Облака берегут ладони.
Им ладони щекочет осень.
В этой осени город тонет,
Как монетка, что кто-то бросил.
Листья красные ярче меди.
Листья желтые ярче солнца.
Город ночью любовью бредит,
Выходя из своих пропорций,
Выходя за любые грани
(Так мешает художник краски).
Не участвуя в этой драме,
Горожане живут с опаской.
Нет, они не хотят влюбляться.
Есть другие у них заботы.
Лучше тихо в саду копаться,
И сажать полезное что-то.
Треугольный, прямой, овальный -
Он все время казался разным.
И жужжали в районах спальных:
Что, мол, город, теряет разум.
Он печально играл на арфе,
И терзал ее, не жалея.
Осень городу синим шарфом
Все пыталась укутать шею.
Задыхался, глотая тучи,
Забывая законы жанра.
Ночью голос его скрипучий
Не давал заснуть горожанам.
А потом он шептал невнятно
(Так обычно прощенья просят) -
Почему же им непонятно,
Как прекрасны любовь и осень...

По мотивам стихотворения Полины Орынянской
“Небо на землю падает, падает.”

Не отпускай мою ладонь, жми до боли.
А душу ниточкой пришей к своей, что-ли.
Нет в этой осени тепла. Солнца мало.
Не позволяй, чтоб нас с тобой разметало.
А если ветер заберет меня силой,
То обещай, что ты заплачешь, мой милый.
Ты погорюй, ну хоть чуть-чуть, хоть немного.
А я предстану перед Господом Богом.
И будет поздно поправлять что-то в прошлом,
Так ты прости меня сейчас, мой хороший.

Кошка Колетт
Ваших штиблет
Мягко коснется.

Кошка Колетт
Хвост - пистолет
Спит, где придется.

Смотрит Колетт
Ласково вслед:
“Ты - мой Хозяин?”

Был или нет
Он у Колетт -
Дом наш не знет.

Кормит Колетт
Каждый сосед.
Кошка - картинка!

Шкурка - вельвет.
Гнется Колетт,
Как балеринка.

И для бесед
Кошка Колетт
Лучше всех прочих.

Это не бред.
Я вам в обед
Дам адресочек.

Утром Колетт
Бросишь – “Привет!”
Вечером – “Чао!”

Тут же в ответ
Кошка Колетт
Скажет вам - Мяу!

Моя корова Какаду
С утра валяется в саду.
А молока давать совсем, совсем не хочет.

Я жду и жду, но вот пока
Нет даже капли молока
В большом ведре, а Какаду моя хохочет.

Ей все как будто трын-трава.
Я целый день колю дрова,
Готовлю печь для ароматной пшенной каши.

Но молока все нет и нет.
Что ж, Какаду, держи ответ.
Вы, поглядите-ка, она по саду пляшет!

Прошло уже немало дней.
Не знаю, что мне делать с ней.
Пора давно ее наказывать сурово.

Но с Какаду не сводит глаз
Производитель - бык Алмаз:
Очаровательна веселая корова!

Она то пляшет, то поет.
А молоко? Нет, не дает.
Зато смешит нас лучше всяческих комедий.

С ней так забавно и легко!
А молоко? Что молоко?!
Его я просто покупаю у соседей.

Вдыхая аромат тюльпана ночи,
Рассвет свой приговор на миг отсрочит.
Но солнце равнодушно и упрямо
Безжалостно меняет панораму.
Последних звeзд стыдливые огарки
Поспешно прячет небосвод неяркий.
Играет ветер утренней прохлады
На дудочке победные рулады.
И вместо бормотания и вздохов
Звук нарастает, превращаясь в грохот.
День правит бал, уверенный и гордый.
И вот уже бескомпромиссно содран
Покров раздумий, никому не нужный.
Труба зовет: газета, завтрак, служба.
Дела - над головой хлестанье плети.
Еще не скоро в темном фиолете
К нам ночь войдет, неся в глубокой чаше
Напиток ароматный. Цепь пpомашек,
Ошибок, необдуманных решений
Порвется. Упадет, как камень с шеи.
Мы наконец расслабимся устало
В объятиях ночного покрывала.

Наклеены улыбки на плоскости зеркал.
Мне тонкий голос скрипки о чем-то прокричал.
Но, не поняв и скpипку приняв за контрабас,
Я вязну в паутине невысказанных фраз.
И все вокруг смеются над глупостью моей.
И дразнят невозможной закрытостью дверей.
Ах, отпустите, что вы! Мне улетать пора.
Но хмуры и суровы чужие зеркала.
Распята, словно стрелки. Затянута лассо.
Мелькают рифмы-белки, как палочки серсо.
Похожи на улиток, ползут обрывки фраз.
И снова вместо скрипок я слышу контpабас.

