Проливной дождь шёл третью неделю подряд. Безостановочно. Городские коммунальные службы уже не справлялись с разбушевавшейся стихией. Синоптики не обещали ничего хорошего. Учёные, по телевизору, с умным видом рассуждали о глобальном потеплении. А вот добраться до места работы или учёбы становилось всё сложней, транспорт стал ходить нерегулярно. Люди в магазинах скупали всё подряд, от спичек и соли до бытовой техники и мебели.
Седой, добродушный сантехник дядя Саша, тихий пьяница, одетый в промокшую насквозь телогрейку поверх старенькой спецовки, улыбаясь, шёл домой. Ему сегодня повезло, в магазине он успел купить две бутылки водки. И потому в душе его царила тихая радость предвкушения, вечер, наполненный ароматом спиртного напитка (да-да, в душе сантехник был романтик и поэт). Идти до дома ему оставалось буквально пару кварталов, когда возле него остановился зеленый автобус, двери приглашающе открылись и дядя Саша вошёл в сухой и, на удивление, тёплый салон. Двери закрылись, и автобус продолжил свой путь.
Юные Ромео и Джульетта, продрогшие от сырости, взявшись за руки, брели по мокрой улице. Раскрытый зонт не спасал от дождя, но они упорно шли вперёд. Перед молодыми людьми стояла неразрешимая проблема: они любили друг друга, со всей пылкостью первой любви и чувствовали себя двумя половинками одного целого. Но вот родители… Они никогда не согласятся на то, чтобы их дети поженились. Парень был из очень богатой семьи, из тех, кого в народе называют мажорами. Для его отца все люди делились на две категории: люди их круга и остальное быдло. Отец девочки был обычным разнорабочим, классовая ненависть глубоко въелась в его плоть и кровь и он частенько заливал ее разными горячительными напитками. Но вместо того чтобы ненависть хоть немного утихла, она разгоралась с утроенной силой и тогда попадало всем, кто подворачивался под горячую руку. И вот, в самый разгар невесёлых раздумий, возле них остановился автобус, над лобовым стеклом которого была написана цифра 12. Двери открылись и юная пара, не раздумывая, нырнула в тёплое нутро зелёного автобуса.
Натужно дыша, в тонком полиэтиленовом плаще, по улице шла женщина. В ее руках было четыре тяжёлых пакета. Отстояв в очередях несколько часов, она несла добычу домой. Дома её ждали муж и трое детей, а ещё стирка, готовка, уборка и ещё куча всяких «прелестей» семейной жизни. Казалось бы, великовозрастные дети могли бы взять на себя часть семейных забот, но это им и в голову не приходило. А зачем? Для этого есть мать. Вот ещё не лезла бы в личную жизнь детей со своей заботой. Она тяжело вздохнула и на мгновение остановилась, чтобы удобней переместить нарезавшие руки пакеты. И в этот самый миг возле неё остановился автобус, приветливо открылись двери. Женщина растерянно посмотрела в теплый салон и, немного помешкав, вошла в автобус.
Автобус ехал по одному ему известному маршруту, но сидящие в нём пассажиры, казалось, даже не замечают этого. Автобус ехал по улицам и переулкам, останавливался, брал новых пассажиров. Проезжая мимо гаражей, водитель увидел мокрую, дрожащую от холода и голода, бездомную собаку. Водитель остановил автобус, вышел под проливной дождь, подошёл к собаке и ласково погладил её по голове. Потом взял её на руки и отнёс в салон. Постелил на пол салона коврик и положил на него собаку.
Дождь всё усиливался, хотя казалось, куда ж ещё сильней. А автобус всё ехал и ехал. Пока совсем не скрылся за стеной дождя. Больше никто и никогда не видел этот автобус и его пассажиров.
А дождь всё набирал обороты…

Разносит ветер вирусы тоски.
Покой и радость вновь остались в прошлом.
Исчерканы бумажные листы
Банально всё, бессмысленно и пошло.

