
То – мудрый. Но таких – наперечёт.
Ведь что ему Луна? Он – пленник Марса.

Написано на 3-й тур МПК, со словом "северный".

..................................................................индийскому кино посвящаю:-)))

Шерстинка к шерстинке, травинка к травинке, капель – к ручьям…
Земным ли, небесным, чужим ли, окрестным, а я – ничья.
Чернеют в высотках окошки-сиротки. Косяк грачей –
С берёз на осину, с ольхи на рябину… И ты – ничей.

Отцовская милость: красой уродилась – почти пустяк.
Оставил, как жало, лишь в виде кинжала родимый знак.
А мама роптала, отца вспоминала примерно так:
Признаниям дивным от сердца блондина цена – медяк.

Забыты уроки и детские склоки, последний бал,
И как по-щенячьи под школой маячил, у дома ждал.
А я горделиво, с косичкой игривой и нос задрав,
То кляксы лепила, то списки копила своих лукавств.

И всё-то казалось: вот, самую малость – примчит журавль,
Что парень в столице по кличке Синица – не мой капрал,
Не ходит по клубам, не купит мне шубу, ценитель лавр,
Читает и пишет, и книгами дышит, не тот накал.

Уже тридцать восемь, и первая осень – сединка в прядь.
А на горизонте, на личном на фронте всё тишь да гладь.
Последние десять, притихшая в спеси, устав играть,
Запала на стансы… А ты не являлся, отстал, видать.

Ты снишься всё чаще: приходишь, как раньше, не прячешь нрав,
Читаешь мне книжки, приносишь коврижки. И вечно прав.
Не ропщешь, не давишь, и лестью не манишь, не строишь драм.
И колет под сердцем раз в несколько терций кусок ребра.

Сереют все кошки. Сияют окошки. Дворовый «гав».
Нам станет пальмирой простая квартира – от всех неправд.
Решила. Сразила. Бельём искусила. Сам дьявол рад.
В пшеничные косы ныряешь ты носом, не сдать назад.

И рук не разнять нам, и жгучи объятья. Амур крылат.
И ты – не «Синица», и я, как Жар-птица, и месяц март.
А губы по коже, и чувства из ножен, и воздух сжат…

Набедренный кортик, как сталь по аорте…
Ты что, мой брат?!

Написано на конкурс по заданию "неожиданная концовка" и "мыслеформы" http://litset.ru/publ/32-1-0-35330

Исполинский для меня...........риск,
Что язык, как помело............Пусть.
Славный колокол душой........чист,
Даже если изнутри.............пуст.

Слышу Благовест внутри.......строк.
И ответственно беру...........груз.
На плечах глубокий след.......строп,
За плечами – голоса...............муз.

Не лечу солёных глаз............резь,
Наполняя пустоту....................стоп.
Ведь сначала был пустым......крест,
И лишь после стал пустым......гроб.

Дай, думаю, влезу в окно дорогой жены –
Давненько не слышала мартовских серенад,
Куплю ей ботиночки цвета ночной Невы,
Потом приглашу на бесхитростный променад.

… Не хочет. Налиты глаза ледяной тоской:
«Работа, плита, муравейник метро, трамвай.
Какая романтика? Время бежит песком.
Внучата и дети – по скайпу. Не приставай».

Родная, иди ко мне, крепче позволь обнять.
Но слышу: подушку тревожит беззвучный всхлип.
Волной окатило: как можно, твою же мать...
Недавно совсем уговаривал, аж осип.
Ну что не по нраву? Давай-ка поговорим,
Мы вместе десятками лет выживали тут,
И нам не страшны ни повальный IT-мейнстрим,
Ни ушлость политиков, ни колесо минут.
В ответ мне – отёкшие связки, грудной прононс
(Ну-ну, не рыдай, я ведь слушаю, говори):
«Мне воздух притворен и горечью посолён,
Студёны июни да огненны январи.
Мы вместе мечтали, ты помнишь, на склоне лет,
Построить домишко у диких поволжских круч –
Семейное гнёздышко вне городских сует.
Там ветер приветлив по лету, зимой – певуч.
А мы, расточая действительность, строим быт,
Калёным рублём выжигаем себе невроз.
И мир несогласных гвоздями к рукам прибит,
И я поняла, что голгофой он в нас пророс.»

Ну-ну, не печалься, родимая, всё путём.
Романтику – в сторону. Правильным был наш путь.
Пойдём, городского безмолвия отопьём.
Светает. И крылья мостов скоро вновь сведут.