Жил-был в часах один аббат,
На мир смотрел сквозь циферблат.
Судьбе такой совсем не рад,
Но верный долгу как солдат.
Годами, каждый час подряд,
Надев свой праздничный наряд,
Он выходил как на парад
Костела украшать фасад.
Однажды видит наш аббат -
Идут войска за рядом ряд.
Он закричал: “Вставай, отряд!
Готовьте пушки под заряд!”
Врагу не сдался старый град.
Аббату дали сто наград
И подарили дом и сад,
Чтоб он растил там виноград.
Знакомый рассказал пират
Мне эту сказку для ребят.
И если дети плохо спят
Начните так: “Жил-был аббат…”

То, пробившись сквозь жесткую землю,
То, как манна, слетая с небес,
Постепенно становятся стеблем.
И твердеют, как глины замес.
Обретают законченность фразы,
Cохраняя начальный испуг,
Cловно новорожденная ваза,
Что еще не отвыкла от рук.
Словно снежного вихря круженье,
Над великой, всесильной рекой -
Слов отталкиванье, притяженье.
Взбудораженность, непокой.

*******
Мир , как будто в тумане плавает.
Успокаивается вихрь.
И тогда появляется главное:
Не стихи, а предчувствие их....

На снятой случайно фотке
Из лучиков воздух соткан —
И радостный и весенний.
Я помню то воскресенье:
Мы встретились в парке рано,
Гуляли вдоль океанa.
За кофе в любимой “Башне”
Ты стих мне читал вчерашний.
Он был, как всегда, лиричным,
Печальнее, чем обычно,
С лукавинкой, так мне милой.
Я помню и запах ила,
И пены густые клочья.
Мир выглядел очень прочным,
Надежным, как эти скалы.
А в среду тебя не стало...

Висит луна, как меч Дамоклов.
Кладет пощечины на стекла
Фонарный свет.

Бледнеют краски акварели,
И звезды сильно постарели,
Сошли на нет.

Земля в обьятиях июля.
Все успокоились, уснули,
Сыграв отбой.

Спят купола и минареты,
Как непохожие планеты
С одной судьбой.

Заснули конный, пеший, ратный.
Туда идущий, и обратно,
Спит «сэр», спит «мисс».

Лишь Бог не спит июльской ночью.
Он наших снов цветные клочья
Бросает вниз.

Ростислав Эмануилыч, чуть похожий на артиста.
Одевается не броско, но однако очень чисто.
Образован и начитан. Из семьи интеллигентной.
Знает толк в очарованьи старомодных комплиментов.
Он целует дамам ручки. Происзносит нежно фразы.
Но, при этом, между прочим, не женат еще ни разу.
Ростислав Эмануилыч любит имидж ловеласа.
Только сам уже, к несчастью, далеко не экстра-класса.
И не та уже фигура, чтоб показывать при свете.
Потому назад вернулись и записка и букетик.
Ну, а рядом проживает одинокая соседка.
Пусть не очень симпатична, но души довольно редкой.
Увлеклась здоровой пищей. На пару готовит зразы.
Вы забыли бы, голубчик, и про печень и про язву.
Все, пора остановиться и подумать на досуге.
Что случится, если бросят вас прелестные подруги.
А куда вы на ночь глядя, с перестеньком в один каратик?
Так бы сразу и сказали - Мы напрасно время тратим....

Не стану я город описывать южный.
Вам это, наверное, просто не нужно.
Название тоже вам мало что скажет.
Курортное место с толпою на пляже.
Вокруг надоевшие яркие краски.
Навязчивый воздух и знойный и вязкий.
Притихший, ты здесь не побродишь по лугу.
Пора нам на север. Прощаемся с югом.
Ты, северный ветер, шалишь, как мальчишка.
Колючий какой - прижимайся не слишком.
Ну, как поживают лесные озера?
Лети и скажи - мы увидимся скоро.
Ах, как хорошо обниматься с подругой
Вдали от горячего, пыльного юга.
Когда она дремлет вот так на рассвете.
Смотри не буди ее, северный ветер.

Почему, скажите, бога ради, до сих пор мне хриплый голос дорог?
Потому ли, что поёт он классно с детства мной любимую "Семь сорок"?

А ещё поёт про институтку, про цыплёнка и Одессу-маму —
И могу я слушать бесконечно в прошлом запрещённую программу.

Чем же он надёжно нас цепляет, так недолго бывший на эстраде
Исполнитель лирики кабацкой, этот самый Северный Аркадий?

Вот опять одесские приколы, но я знаю, что ни говорите,
"Школа танцев", даже "Гоп со смыком" — это всё немножечко про Питер.

В том, что наш Аркадий, ленинградский, были все уверены когда-то.
Пел в его манере вдохновенно корешок мой с улицы Марата.

Он играл на старенькой гитаре очень артистично и фасонно,
А вокруг вопили "Тётю Хаю" и про свадьбу в доме Шнеерзона.