И небо хмуро смотрит с высоты,
Внося смятенье в трепетную душу.
В природе не бывает пустоты,
Как летом не бывает зимней стужи.

Но тополь так рассыпал белый пух,
Что кажется, зима опять настала.
И тишина, безмолвие вокруг.
Как чистый лист. Ну что ж, начну сначала.

Краснеет закат картинно.
Музейная тишина.
И кисти спелой рябины.
И яблоня у окна.

Здесь осень всегда пейзажна,
Саврасов и Левитан.
Плывут облака вальяжно
Из южных далёких стран.

И время неторопливо
Слагает из дней века.
И воды свои лениво
Несёт в океан река.

Здесь воздух закатный прозрачно хрустален,
Бескрайнее небо над синью озёр.
И птичий полёт безмятежно печален.
И манит погреться уютный костёр.

На этих равнинах рождаются боги,
А ветер качает судьбы колыбель.
Здесь горы хранят ледяные чертоги
И песни слагает о них менестрель.

Здесь воздух рассветный молочно туманен.
И радует слух колокольчиков звон.
Но шум городской, словно в море цунами,
Развеял мой чуткий предутренний сон.

Под окнами бабки ругают прохожих,
Сосед перфоратор завёл за стеной,
Трамваи скрипят, тарахтит запорожец,
И мне хорошо в суете городской.

Твой ангел усталый такой
И ноша его нелегка.
А ты только машешь рукой.
Глядишь на него свысока.

Твой ангел потаскан и сед.
Всю ночь он то курит, то пьёт.
С гитарой встречает рассвет
И грустные песни поёт.

Твой ангел несчастный такой,
Его незавидна судьба.
Забыта дорога домой
И звёзды мерцают едва.

Он ждёт чтоб уверовал ты
И с чистого начал листа
Твой ангел не пал с высоты
Он просто немного устал

Стучит в висках, немеет рот,
И сцена, словно эшафот.
В ушах протяжный странный звон -
Передо мною микрофон!

Зачем я здесь? Какой-то бред.
В глазах от страха меркнет свет.
Струится пот. Едва дыша,
Как в бездну делаю я шаг.

Вот звук, вот слово, вот строфа...
Ах, как кружится голова!
И я шепчу, потом кричу!
И всё. Лечу, лечу, лечу...

Вокзал, чемоданы, гудок паровоза.
Тревожные лица, потерянный взгляд.
Открытые окна. Звучит "Lacrimosa"
А значит никто не вернется назад.

Вокзал, чемоданы, узлы, суматоха.
Бегущие с родины толпы людей.
Кто верил в мечту до последнего вздоха.
Кто верил, что жизнь на чужбине светлей.

Вокзал, чемоданы... Осталось немного...
Там новая жизнь... Там чужая земля.
Отринуты родиной. Прокляты богом.
И новая жизнь, как тугая петля.

Последний аккорд перед бурей эмоций.
Актёры с улыбкой выходят на "бис".
Но в каждой душе он тоской отзовётся.
Ведь каждый на сцене всего лишь статист.

Теряет юмор яркие цвета
В период мрачный времени позорного.
Но в этом есть иная красота,
Когда есть пятьдесят оттенков чёрного.

Когда до неба далеко,
И до земли не близко.
Один глоток "Вдовы Клико"
Наполнит время смыслом.

И ты уже совсем не ты,
А "львица" из элиты.
На всех ты смотришь с высоты,
Богата, знаменита.

Любовник - модный модельер
В Париже и Милане,
Он взять готов любой барьер
Твоих шальных желаний.

Но вот растаяла Луна
Над виллой на Рублёвке,
Проснувшись видишь: ты одна
В двухкомнатной хрущёвке.

Под тихий шум прибоя,
Под пение цикад,
Волна и ветер спорят.
И зреет виноград.

Цветёт на солнцепёке
Магнолий дивный ряд.
Бегут, бегут дороги.
И зреет виноград.

