Твой рот — египетская барка, —
качает солнце языка
на волнах поцелуя.
Моя фиалка на Монмартре,
С тобой дышу я ночью в такт —
Иначе не дышу я.
Все остальное — тренировка:
Собачий бой, крысиный бег
И конская упряжка.
Холст дней натянут с подмалевком,
Чтоб ночь лессировала снег
Твоих атласных ляжек.
На мне заботы размечают,
Как циркуляркой, трафарет
Морщин-акселератов.
По ним ты время рассчитаешь,
Чтоб скинуть газный туалет
С надплечий угловатых.
Пускай любовь — лужайка любжи —
Все съем, молоденький телок,
Стопу взбив, как Есенин.
В тебя вкручусь я сердца глубже,
Чтоб не нашел ни черт, ни бог
Меня средь этой тени.
Но наша речь — пальто худое,
Без пуговиц, с неровным швом,
На два размера меньше, —
Такою ветошью мирскою,
Всегда подобранной не в тон,
Не соблазняют женщин.
Скажи — я брошусь в Стикс из лодки;
Готов на тысячи смертей
И повторений жизни;
Носить воротником колодку;
И нарукавники цепей
Надену без капризов.
Пускай не выпадет нам случай
Прожить еще такую ночь —
Ты спрячешься в донжоне,
Аристократов крови лучшей
В свои покои приведешь
На зло их старым женам.
Но ты была мне анальгетик,
Сняла с горбины вечный вьюк
И выпрямила спину.
Ни затерялась в жизни где бы,
Теперь тебе я вечный друг,
Сторожевая псина.