Не располагает к сантиментам наша жизнь в суровую эпоху,
Но пока мы слушаем "Семь сорок", то, поверьте, всё не так уж плохо.

Простуженный Витебск в отчаянных лужах.
Шагал и Малевич пока ещё дружат.
У них на искусство различные взгляды.
Пока ещё вместе, пока ещё рядом.
Рисует Шагал — и по небу корова
Летит, как живая, ну честное слово!
А Витебск наряден, а воздух прозрачен...
Однако Малевич всё видит иначе.
Кричит нам Вселенная в рупор квадрата:
"Достаточно спать, просыпайтесь, ребята!"
Малевич пришёл — значит, утро настало.
Он всеx зачеркнул, даже друга Шагала.
Мы знаем, зима не похожа на лето
И ночь не наполнена утренним светом.
Малевич с Шагалом — два красочных мира,
Но Марк никогда не простит Казимира.

Звезда, манерно повернувшись боком,
И непослушный поправляя локон,
На Землю глядя вниз неблагосклонно,
Произнесла медлительно и сонно-
"Фонарь, Фонарь, зачем ты тратишь силы?
Твой свет невразумительный и хилый
Стать настоящим никогда не сможет.
Отрезок жизни, что тобою прожит,
В сравнении со звездным многолетьем,
Не огорчайся - просто незаметен.
Ты отменен моим существованьем.
Ну, что же, отвечай, я вся вниманье."
Фонарь вздохнул чуть-чуть по стариковски-
"Зачем я есть? Отвечу философски.
Ты, как мечта, прекрасна - небожитель!
А я вручаю каждому по нити.
Сейчас я в парке освещу аллею.
И на глазах она повеселеет.
Мой слабый свет для путников - отрада.
Ты далеко, а я все время рядом.
И в заключенье, так скажу тебе я-
Себя я ощущаю Прометеем!"

Времени воды I

Вечер беспечный,
Недолговечный.
Вечер - повеса.

Утро серьезно.
Все ваши грезы
Держит под прессом.

День энергичен.
К драке привычен.
Смелый, упрямый.

Смотрит капризно.
Дразнит харизмой,
Ночь, словно дама,

Нас мирозданье
Радует данью,
Щедрым уловом.

Ракушки суток,
Жемчуг минуток
В неводе снова.

Сутoк сезоны II

Сутки сезонны.
Утро oзонно.
Утро весенне.

День этот шалый -
Лето, пожалуй,
Вот наше мненье.

Вечер, как осень,
Желтое носит,
Желтое с синим.

Ночь - незнакомка
В шелке поземки -
Просто богиня.

Времени воды...
Мы - мореходы.
Мы - Робинзоны.

Жизнь наша тленна,
Но неизменны
Суток сезоны.

Пусть будет, как воин.
И горд и спокоен.
Приучен к порядку.
Однако, в тетрадку
Запишет покупки.
Надутые губки,
И слезы на щечках.
(Все наши примочки).
Ему безразличны.
Как будто напичкан
Реестрами правил.
Нет, пусть бы лукавил.
И был сердцеедом.
Но только победа
Последнего раза
Изменит все сразу.
В супружеском ложе
Он станет надежен.
Чтоб самая малость
Другим не досталась.
А, впрочем, нимфетки-
Сплошные кокетки.
С его-то натурой...
Хочу балагура!
Чтоб в центре вниманья!
Душою компании
Он был бы на деле.
И просто бы млели
Хозяйки гостиных
От шуток невинных.
Мечтая при этом,
Быть с ним тет-а-тет,
Но тут уже дудки!
Не дам на минутку
Я вам балагура!
Жаль, дома он хмурый.
Уткнется в газету-
И праздника нету.
Здесь он настоящий.
Пусть будет домашний.
Поэт и мечтатель.
Ходил бы в халате.
Попыхивал трубкой.
Сказал бы- “Голубка,
В моих ты объятьях!
Но деньги на платья
Придется вам, леди,
Занять у соседей.
Ваш мир из предметов
Не близок поэту.”
Какой-то он вялый.
И этот, пожалуй,
Не нужен, не нужен!
Кого же мне мужем
Назвать? Это важно!
Совета я жажду!
Кого же? Вот, воин!
Нет, слишком спокоен.
Кого? Сердцееда?
Чтоб после победы
Боролся с натурой?
Ну, что, балагура?
Он дома невесел.
А, этот, что с кресел
Не встанет, похоже.
Мечтатель! О, Боже!
Нет, все здесь не в масть мне!
А хочется страсти!
Такой, как пучина!
Хочу я мужчину...