Там между скал, в ущелье,
Волшебный водопад.
И древние пещеры.
И дикий виноград.

И верю я, что это
Тот самый город-сад.
Поэтами воспетый.
Где зреет виноград.

Лазурь и лаванда, индиго
Творенье безумного мага.
Под музыку Эдварда Грига
Грустит белоснежно бумага.

Ей грезятся пенные волны,
Стремительных скерцо проказы,
Полёт ослепительных молний
И старый пират одноглазый.

Ей снятся долины и фьорды,
Бескрайнего неба свобода.
И душу тревожат аккорды
Суровой норвежской природы.

И кажется, будто прохлада
Коснулась небрежно листочка
Как будто лоза винограда.
Выводит старательно строчки.

Но тянется вечер лениво
Тягучего, жаркого лета,
Под шёпот уютный винила
Стекая глотком Amaretto.

Летит своей судьбе навстречу.
Вдоль русел старых сонных речек.
Вдоль улиц, площадей, кварталов,
Вдоль подворотен и вокзалов.

Над лесом, полем и лугами.
Над храмом, что забыт богами.
Он любит небо, любит грозы.
Он чародей метаморфозы.

То злой старик, седой и древний.
Бродяга, странник и кочевник.
Проказник, юноша беспечный.
Он был всегда и будет вечно.

Он шторм, торнадо и цунами.
Он звезды сталкивает лбами.
Он бог и царь тысячелетий -
Мой старый друг, бродяга-ветер.

Душа уходит на рассвете,
Едва поймав попутный ветер.
Она свободна и легка
И, обгоняя облака,
Душа летит всё выше, выше.
Коты, сидящие на крыше,
Ей пожелают в добрый путь,
Из мира в мир перешагнуть.
Душе легко, не тянет ноша,
И груз сомнений лишних сброшен,
Остались слёзы, боль и страх
Жить в навсегда забытых снах.
Про всё душа уже забыла,
О чём мечтала, что любила.
Душа растаяла во мгле,
Оставив память на земле.

Когда остынет наша планета,
Вселенная даже не вздрогнет.
Когда исчезнет наше Солнце,
Через миллиарды лет,
Звездочёты других галактик
Скажут, задумчиво глядя в небо,
"Вот и ещё одна звезда погасла ".

И ночь, и тишина, и лунный свет,
И мысли, не дающие покоя.
Рапсодия давно минувших лет.
Пора любви во времена застоя.

Любить легко, когда издалека.
И живы были те, кто стал легендой.
А жизнь течёт как бурная река
И новый день опять берёт в аренду.

Я вспоминаю даты, тени лиц.
И вслед смотрю уставшему трамваю.
Цветок засохший между дней-страниц.
Как книгу снова память я листаю.

Рапсодия давно минувших лет.
Обрывки фраз и снов-воспоминаний.
И ночь, и тишина, и лунный свет
Моих надежд и разочарований.

Так много хочется сказать, да были б уши,
Чтоб круглосуточно внимать и бред мой слушать.
А я б несла его, несла, рекой широкой.
Бурлила, билась в берега. Без диалогов.

Я б языком могла мести всю жизнь свободно,
Могла б до ручки довести кого угодно.
Я разливала б сотни лет свой трёп досужий,
Но, вот беда, никто мой бред не хочет слушать.

И разбежались от меня друзья-подруги
И проходила жизнь моя в тоске и скуке.
Я каждый день, и каждый час молила бога
И вот сбылась моя мечта, теперь я блогер.

Там, где вчера жила душа,
Где были райские сады,
Сегодня змеями кишат
Поля засохшей лебеды.

Там раньше пели соловьи,
И круглый год была весна,
Но птичьи трели о любви
Сменили мрак и тишина.

Я обрастаю чешуёй,
Седой и твёрдой, как гранит.
Кружится ворон надо мной,
Смеётся хрипло и кричит.

И так летит за годом год,
А жизнь проходит стороной.
И надпись "Выход" вместо "Вход"
Уже горит над головой.