Душа еле дышит не ставшей родной Невой.
И колет по-прежнему в сумерках заливных
Игла Петропавловки жилистой худобой,
А крейсер Аврора мне целит под самый дых.

Трепещет мечта… Ветер в гривах степных кобыл.
И что тут нас держит? Колодцы? Каменья? Львы?

Всегда так: поставишь ступню на балкон судьбы –
И сменишь стреноженных в стойле на ездовых.

Написано на 3-й Межпортальный конкурс http://litset.ru/publ/32-1-0-34932, 5-й тур

Цедишь долго, по капельке, ветреную весну,
задолжавший волшебник с просроченной визой в рай,
преломляешь реальность на запах, тепло и вкус,
как сбежавшая мята сквозь сито в янтарный чай.

Абрикосовый цвет за помытым окном снежит,
и бесчинствуют кошки, хоть нынче уже не март.
И пасхальный кулич, как последний до счастья бит...
Но москитная сетка для взора – почти тюрьма.

Не могу больше женщиной, мамой, сестрой, женой
слушать звон колокольни и слёзный давить комок,
не моя это карма – с небесной голубизной
по-житейски мириться без крыльев у тёплых ног.
Не летать среди стаи таких же волшебниц-фей,
не кататься по радуге с белыми лошадьми,
просто ждать: ты однажды ударишься побольней, –
и спасти, чтобы вновь показать настоящий мир.

Ты не веришь в реальность эфира, заклятий, чар,
и забыл, что когда-то нам всё было по плечу.
Но эльфийское зелье попало в земной нектар,
до трехмерных пространств лимитирующий мечту.

Не робей, это блажь, как ангина, она пройдёт.
Наша сила, как раньше, хранится в твоём ребре.
Перемелем отраву, как кто-то мотает срок,
И вернемся на радугу вместе. Ты просто верь.

Где ты? В объятьях какой из Надь?
Лучше, наверное, мне не знать.
Женщина с детства искушена
Нитью выдёргивать из рядна
Страхи и думы.

С другом ли пьёшь за чужой успех?
Занят работой – один за всех?
Ты ж безотказный – не мой ли грех?
Твой в голове ироничный смех,
Горечь – тайфуном.

Слаще ли с ними, родимый мой?
Мне не бывать для тебя женой.
Ссоры - забытый ломоть ржаной.
Все наши нежности за спиной
Фунтом изюма.

Хоть на кого-то, прошу, молись.
Я отпустила в другую жизнь:
Горы гранита наук изгрызть.
Вызовы брошены, ты дерзни
Выжить в самумах.

Страшно, аж ноет внизу живот,
Словно бесёнок во мне живёт.
Где тебя носит? Побрал бы чёрт!
Время смолой через кровь течёт:
Часом – секунда.

Близится утренний полумрак.
Ключ повернулся, тихонько так…
Мысли уносят дверной сквозняк,
Слово, улыбка без всяких врак:
«Спи, мам, я дома».

Мерцанье свеч в церквушке затрапезной…
Записочки, молебны, переплавка… –
Приставлен заправлять иконной лавкой
Послушный дьяк, измученный аскезой,
И сведущий, как сам архимандрит.

Мятежная с работы, прихожанка
Пришла покоем храмовым напиться,
Послать молитву белой голубицей,
Забыть об одиночестве подранка –
И с Богом, и с душой поговорить.

На северный притвор взглянула кротко,
Диктует: «Иоанна, Виолетты,
Юзефы, Михаила и Эльшбетты…»
Дьяк бороду пригладил к подбородку:
«Нездешние? Владыка не велит!»

Смиренно подошла она к иконе,
Заплакала, прикрыв глаза в молитве,
И ангел после слова «…возлюбите…»
Коснулся головы ея в поклоне.
И дьяк увидел Света тонкий лик.

Не мог обресть покой и мысли комкал:
«Направи мя заблудшего, Единый!
Как смел я отказать христианину?
Святейшества дерутся за котомки,
И властью Их мой выбор невелик…»

Под утро лишь сомкнул глаза. Приснилось:
Встречает Петр его у Врат Господних:
«Ты, вижу, послужил. Церковных сходней
Обил немало. Знал при жизни милость.» –
«Откроешь?» –
«Нет. Владыка не велит.»