Февраль набух, набух, как почка.
И распускается дождем.
Моя испуганная строчка
Невнятно шепчет: подождем.
Мы подождем весны с тобою.
Зачем февраль? К чему февраль?
Тем более, что здесь не воет
Пурга. Не заметает даль
Поземка. Вовсе снегопада
Не ждут уснувшие поля.
И стужи нет. Я даже рада,
Что мне не нужно умолять
Себя войти из ночи в утро.
В февральский ветренный клавир.
Санкт-Петербург. Здесь перламутром
Укрыт не город - целый мир.
На Невском гаснут фонари.
Светает. Звякают трамваи.
И город мой парит, парит,
Над берегами привставая.
В сознаньи оба февраля
Живут. И нынешний - невьюжный -
Вдруг иногда, слегка шаля,
Заденет старый. Тот натужно
Кряхтя, осадит молодца.
И все во мне угомонится.
Здесь нет у месяцев лица -
Они - календaря страницы.

Начинается в серванте разговор.
Несомненно, самый главный здесь - фарфор,
Привезенный из Китая раритет,
Чем кичится он последние сто лет.
Два набора - Императорский завод -
Отступают, пропустив его вперед.
Ты, как хочешь, это так и понимай,
Только всеми здесь командует Китай.
Чашек с блюдцами вас радует парад,
Но прислушайтесь, они вам говорят:
"Кто в серванте лучше всех - большой вопрос,
А у этого сервиза задран нос."
Мы решили тут подсчетом голосов -
Вы заприте-ка китайца на засов.

Ломоносовский ничуточки не хуже -
Он такой.... интеллигентный петербуржец...

Открываем досье
На семью Монпансье.
Всё мы знаем про них -
Каждый вздох, каждый чих.
Нет семейства конфет
Без особых примет.
Завершил променад
Шумный выводок чад:
Славный клан Леденца
От простого отца, -
Чем порадует нас?
Каждый отпрыск щекаст.
Трюфель важен и горд,
Как какой-нибудь лорд,
И на нем старый твид
Безупречно сидит...
А теперь – Монпансье.
Вам, мадам и месье,
Я открою секрет.
Из семейства конфет
Эти - все бунтари:
Нет начинки внутри,
Стиль их странных одежд –
Это явный мятеж,
Входит этакий панк
В магазин или в банк!
Да, назвать их наряд
Можно просто - разврат!
Пухнет, пухнет досье
На семью Монпансье....

Сяду шить неспешно
Из тоски осенней,
И из тьмы кромешной
Плащ прикосновений.

Как здесь будет кстати
(Все почти готово)
Этот кант объятий
В нежно-васильковом.

Ты придешь под вечер -
Хмурый, недовольный.
Мысль - тебе перечить -
Кажется крамольной.

Нежность разобьется -
Соберу осколки.
Ниточка порвется,
Выпадет иголка.

И тогда защитой
(Вот и примененье!)
Станет мною сшитый
Плащ прикосновений.

12.26.16

Давайте сегодня затронем тему
"Человек и государственная система".
Представьте себе, вот живет он где-то,
В любой точке нашей планеты.
Простой человечек - головка, коленочки.
Жена, дети: мальчик и девочка.
Правил не нарушает. Дома прибрано.
И тут объявляют: предстоят выборы!
Новый президент! Все будет иначе!
Человек подбоченился. Это значит,
Что он может изменить к лучшему
Жизнь свою и рядом идущих.
Человек выбирает своего кандидата,
Ссорится со всеми, ругается матом
С теми, кто против, кто не согласен,
Потому что его кандидат прекрасен!
Он все исправит, что было плохо.
Он, наконец, изменит эпоху!
Человек нервничает, переживает.
И вот его кандидат побеждает!
Ах, что теперь будет! Что теперь станется!
Но годы идут, и ничего не меняется...
Итак, мы с вами обсуждали тему -
"Человек и государственная система".

Зима разбросана повсюду,
Играет белые этюды
На площадях.
Пурга шипит и вьется змейкой,
Снег на дорожках, на скамейках,
На лошадях.
У лошадей гранитной масти
Открыты в судороге пасти,
Они бегут.
А в стременах, привстав немного,
Наездник смотрит на дорогу
И держит кнут.
Снежинки кружатся как ведьмы
А в голове стучит: «Успеть бы.
Поспеть бы в срок.»
Они бегут неутомимо.
Через столетия и зимы
Их путь далек.
Им безразличны наши страсти.
У лошадей гранитной масти
Своя стезя.
Они бегут и твердо знают:
Того, который их седлает,
Сердить нельзя.
Нельзя сердить, нельзя перечить.
Их бег сквозь время бесконечен,
Непобедим.
Вот так и мы с тобой, дружище,
Бежим вперед под кнутовищем
Подобно им.

