Полночь, и пусто в трамвайном пенале.
Холод и тряска набили оскомину.
Она кого-то напоминала,
Эта женщина незнакомая.
Блуждала загадочно чья-то улыбка.
Искал я мотив по потерянным нотам.
Она кого-то в памяти выткала,
Эта женщина в пол-оборота.
И я заглянул в переулки прошлого –
Там что-то на волю стремилось и билось.
Синее платье в белый горошек.
Горечь и боль.
Вот лицо, жаль, забылось.

Душно. Подушка фильтрует и пьёт липкий пот.
Нудно заныл холодильник – пустой бормотун.
С видимой части луны улыбается кот:
Носик в сметане, а хвост в темноте утонул.
Что-то стекает. У неба разинутый рот.

Трюмо. Пустых флаконов пара –
Свидетели шальных побед.
Я молодой, голодный парень.
Ей неизвестно сколько лет.
В букете запахов на ложе
Одеколон мой “Русский лес”
Съедается в один присест
Её коронными “Быть может”.

Под землёй переход.
Я стою и монет
Замеряю улов.
Вместо шляпы – блокнот.
Вместо стона – сонет.
Бросьте мне пару слов.

Но если…
Всё вернуть мне если…
Унять метель, раздвинуть мглу.
Войти в твой дом,
затихнуть в кресле
Безликим призраком в углу.
В нём струйкой дым от сигареты,
В нём клавиш плен у нудных нот.
И мне б незримо до рассвета
Быть тёплым пуделем у ног.
И слушать грустные аккорды,
Забытой нежности гроши.
Как были мы в сомненьях твёрды
Под заповедь: “ Не нагреши!”
Как были мы блаженны вместе!
Ах, если…
Всё вернуть мне если…

“Ты не пропадай, хорошо?
Ты не забывай, хорошо?” –
Эхо умирало в горах.
Эха крик несли на руках
Ветер, камнепад, плач и страх.

Два дождя до самолёта.
Чашка кофе,
день в две трети.
Ту, что в памяти не стёрта,
Две возможности не встретить.
Листьев с грязью мокнет помесь.
И покажется излишней
Неоконченная повесть
Отзвучавшей фальшью жизни.

Как жадно мы целовались.
На чашке пьянела пчела.
Под окнами плавился август
За тысячу лет
до вчера.

В развалинах забытого барака,
Обиженная снегом и людьми,
Дрожит всю ночь ничейная собака
И вспоминает радостные дни,
Когда хозяин, не скупясь на сласти,
В запое горько жаловался ей…
Как коротко порой собачье счастье!
…Но ведь и наше было не длинней.

Не продукт золотого сечения,
Я плыву по законам течения,
Только времени часто в обрез.
И пишу под влияньем свечения,
Исходящего, видно, с Небес.

В пятницу преставился сапожник.
В акте зафиксирован инфаркт.
Вперемешку с ваксой запах кожи
Переполз тихонько в катафалк.
А в каморке хлопал дверью ветер,
Завещая мелкие долги,
И непротрезвевший дворник Петя
Вместо орденов нёс сапоги.

Не бывать тебе моей женой,
Да и я – не долгожданный муж.
Неужели всё предрешено
В этом мире для мятежных душ.
Неужели колеи металл
Не даёт перенаправить путь…
Мне трамвай однажды прошептал,
Что мечтает в зимний лес свернуть.

Как песня не поётся,
Как зябко у огня…
Та женщина проснётся
Сегодня без меня.
Заправит аккуратно
Холодную постель.
Та женщина обратно
Не требует потерь.
На кухне кофе сварит
Зачем-то для двоих.
И спрячет в Зазеркалье
Свой невесёлый лик.
И, уходя, под коврик,
Простив мою вину,
Запрячет ключ, который
По глупости вернул.
Вот так ей и живётся…
Но ведь и у меня
Так песня не поётся,
Так зябко у огня.

Бывают и у нас мгновения,
Когда разорван в крике рот.
И разум знает, что – падение,
А сердцу кажется –
полёт!

Я б рассказал вам, люди,
О множестве ступеней,
Ведущих вверх.
Увы –
Язык мой скуден, беден,
В речах полно сомнений,
Как осенью листвы.
Я б указал вам, люди,
Дорогу к совершенству,
Но мысли – вторсырьё.
Увяз в болоте буден
И глажу против шерсти
Своих грехов зверьё.

В суете реалий,
Пахнущих бензином,
Вспученных стеклом,
Я – всего фонарик,
Верящий наивно,
Что несу тепло.

Я зашил шипы в рубашку,
Чтобы боль – свечой во тьму.
В свой рюкзак,
хоть будет тяжко,
Хворь и плач родных возьму.
Я оставлю им улыбки,
Если денег не скопил.
В их судьбе свои ошибки
Исключу по мере сил.
И когда в глазах пороша
Путь укажет в небеса,
Может, станет эта ноша
Мне балансом на весах.