Мы лежим с ним в соседних ящиках, он – разбитый, а я – слепой.
Хмуро просят огня курящие. Машинисту несут настой
Валерьяны. Звонили в скорую, в МЧС…и еще бог весть…

Дребезжали всю ночь рессорами: «Бог не выдаст, свинья не съест».
Я привык, что дорога скучная: сталь по рельсам «…тук-тук, тук-тук»,
Тормоза ходовой шипучие. А на стрелочном был мой друг.
Освещая зарю туманную, колыхался он на ветру,
И сияние светомантии блекло таяло поутру.
Старый стрелочник, дед на пенсии, провожал с фонарём в руках.
Я мигал им обоим весело – мол, спасибо, «тах-тах, тах-тах».
Слух про деда ходил в диспетчерской: то ли знахарь он, то ль – мольфар.
Машинист и помощник вечером иногда не включали фар,
Аж пока переезд не кончится, чтобы деду не пыхать в глаз.

Как-то раз он изрёк пророчество, и своим фонарём потряс.

А сегодня катили буднично, и сидел на дороге волк:
С виду – пёс беспородно-будочный, но глазами – печальный волхв.
Машинист припугнул матёрого – дал гудок. Только волк – не шпиц.
Взгляд не дрогнул. И в сердце шпорою – тормозные колодки… «тсссссс»…

Полотно неисправно. Дед лежит. Как напишут врачи – инфаркт.
Я погас. И теперь я – ни мёртв, ни жив…
И щебёнка «…шарк-шарк, шарк-шарк».

1 место в Третьем межпортальном поэтическом конкурсе (ЛитСеть, 2017), 2-й тур

......................................................................................моему деду

Стою у витрины, и будто мне снится сон:
В соседнем посёлке мальчишка дошкольных лет
Мечтает о музыке, в школу бежит тайком
И просит учителя дать ему инструмент.
- Малец, не удержишь. - Я, дяденька, посмотрю,
Как пальцы мелькают! – Волнуется, чуть дыша, -
- А можно мне тоже? Я вырасту к сентябрю.
- Иди в музыкалку на будущий год… Мне жаль.
Родители пашут в колхозе и день, и ночь,
Детей мал-мала, и он третий из шестерых.
Купить инструмент им не светит. Хочу помочь.
Вздыхаю, как пёс от удара под пёсий дых.

Напротив их дома живёт отставник Степан,
Контужен с войны и детишкам не знает счёт.
В колхозе он конюхом, в музыке – дилетант,
Но в душах людских, как профессор, всегда сечёт.

Весь год не заладился, будто косой плетень.
Болела родня, и не всех защитил Покров.
Плохое предвестие – в славный Васильев день
Никто не зашел в хату первым из мужиков.
Старуха в лохмотьях тогда постучала в дверь
И что-то взаймы попросила. Ну как не дать?
Весь год состоял из недоли, молитв, потерь –
Плохую примету запомнил он навсегда.
Так ждал-не дождаться – Маланки и Василя,
Как будто нет праздников радостней и главней.
Шепнул он мальцу, приходи, мол, ты – засевать.
Со щедрой кутьёй дал не меньше трёхсот рублей.
И беды прошли. И мальчишка от счастья пьян.
Соседи взволнованы, думали долг вернуть,
Но был непреклонен в своей доброте Степан:
- На дело, что по сердцу, деньги потратит пусть.

А я просыпаюсь, и дышится мне легко,
И льются мазурки да вальсы в моих мехах.
Влюблённо берёт меня в руки мальчишка тот
И бережно гладит… росинками на щеках.
Мы вместе учились и жили десятки лет,
Давали концерты, объездили сотню стран.
Я верю, что выпал счастливый ему билет
С той самой поры, как поверил в него Степан.

И вижу я снова тревогою полон сон:
Мальчонка подходит с чернилами на руках,
Взглянул на отца: - Это дедов аккордеон?
- Да... С дедом играли они, как орган и Бах!

(2017)

*Маланки и Василя - одни из центральных в череде новогодних и рождественских праздников на территории Украины, отмечаются в канун и в 1-й день Нового года по старому стилю, 13 и 14 января, с колядками, щедривками, засеванием и переодеваниями.

Платьишко – лён с горчинкою. В косах два белых бантика.
С ветром играет занавесь. Зелень. Весны прибой.
Дребезг сервиза в комнате. Стены с Моне. Романтика.
Дети по нашей улице в гости идут гурьбой.

Щебет звучит девчоночий. Нынче твой день рождения.
Торт шоколадный пробуешь, пальцем снимаешь крем.
Новый мольберт и сладости. Строчка стиха отдельная,
Что повторяешь походя, чтоб не забыть совсем.