Эти сани, сани, сани
Понеслись, как будто, сами.
Ими правит королева.
Сторонитесь, те, кто слева.
Сторонитесь, те, кто справа.
Эй, зеваки! Вас орава.
Дети черни неумытой,
Попадете под копыта!
Я послала вам метели -
Вы отбились еле-еле.
Сообщить вам очень рада,
Что готовлю снегопады.
Ненaвижу этот город.
Будет он снегами порот.
Свяжет улицы тесемкой
Бесконечная поземка.
Для меня вы - поле брани.
Заморозив все герани,
Я продолжу поединок,
В сердце Кая всыпав льдинок.
Станет он холодным, белым
Сыном Снежной Королевы!

Я смотрю тревожно, исподлобья:
Поле боя снегом заметает.
Вижу - Родина моя в исподнем
По сугробам мертвых собирает.
Бесполезно омывает раны,
Причитает, отойдя в сторонку.
Солнца диск, истерзанный и рваный,
Утекает в землю, как в воронку.
Содрогается земное тело,
Будто молот бьет по наковальне.
Мне, скажите, что теперь за дело?
Я стою на полосе нейтральной.
И не помешать, не заступиться.
На губах застыли утешенья.
Даже не умею помолиться,
Чтобы Бог простил ей пригрешенья,
Чтобы сыновья домой вернулись,
Чтоб все жили просто и нормально.
Почему, скажите, я волнуюсь,
Если я на полосе нейтральной?

Переливалась очень странно
Белёсая распущенная мгла.
Кусочком масла в рыхлой каше манной
Плыла луна, плыла, плыла, плыла.

Был Кристмас - время новогодних ёлок,
Мороза, снега, милой детворы.
И этот нарисованный поселок
Казался продолжением игры.

Игры перемещения в пространстве,
А сверху падал настоящий снег.
Быть может, мы, уставшие от странствий,
Вдруг обрели спасительный Ковчег?

Оберегая время от утраты,
Сместился распорядок лунных фаз.
И слившиеся стрелки циферблата
Показывали полночь каждый час.

Все закружилось: мы, земля и небо.
И пахла ночь, как пахнет волшебство.
Как будто бы и жизнью вовсе не был
Путь, нами пройденный. Дарило Рождество

Иллюзию возможного начала
Прекрасной сказки из прекрасных книг.
И только солнце вежливо скучало,
Считая до рассвета каждый миг.

Ноябрь-Конкурс

Монолог Лошади
(По картинке)

Да, интересно-сезон который?
(Мешают шоры...)

Вот, почему-то пуста карета-
Работы нету.

Давно не кормит ничем нас вкусным
Хозяин - Густав.

Бока порою дождинки колют-
Ноябрь, что ли?

Детишки в куртках шагают в школу
И ветки голы.

На лужах утром ледок непрочный-
Ноябрь, точно!

Ну, кто полезет сейчас в карету?
Скорей бы лето.

Грустит хозяин-в карманах пусто.
Ах, бедный Густав.

И он, как видно, опять под мухой.
В конюшне сухо...

Холодный этот ноябрь, надменный.
В конюшне сено...

Сидеть бы дома в такую пору.
(Мешают шоры...)

Что вам не нравится,маэстро? Я сказал,
Что вам отпущено чуть больше полувека.
Года не убивают наповал.
Они не тихое пристанище, не Мекка
Для страждущих, больных, усталых душ.
И не зарубки на дверном проеме.
Они напоминают “Мулен Руж”.
И кружат все и вся. Конечно, кроме...
Меня. Я здесь, чтоб наблюдать.
Оценивать и ставит все на место.
Вам до конца, пожалуй, не понять.
Но это к лучшему. Поверьте мне, маэстро.
Я много странствовал.
Да, впрочем, и сейчас, границы не являются пределом.
К огню поближе? Коньяка бокал?
Спасибо. Но пора заняться делом.
Итак, мы говорили о душе,
О вдохновенье. Вы просили славы.
Вы, я надеюсь, оценить клише
Способны? И не станете ни мало
Печалиться и горевать о том,
О чем и беспокоится нет толка?
О чем вы, дорогуша, на потом
Оставьте эти ваши недомолвки.
По-моему, мы обсудили все.
Вот здесь поставьте точку или крестик.
Да, вас, голубчик, кажется, трясет?
Душа, вы говорите, не на месте?
Что ж, покажите. Самому смешно!
Нельзя же демострировать пустышку!
Ну, вы решились? Что вы? Ах, грешно?!
Маэстро, вы похожи на мальчишку.
Так, ставьте крест. Светает. Мне пора.
Он превратится в подпись. Что стараться?
И знайте: из-под вашего пера
Теперь шедевры будут появляться.
Прощайте. Коньяка еще глоток...
А в сказочки про душу вы не верьте.
Совсем забыл-лавровый ваш венок
Чело украсит только после смерти.

Холст на подрамнике. Стиль модерновый-
Что-то лиловое.

Юный художник. Немного накуренный-
Как же без дури- то?

Рисует все странное. Ну, что вы хотите-
Такие события...

