Путались шорохи, дзынькал велосипед,
жизнь прорастала у леса на самой кромке.
Помню, бежала трава от меня к тебе
на стебельках – неокрепших до срока, тонких.
Плавилась-жглась между мной и тобой весна,
то разгоралась, то делала шаг обратно.
Множилось счастье без времени и без сна
в домиках дачных,
пряничных,
шоколадных.
Пальцы к губам – и качалась от свиста высь…
Детская нежность – ссадина – подорожник.
Птицы взмывали в небо, догнав твой свист,
всё было в самом деле
и понарошку.
Помню, малину мне через поле нёс
мальчик-птенец несмышлёный в рубашке волглой…
И не кончался свет отражённых звёзд
в долгой реке без названия,
долгой-долгой.

Летняя саднящая оскомина,
кислая малина на кусте,
ничего ты сердце не запомнило,
может быть и незачем тебе?

Вспоминать, как радостью нечаянной
вспыхивал заката фитилек.
Душной ночи - терпкая испарина-
губ любимых плавящийся лёд.

У щеки колючей и соломенной
хохотала так, что боже мой!
Высушена, выжжена, просолена-
до смерти залюблена тобой…

…Шарю по карманам — вот история -
Прошлых лет запутанная нить.
Внутренней Монголии – магнолия-
Расцветает, тает и саднит.

Сойду на нет со станции зима,
Ласкает воздух лица и скворешни.
Ещё не свет, но разве это тьма?
Весенний пух на вербочках развешен –

Ах, сколько в них цыплячьей теплоты,
Беззубого, бесхитростного детства,
Лилейной неги, дрёмы, немоты…
Идёт весна – и ты у ног согрейся!

Здесь всё уже предчувствие и слух,
И с каждым словом вылетает птица.
Лес говорлив, и беспокоен луг.
Снег чуть пошёл, осел и оступился.

Язык любви звучит на все лады –
Разучивай раскатистые трели!
А свет течёт по веткам молодым
Самозабвенно, ветрено, апрельно.

Сияй мой мир, подслушивай, учись –
Весну твори со всей школярной силы!
Едва проснувшись, расцветает жизнь –
Так чувственна, легка и выносима.

сколько смотришь в душу, в глаза, в окно,
не отводишь взгляда от комнат темных.
убегает станция - ждет перрон -
пролетает птица на крыльях сонных.

задрожат огни - мотыльки и свет –
и пейзаж родится неповторимый.
как давно - ты скажешь - сошло на нет.
как вчера - я вспомню - была любимой.

промелькнуло, кануло – не беда –
звякнет в чае ложечка удивленно:
что несутся в прошлое поезда,
что ерошит солнце деревьям кроны.

Притаились тени в доме. Разговорчики в строю!
Я, как мышь, замолкла тоже - не готовлю, не пою -
Вижу, как бежит по венам, серебрится, будто ток,
Нерастраченная нежность льется в сердце и висок.

Жизнь моя из червоточин, многоточий прошлых драм.
Память важное уносит. Я скандалю - не отдам!
Мышка -золушка- старушка, я кем хочешь обернусь.
Заклинаю: оставайся! Крибле- крабле- крибле- бумс.

Посиди со мной у печки. Дома тихо, как в раю.
Ветер просится на ручки к молодому январю.
Я сбылась уже - потрогай. Нежность вскрылась и течет.
Это радость. Это нега. Губы. Бабочки. Живот.

я облако бездомного тепла
вдыхала в еле дышащие строчки,
гудело время – я тебя ждала -
мотая нежность (сопли) на кулак
отогреваясь в вязаных носочках.

я так ждала – вернись, перепиши!
начни меня листать опять сначала:
вот мы одни и больше ни души,
как птицы - громки, как цветы – свежи,
в обнимку спим и нас не укачало.

листай, листай – греби по февралю
сквозь сумерек наметившихся мели.
до болевой озябшей точки лю -
где маки зацветают во хмелю
на неостывшей скомканной постели.

Волшебство не найдено пока,
как часы ни прибавляют ходу.
Ёлочных огней течет река
сквозь туман и скверную погоду.

У бессонниц много разных лиц -
кто забыт, тот больше не разлюбит; -
небо пролистнет случайных птиц
и к утру, как водится, забудет.