Запах картин лавандовый. Как там живётся, Наденька?
Всё, говоришь, наладится? Долго ль тебе одной?
Смейся, моя хорошая! Ямки на щечках аленьких!
Помнится, шустро бегала куколкой заводной.

Утром пойду похвастаюсь ладанке с Божьей Матерью,
Что довелось увидеться мельком во сне с тобой.

Солнце на холм взбирается дымку развеять ватную
И над сосной покажется свечкой за упокой.

Белеют чащи и дома,
Густеют звуки.
В окошки просится зима,
А в муфты – руки.

Предновогодний старый дом
Как прежде, ожил.
Звенят бокалы, а кругом –
Всего дороже –
Родные стены вдаль глядят
Из фоторамок
И кличут душу на доклад,
Как звоны – в храмы.
Сырые мысли промелькнут,
И станет ясно,
Какой был правильный маршрут,
Какой – напрасный.

Мигает ёлка в огоньках,
Пыхтит кастрюля,
Шуршат мышата в погребках,
Кот караулит.

Колеса скрипнули, заглох
Мотор машины,
И радует переполох
Горластой псины.

Хрустит, как пламя у печи,
Винил пластинки.
Под легким шагом у мечты
Ворчат снежинки.
(2017)

Не пережить мне сутки без тепла,
Без дозы эндорфинного жасмина,
Пока крылом чужих авиалиний
Накал огня растоплен добела.

Ещё благоухает простыня
Елеем непритворных сантиментов,
И каждой клеткой помню я моменты,
В которых ты был чуточкой меня.

Еще твой запах мне накинул шаль,
И каждый волосок тобой исхожен
Возвратно-поступательной по коже
Сейсмичностью в диванную скрижаль.

Еще луна не скинула вуаль
Заветрено-пунцового рассвета.
Лежу, как шоколадная конфета,
И снюсь тебе.
А ты уедешь… Жаль…

Пережить единственный день в году,
если небо чёрное, в небе град,
отвечать на всякую ерунду,
пустословить сумрачно, невпопад.
Никому не плачась, зажечь свечу
и молить, чтоб это в последний раз,
только ты не слышишь, как я кричу,
и сочится миррой иконостас.
Не бывает версии запасной,
в материнском сердце нет антител,
и стереть из памяти не дано
день,
забравший
твоих детей.

.............................«Именно самые простые истины человек постигает позже всего.»
..........................................................................................(Л. А. фон Фейербах)

Опыта смерти нет...
Вынести неизбежность –
белую ложь друзей,
страх и минор врагов.
Шок выключает свет
в лампочке «безмятежность»:
белый еще бледней,
в нос – хлорамин полов…

Вечная жизнь – кювет,
ты на иной дороге,
кОротка ли длинна,
только она одна.
Можешь искать ответ
да измозолить ноги,
важности, чья вина,
кончились времена.

Ты отрицаешь то,
В ужас чего не веришь.
Будет, конечно, гнев,
поиск чужих грехов…
Знаешь – Господь не лжёт,
к вере сводя потери,
выложив козырь треф
в сальдо твоих счетов.

Жалкий врачебный план –
знамя борьбы со страхом.
Время всегда в цене
болью умножит счет.
Пыткой душевных ран
миришься с Фейербахом,
и на твоей войне –
кратка над буквой йот.

Долог итожный час,
птицы прощальным клином,
паллио от прощения –
служба за упокой.
Таинство без гримас.
Мёртвые сраму не имут.
Ты попроси Вселенную
И помолись со мной.

Паллио - от лат. pallio - облегчать, обволакивать, прикрывать,защищать.

Терминальное состояние - состояние умирания в буквальном смысле. Если медики рассматривают его, узко ограничивая сроки и этапы физиологического отказа всех систем организма буквально в последние часы, то психологи рассматривают широкую динамику психики умирающего, кот. может быть достаточно длительной (дни, месяцы, возможно, годы).

Листом пожухлым на речную гладь
залягут строки в сердце, как в ловушку,
и в общем будет поздно горевать
под беглый зойк испуганной кукушки.

Беда придет обычно, не спросясь,
с неверным словом, в суетной рутине,
тяжелой ртутью капая на вязь
желаний сопричастностей взаимных.