Страшно жить, страшно. Мир поруган-
Убивают друг друга.

Вот, он запрется, И малюет люто-
Борется будто.

А мальчика жалко: Сгинет по пьяни,
Не став Модильяни.

Писал бы Собачек, Кошечек-
Стошечка, к стошечке.

А, так, ни денег ни славы. Но есть что-то
В его работах.

Если не сломается, То, со временем
Будут и премии.

Я, художник с именем, Иду, тоскуя,
В его мастерскую.

Поднимаюсь . Вручаю бутылку.
Он пьет с ухмылкой.

Валится на диван. А потом...как врежет
Яркое, свежее....

Смотрю на холст: Рыжее, сизое...
Целую ризу я…

И молюсь – Таланта, Дай Боже,
И мне тоже...

Белые мыши.
Серые кошки.
Черные мысли.

В маленькой нише
Мелкие мошки
Странно повисли.

Черные мысли,
Как паутина,
Где-то под крышей.

Желтые листья.
Красная глина.
Серые мыши.

Нежные рожки
Слабых улиток,
Бабочек крылья.

Рыжие кошки
Строят из ниток,
Пахнущих пылью,

Башни, бойницы.
Строят и рушат,
Рвут, словно письма.

Окна больницы,
Слабые души,
Черные мысли.

В лунной дорожке
Ходят по крыше
Кошки ли, рыси?

Серые кошки.
Белые мыши.
Черные мысли.

Мальчишка-подранок.
С чужого плеча гимнастерка.
Как встал спозаранок,
Так сразу - готовка, уборка.

Минуты присесть
Бедолаге-то нет и надежды.
Он знает, что здесь
Его только из милости держат.

Поправится полк,
И готово - обратно под пули.
Какой с него толк?
Слава богу, одели, обули.

А он умирал.
Умирал на снегу под Ростовом.
И сам генерал
Его выходил еле живого.

Но сыном полка
Не оставят. Тут дело пустое.
Побудет пока,
А потом уж куда-то пристроят.

Хоть сын за отца,
Вроде, больше у нас не в ответе.
На горе мальцa
Про родных написали в газете.

А мне говорили -
Просил генерал за мальчишку.
Его осадили -
Ну, чтоб суетился не слишком.

Тяжелая ноша:
И мать и отца посадили.
Мальчишка хороший,
И, главное, чуть не убили...

Ну, хватит о том -
К генералу напрасно он жмется.
Сначала Детдом,
А потом, а потом, как придется...

Мальчишечка несть
За отца попривык уже боль-то.
Он знает, что здесь
Его держат из милости только...

Маленькая женщина, мелкая, как лодочка.
Маленькая женщина, быстрая походочка.
Курточка неброская, непременно в талию.
Брючки или шортики, детские сандалии,
Стрижечка короткая, лоб, закрытый челкой.
Взгляд не настороженный, но немного колкий.
Украшенья скромные, сумка без амбиций.
Маленькая женщина, легкая , как птица.
А начнет лавировать между вами, хмурыми.
Вы поосторожнее. Мощными фигурами
Не сожмите крошечку, дайте ей дорогу.
Вас и так, родимые, много, очень много
Cильных и уверенных, наглых, крупных, рослых.
Маленькой-то женщине среди вас непросто!
Вот она и прыгает. Слабая пичужка.
В ней не видят лидера взрослые подружки.
Женихи имеются, только их не густо.
Для любовных подвигов нужно больше бюста,
Для любовных подвигов рост бы нужен тоже.
Маленькая женщина, кто тебе поможет?
Но, однако, может быть, все не так уж плохо?
На тебя оглянется новая эпоха.
Снoва станут модными крошечные формы
Все, кто были стильными, станут больше нормы.
Вот тогда ты, милая, посидишь на троне!
И прискачет принц к тебе - маленький, на пони!

/ПО КАРТИНЕ МАРКА ШАГАЛА «ПРОГУЛКА»/

Я любил Беллу.
Она летела
по нежно-голубому небу над Витебском.
Я шел по земле и держал ее за руку,
потому что боялся, что она улетит навсегда.
Она была прекрасней солнца, восхитительней луны.
Сны О Белле
преследуют меня всю жизнь.
Даже теперь, когда я счастлив во втором браке,
Я все еще нахожусь под знаком Беллы.
Белла - это Витебск, это - молодость, это - автопортрет,
где я - краснощекий, рыжий, большеротый.
Белла - это суббота.
Это мой отец, вечно пахнувший селедкой.
Это - мама, дяди, тетки
И вся наша многочисленная родня.
Белла - это я.
Я всегда буду чувствовать ее флюиды.
Белла - это Ида.
Это - Петроград, Москва, голод
И счастье.
Белла - это участие мое в революции.
Попытка приспособиться, прижиться, устроиться.
Белла - это поиск.
Поиск себя, и победа над обстоятельствами,
над всем, что не есть искусство, не есть живопись, не есть творчество.
Белла - это отрочество,
моего таланта. Это - мое стремление показать,
каким счастливым может быть человек,
живущий в маленьком городе Витебске.
Конечно, если его возлюбленная летит по небу,
а он идет по земле и держит ее за руку,
потому что боится, что она улетит навсегда.