Клюёт асфальт вороньё,
На трассе тьмы гастроль,
С полей тумана драньё,
И ведьмы в ступах вдоль.
В кюветах воет зверьё.
Из них клыкаст любой.
Меня съедает живьём,
Без соли, имя твоё -
Любовь! Любовь! Любовь!

Месячных задержка, взбрыки нервов,
От таблеток сухость, слабость в теле.
Ревность: вдруг подруга стала стервой –
Втихаря подушку с мужем делит.
Злость и ложь ответов на вопросы,
Перегибы обгоревшей спичкой.
Эти, в сумке скрытые, отбросы
Попрошайка слямзил в электричке…

В нашем доме ты, совсем чужая.
Обнажила лезвие меча
И пришла. А я не замечаю
Оттого, что раньше замечал.
Вот вино креплённое открыли.
Прикоснулся кончик острия,
И как в том далёком старом мире
Рядом оказались ты и я.
Дрожь прикосновений не забыта,
Голос твой - задиристый хрусталь.
Гости соловеют у корыта,
А в меня вползает глубже сталь.
И до рукоятки погружая,
Стук стаканов тарабанит туш.
В нашем доме ты, совсем чужая
Тычет вилкой мимо пьяный муж.

Потемнело и, вздохнув, угасло
Небо над верхушками берёз.
Тихо.
Лишь венки бросают на спор
Весело русалки через плёс.
Речка корчит бликами гримасы.
Домик у воды. В нём света мёд.
У крылечка домовой романсы
Для своей кикиморы поёт.
Где-то ими в зарослях сирени
К милой перепрятаны ключи.
А мобильный под чужое пенье
Сонно и предательски молчит.

Мадам!
Мы где-то с Вами в чьём-то доме
Встречались.
Ваши запахи росы
Мне не забыть.
– Ой, бросьте!
Впрочем, помню,
Визит недавний в поздние часы...
На бельевой верёвке вдоль балкона
Шептались разнополые трусы.

Это наш пациент.
Он цветком у окна.
Сбавьте грусти процент,
Сбейте градус вина.
Ткните шприц
в небосклон,
Впрыснув тьмы пелену.
Сердце выбросьте вон.
Вредно сердце ему…
И я стал веселей,
И напился вина.
Стены в серой золе,
В небе тьмы пелена.
И в палате шестой
Полумрак и покой.
Если врозь и не с той,
То мне сердце на кой?

Нет в доме забытом перил,
плечи пролётов провисли.
Ягод рябиновых россыпь
ветер в ладонях растёр.
Сметает остатки зари
в кучу к загубленным листьям
Дворник, дымя папиросой.
А в небе пылает костёр.

Август и сад тучу выпили.
Цветов аромат вязнет в хате.
Ты наливаешь чай липовый.
Из прорези ада в халате
Яблоки райские выпали.

Уже не снится мне ночами,
Пугая вздохом тишину,
Тот май, что мы в руках качали
На миг уговорив весну.
Совсем не думая о после,
На дно рассвета сбросив стыд,
Созвездий наблюдали постриг,
Держа кометы за хвосты.
И розы задыхались в банке
От жара онемевших тел.
А в лунной голубой огранке
Цветеньем сладким сад кипел.
Светилось счастье,
даже слишком...
Порой в толпе, всем не чета,
Мелькнёт знакомое пальтишко.
За руку схватишь:
ан, не та!

От горшка два вершка.
Я сижу на горшке.
А в окно из мешка
В голубом порошке
Прикатилась луна.
Детство спряталось в шкаф
Мишкой с лапой одной.
До сих пор на руках,
Не взращённые мной,
Той луны семена.

Нас с тобой скрутило нитями.
Ты сказала: “Отвратительно!”.
Я ответил: “Охренительно!”.
Так, друг друга прерывая,
Познакомились мы в мае
В переполненном трамвае.

Утро раздело луну донага.
Солнце на страже, и звёзды в бегах.
Город умыться присел у воды.
Слепо мигнул светофор-поводырь.
Бодрый турист, не совсем юных лет,
Ищет глазами с тоской туалет.
Пью себе кофе, глазею в окно:
Очень мне нравится это кино.

Мы уйдём обязательно
В путь, где нет указателей,
Но одно направление.
Вечность станет нам истиной,
Бездна сонною пристанью,
Тишина искуплением.
Гляньте! Красными маками
Тянет к нам руки вакуум.