И будет невозможно позабыть,
как ночи холодны' и дни пустынны,
и что уже нельзя остановить
разящий клин безжалостной осины,
а трепет листьев малых на ветру
сверлит как сплетня спину с укоризной,
и вас уже нельзя соединить
в какой-то день навеки и отныне.
................................
Хрустальность чувства бережно храня,
в глаза смотреться, как в словарь толковый…
наш мир вокруг - сплошная болтовня,
и жалко, что ... вначале было слово.

Так меркнут тонущие сокровища,
И блекнут свечи забытых душ.

Приходит снова во сне, продрогнувшей,
Босой, рыдая в толпе плакуш.
Стоит на хорах, слезит подсокою,
Покорно вторит за мной: «Аминь».
Земная, скромная, одинокая
Одна раба из Твоих рабынь.

Проснусь, смиренно прочту заутреню,
Рутиной таинств расписан день.
Крестить, соборовать всё запутанней
По прейскуранту церковных цен.

Я выбор сделал по Вере в Господа,
Служил по совести, сеял свет.
Звенел кадилом, владел погостами, –
Карьеры выгодней в мире нет.

Мой путь был прост – ни тернист, ни пасмурен.
Я справил звоны монастырю.
Но был ли людям достойным пастырем?
И чем я, Отче, благодарю?

Какою будет Твоя пощёчина
За службу в меру обычных сил?
Твоих чудес я не видел, Отче наш,
Юдоли истинной не вкусил.

Промеж нужденными и дающими
Кто я? Раскаянье во плоти.
Не важно, сколько мной душ отпущено,
Когда одну я занапастил.

На склоне лет у причастья близкого
Ветвится помыслов канделябр.
Коль стать ей выпало б Элоизою*,
Какой бы вышел я Абеляр?

Слагаю яти, омеги, ижицы
В молитвословы к Тебе о ней.
И тень знакомая плавно движется
Под светом уличных фонарей.

*Абеляр и Элоиза – реальная история любви Пьера Абеляра, средневекового философа с духовным саном, наставника нескольких Пап, и его тайной супруги Элоизы.

Стихла баталия. Небо печалится крапом.
Запах свернувшейся крови. Полынь с резедой.
Есть самураи средь рыб. Хладнокровные карпы
Дух закаляют в течении вод. Бусидо'*.
Лотосы не оплетают их тел на запруде.
Золото панцирей. Семь водопадов. Крючок.
Невозмутимый зрачок на фарфоровом блюде.
Лучше сэппуку, чем корм для крикливых сорок.

Ами кувшин наполняла в прозрачном потоке.
Карп золотистый припал поцелуем к руке.
А в отражении воин стоял невысокий,
Очень уставший, с предсмертною чашей саке.
Миг полыхнул первобытным огнём Идзанами*,
Трепетной дрожью блеснул обнажённый танто'*,
Хлынули чувства мятежным сердечным цунами,
Словно обоих пьянил чудотворный настой.

– Не подавай мне воды – лучше псу дворовому.
Девочка Ами, войну сюзерен проиграл.
Я выбрал смерть. Семь падений и восемь подъёмов.
Горестно, некому мне завещать свой кинжал.
Ты не смотри сквозь жемчужины слёз. Нонаями.
Жаль, что я встретил тебя в день, что ночи мрачней.
Как уходить в мир иной, когда страсть между нами
ярче пылает ста тысяч светил и свечей?
Как не испить этой сладости: трепетны руки,
Запах пленительных сакур, мерцание звёзд,
Шелест шелков, обещания, плен даисуки*,
Тёмные волны струящихся длинных волос.
Даже когда я приду, возрожденный из муки,
Даже когда я найду средь живущих тебя,
Буду неузнанным карпом, безногим, безруким,
Ил на дне памяти сердца смятенно клубя.

– Мой господин, не ропщи и оставь карму карме.
Если жара миновала, забыта и тень.
Но не забуду я радугу, что между нами
Встала знамением жизни. Оёбимасен*!
Взгляд угадаю из тысяч. Иди. Не досадуй.
Буду тебе поклоняться и стану мико*.
Карп, одолевший теченье семи водопадов,
В будущей жизни рождён как великий дракон.

**Японская пословица, напутствие самурая.
Бусидо' – путь воина, кодекс чести самурая.
Ами – японское женское имя.
Идзанами – первобытная богиня творения и смерти в синтоизме, родившая бога огня.
Танто' – кинжал самурая.
Нонаями – душевная боль.
Даисуки – сильная любовь, нежность.
Оёбимасен – междометие, обозначающее глубокое благодарение, в молитве в т.ч.
Мико – служительницы синтоистских храмов в Японии.