Вечереет, стрекочут цикады.
Звезды яркие над Гранадой.
Воздух знойный напоен жасмином.
Я стою в одеянье старинном.
Все мужчины из нашей Гранады
Дамам ночью поют серенады.
И сейчас под решеткой балконной
Гитарист, в меня нежно влюбленный.
Он всю ночь мне слагает балладу,
Ожидая при этом награду,
Не решаясь подумать, какую -
Я, пожалуй, его поцелую.
Но люблю я совсем другого.
Я люблю торреро лихого.
Победил он быка на корриде.
Он не здешний, родился в Мадриде.
Я нaдену мантилью из кружев.
На двоих приготовлю ужин.
Лишь луна уйдет с небосклона,
Я спущу веревку с балкона.
Спать отправлю я гитариста,
Хоть я, в общем, люблю артистов.
Но торреро - это отвага .
Это - шляпа, костюм и шпага.
Но торреро - это коррида.
Пусть он даже не наш, из Мадрида.
Я ему свое сердце открою.
Я хочу стать наградой герою.
Ожидаю его с нетерпеньем.
Лишь одно меня вводит в смущенье:
Если он не из нашей Гранады,
Петь умеет ли он серенады?

Я иду по широким ступеням.
Мрамор ноги морозит босые.
Я озябла, мелькают тени.
Света нет, лишь лучи косые.
За спиной еле слышный шепот:
Кто посмел? Зачем рассказали?
Лошадей за окнами цокот.
Я стою на пороге спальни.
Шаль не греет, трясутся руки.
Догорая, свеча оплывает.
Ах, я в желтом - это к разлуке.
Боже, что я ? Ведь он умирает.
Шторы спущены, лампу убрали.
Тишина, как в могильном склепе.
Он сказал, чтоб меня не пускали.
Что же будет? А как же дети?
Три недели не плачено в лавке.
И за дом надо выплатить ссуду.
Ах, как колют в корсаже булавки…
Плакать хочется - нет, не буду.
Дошутились злые повесы.
Что ж, теперь виноватых не сыщут.
А Дантес ? Что же будет с Дантесом?
Ведь его, наверное, вышлют.
Ты прости меня, милый Пушкин.
Дорогой ты мой африканец.
Все же, Жорж, он такая душка.
И вообще, не наш- иностранец.
И всего-то было две встречи.
За такое разве стреляют?
Комплименты, фривольные речи.
Ах, о чем я ? Bедь он умирает.
Что наделала, что натворила?
Hа колени, молиться, молиться…
Ведь своими руками убила.
Что мне делать теперь? Oтравиться?
Как жестоко творец карает.
Ведь бывают, наверное, и хуже.
Пожалей, ведь он умирает.
Сашу, Сашу верни мне - мужа!
Почему вдруг так много света?
Зеркала занавешены черным.
Кто-то плачет - убили поэта.
Что-то важное - нет ,не помню.
Ноги ватные, пол уплывает…
Руку, руку же, помогите!
Все, сознание покидает…
Что-то…- Дети! Детей уберите!

Мы понимаем, что мы не дети,
Когда родных уже нет на свете.
За ночью снова петух на зорьке:
Года уходят, их привкус – горький.
Вода с осадком, и хлеб как вата.
Вернуть бы детство и то “когда-то”.
Вернуть, «что было» - пусть ненадолго.
Ах, как же мило поют про Волгу.
Газеты пишут: “народ, в народе”,
И брюки клешем в большущей моде.
Простые фильмы: пастух, свинарка.
Я - белый фартук и галстук яркий.
Сосед по парте со мною нежен.
Генсек сменился, но речи те же.
Вот - класс девятый. Предметы новы.
И папа с мамой еще здоровы.
Нет "неотложек", болезней ада.
И все так славно, и все как надо.
Поют красиво - то Хиль, то Пьеха.
Никто не умер и не уехал.
Газеты пишут: “надой утроим”.
И мы все верим: вот-вот построим.
Портвейн дешевый, закуска - кильки.
А в моде мини и туфли-шпильки.
Не подступиться к Универмагу,
А наши танки штурмуют Прагу -
Мы братьев-чехов в беде не бросим.
Нам до отъезда еще лет восемь.
Или пятнадцать - да кто там мерит.
И даже папа уже не верит.
В газетах пишут, что путь наш точен.
Генсек сменился, акцент – не очень.
Мы - поколенье семидесятых.
Из тех – согласных, из тех - распятых.
Мы продавались почти задаром.
Чтоб было легче ходить по парам.
И в марше легче, и в карауле:
Не говорите, что вас надули.
Ведь мы молчали… Как мы молчали!
Нас продвигали и назначали.
Потом метались, как лишний атом -
То коммунисты, то демократы.
Не понимая, к кому прибиться,
Уже летели через границу.
Прости, Россия, невиноватых -
Нас, поколение семидесятых.