Странная нежность была у гадюки.
Злобный клубочек шипящих глаголов
То засыхал под дождём от разлуки,
То засыпал на душе моей голой,
Зубки вонзая в греховную мякоть…
Я целовал её ноги в разлёте,
Я не давал ей отчаянно плакать
Над, в ласке ядом отравленной, плотью.

Озеро засеребрилось.
Тумана парной надой.
Солнечное харакири
Свершается над водой.
В кровушке
склоны-вампиры.

Так уж вышло.
Рвали вишни
И случайно, между дел,
Аппетитно дали маху
И не ту вкусили мякоть.
Смотрим: аист прилетел.

Поплавок-маячок
Вдруг нырнул.
От любви обалдев,
Проглотил я крючок,
И в глазах, как в воде
Утонул.

У вечности нашей мгновений браслеты
Сползают с запястья поверх одеял.
Наверное, ясность ума потерял,
Вдыхая дурман на лужайке запретной.
Усталую розу прикрыл пеньюар,
Услужливо сшитый из лунного света.

Камин электрический роз лепестки
Роняет под ноги, а плед незаметно
Сползает под кресло, и лёг на виски
От бра парафин
бледной маской посмертной.
Раскрытая книга уютно лежит
Котёнком, прижатая слабо рукою.
Ваяет мороз на стекле витражи,
И кресла – два ковшика мягких покоя.
Сижу я один, сиротою – второе.

Не поделили снег сегодня мы.
Ушла рассерженная, грустная.
И звёзды шумно свару подняли.
Земли скорлупка,
охнув, хрустнула.
Желток скатился в преисподнюю.

Восточный ветер в белом кимоно,
Пригладив лапой снежные ворсинки,
Набросил пелерину на окно.
И стало так уютно и темно,
И две твои счастливые слезинки,
Скатившись, подсластили нам вино.

Прозвучало ниоткуда,
Властно, с болью в перепонках,
То ли с неба, то ли с дуба,
Мол, оставить можно шубу,
Но вернуть все шкурки норкам.

Обид через край.
Не греют колготки.
Последний трамвай.
Погано и горько.
Мечталось, а он
Женат, дети в хате.
Не крах, но облом.
Повыла и хватит.

Ох, нашептали мне на ушко:
Облобызать - и непременно! -
На суше жаб, в воде лягушек,
Чтоб отыскать свою царевну.

Мы сегодня в классе
Не пришли к согласью:
Есть ли жизнь на Марсе?
Эх, полезней знать бы:
Есть ли - после свадьбы?

Меня осудят
Лишь в двух вещах:
Грешил, как люди,
Как Бог, прощал.

Я стал тем глазам
Добровольно вассалом.
Да всё по усам,
Ну а в рот не попало.
Запрыгну в седло,
Попытаю удачи.
Да ноги свело
У моей старой клячи.
Сорву на лету
Страсть её поцелуя.
Да тень на посту
Муженька – обалдуя.

Луна опять воротит морду,
Часы вдруг стали отставать.
И кто-то двигает кровать
Поближе к выходу иль входу,
Туда, где мне на всё плевать.

Ненастье давит на педали,
Рассвет в осенней кожуре.
Наш дворник, женщина седая
Сгребает листья во дворе.
В кофтёнке, латанной стократно,
Лопатит жёлтое гнильё.
А был же принц, который как-то
Заночевал у ног её!
В движеньях горечи избыток,
В словах глаголов злых запас.
Тот принц на той войне убитый
Давно.
И где-то возле нас
С лопатой рядом и метёлкой,
Печально вдетый на крючок,
В полуподвальной комнатёнке
Висит хрустальный башмачок.

По глупости, по пьяни - не пойму,
Шутя, в подарок предложил луну.
Я думал, это всё ха-ха, хи-хи,
Ну, напишу ей про луну стихи.
На мой абсурдный ляп в ответ она
Нашла метлу и взмыла из окна.

Ветер пляшет канкан, ветер - пьяный танцор.
На душе февраля белоснежный бедлам.
В переулках содом. Обнажённым садам
Вьюга горько поёт с ледяной хрипотцой
Прямо в сердце: “Падам!”,
вдох: “Падам!”, вдох: “Падам!”.

Пасмурный день
Запрягаю в оглобли.
Жизнь набекрень,
И ботинки промокли.
Вбок повело,
В лопухи покатило.
Брызжет в стекло,
Солнца мутное пиво.
Вкруг у ларька
Пьяниц сбитые кегли.
И облака
Прицепились к телеге.

Пёс притих в тени ограды.
Но сплелась уже интрига:
Бродит хищно где-то рядом
С сеткой по кустам барыга.
Держит точку он на рынке.
Продаёт тряпьё и шапки.
Справил пёс на днях поминки
По пушистой рыжей шавке,
Что ушла силком на плаху
И кому-то греет темя.
О, она волшебно пахла!
О, какое было время!