Тает в дымке нежности глоток.
Таем мы кем не были и были.
Время тает - тот еще песок –
вот уже по пояс в этом иле.

Приложу горячий лоб к окну,
лихорадку путая с любовью.
Вижу птиц - они идут ко дну,
в небе тонут медленно.
Не больно.

Я тут стою пока не замела
зима мое сбегающее детство
по тропке птичьей вниз и до угла,
до переулка с надписью «Советский».

Я тут стою уже который час,
звенят и возвращаются тревоги;
забытая мелодия для нас,
застиранное небо у дороги.

Одной рукой, почти что без рывка,
я отпускаю тех, кто были нами,
как ласково спускают с поводка
щенка в безлюдном месте за домами.

Куда я шла? И почему стою
на воздухе, прошитом криком грачьим,
на жердочке качаюсь, на краю,
считая звёзд рассыпанную сдачу.

не считает август цветы и встречи,
щедро тратит звезды – ему не жаль.
август – это вязкое слово вечность –
край дороги, там, где без края даль.

это пыль на содранных в кровь коленках,
тишина уснувших в дому вещей,
молока прилипшая к носу пенка,
верткий луч, сбежавший в дверную щель.

это в поле вызревшая свобода,
зерна веры, лютик, ячмень, ковыль.
и глядящий снизу, вполоборота,
василек невиданной синевы.

дом у речки белый одноэтажный
и в саду и в небе звенящий спас…
… и боишься выдохнуть: как же, как же
этот август весь уместился в нас.

о, сколько раз я выживала тут,
бедром качая перышко тату,
на берегу в полмили от прибоя.
был день однажды словом здесь зачат,
где чайки все еще его кричат,
где смерть всего лишь версия покоя.

гуляют волны - ребятня и пьянь -
щекочет нос провинция шампань,
и карты есть, но крыть, пожалуй, нечем.
играет Бог в счастливых нас с тобой
в марине возле неба под чертой,
на молнию застегивая вечер.

ничего не знаю, но прощаю,
всем прогнозам, в общем, вопреки -
снег идет беспечен и нечаян
сны клевать с протянутой руки.

это я на улице без шапки -
детству никогда не выйдет срок.
и бежит за мной смешной и шаткий
прямо в сердце - голубой щенок.

голубой огонь в глазах игривых -
мокрый нос - дурная голова.
осень, ты когда-нибудь любила
так, чтоб не расти потом трава?

чтобы о свеченье уколоться,
а на утро в свете утонуть.
и на дне дворового колодца
горечи пригубить по чуть-чуть?

серый день - набросок карандашный.
снег, щенок, айда меня искать!
ангел в теплых тапочках домашних
крутит пальцем прямо у виска.

что с меня возьмешь? когда без сдачи
выдано беспечности с лихвой.
верит сердце истово, щенячье,
голубому свету за спиной.

когда к тебе приходят не спросясь,
березовые сны на ножках длинных,
«алё, алё» - выходит ночь на связь
с твоим немолчным, истинным, глубинным.

зажжет свечу - обходит неспеша -
перебирая тощие пожитки,
вот за углом отыщется душа,
заштопанная наспех белой ниткой.

разворошит и переврёт слова:
печаль пчелой ржавеет на экране,
и жжет язык, но терпит голова -
глагол сорокаградусный в стакане.

всё это сны, ты знаешь, это сны,
когда увидишь снег подслеповатый
идет из непроглядной тишины,
как будто свет сияющий стоваттный.

и стынет луг, и тянет ветви сад,
и тонет в нем забытая теплица,
и ты стоишь и не отводишь взгляд
не в силах ни моргнуть, ни прослезиться.

заходите в мой дом
проходите к столу
не забудьте молчать и мечтать
заполошенный снег на минутку уснул
снится снегу вся в белом печаль
и молчат воробьи
потревожить боясь
сон надмирный
трепещущий звук
белых клавиш касается
трогает нас
наяву
наяву
наяву
и вскипает в стакане простая вода
просит бури
душа
не шуми
не уходит зима никогда никуда
даже если грохочет дверьми
неусыпно метель будет люльку качать
будет сон этот длиться и дли
заходите в мой дом просто так
невзначай
только снег попрошу не будить