Я увлечен романом новым:
Ах, Вы прекрасны, как заря.
Но корабли отплыть готовы,
Мы поднимаем якоря.
Ну что ж, прощайте, дорогая.
Я Вас за все благодарю.
Я возвращусь, пожалуй, к маю.
Или, скорее, к декабрю.
Я напишу из Ливерпуля:
Подробно, не теряя нить.
И где-то в недрах ридикюля
Письмо Вы станете хранить.
И вынимать все реже, реже:
Хозяйство, дети, стрижка роз.
Исчезнет Ваш румянец свежий
И потускнеет медь волос.
Я не вернусь - мне будет больно
Увидеть перемены в Вас.
Прощайте - вот уж ветер вольный
Наполнил парусов атлас.
Мотор стучит надежно, верно,
На знамени следы от пуль.
Вы ждите, ждите непременно
Письмо со штампом «Ливерпуль».

(По мотивам романа Людмилы Улицкой "Зеленый шатер")

Вера, Оля и Ирочка,
Сделаны под копирочку.
Фартуки, белые бантики.
Сердце полно романтики.
Девочки ласковы, вежливы-
Дети эпохи Брежнева.
Милые папочки, мамочки:
Щечки, улыбки, ямочки.
Все такое понятное:
Чтоб честь была незапятнанной,
Надо слушать родитилей.
Папа у Иры водитель и
Делать умеет лодочки.
Хряпнув, однако, водочки,
Свирепым таким становится-
Жену свою бьет до сукровицы.
Учит ee уму- разуму.
Так, городскою не сразу ведь
Стала семья Полуниных.
Дед крестьянствовал в Туле и
Ремешком, вдвое сложенным,
Строжил жену, ох, и строжил он.
Верочкин папа Семочка,
Вечно с набитой котомочкой,
Вечно с какими-то книжками.
Вайнштоки богаты не слишком,
Но и транжирят в меру.
Оба с женой инженеры.
Оля, та побогаче-
Есть и машина, и дача.
Дед аккуратный, лощеный.
Как в генеральских погонах
Выйдет. Такой уж важный.
Каждый подскочит, каждый
“Пoклон, Иван Афанасич”
Он, без улыбки,- “Здасьте..”
Суров, говорят, на летучке,
Но обожает внучку.
Как возьмет на колени-
Все. Само умиленье.
У Оли такие игрушки!
Не песик, набитый стружкой,
Как, например, у Иры,
А кукла- красотка Земфира.
Но Оля не жадная вовсе.
Дает поиграть. Попросишь-
Даст и Земфиру и Аду.
Однажды губную помаду
Стащила у мамы Аллы.
Как им за это попало!
********
Память слезу не вытерла-
Белые Ночи в Питере.
Невский красивый, царственный.
Ветки сирени на Марсовом.
Новые платья бальные.
Кем же ,девочки, стали вы?
Милые и прилежные ,
Дети эпохи Брежнева?
Где вы? Кто-то в Израиле-
Вот, и не угадали вы.
Вайнштоки здесь. Не уехали.
Так, пережили с помехами
Страшные 90-ые.
Даже расстались с сестрами
Семочки. Все успешные,
В Штатах. А сами замешкались.
Так и живут полегонечку.
В Иерусалиме –Олечка.
Шлет подружкам посылочки.
Все достается Ирочке.
Одна она с сыном мается.
Муж умер. Да, Бог с ним, с пьяницей.
Оля, Ира и Верочка-
Милые старые девочки.
В компьюторных файлах книжками:
Оля с двумя детишками…
Вера одна, не замужем,
Хоть и давно пора уже.
Ира с сыном Валерием.
Жили, во что-то верили.
А, кажется будто и не/ жили
Дети эпохи Брежнева…

Меч не воздет, он только лишь приподнят,
Но чует власть.
И замер шар хрустального Сегодня,
Боясь упасть.

Переливаясь сотней тысяч радуг,
Встает заря.
Но отдаленный гром на канонаду
Похож не зря.

Веселый день не зря нервозен, будто
Он не в себе.
Нет, он не верит безмятежной утра
Голубизне.

Нет, он не верит облаков покою,
Плечу Земли.
И мир - не Ренесcанс, теперь он - Гойя,
Он – Босх, Дали.

Пока еще не взорвано пространство,
Не взнуздан век,
Но аритмичен, выведен из транса
Планеты бег.

Пока еще вокруг не преисподняя, -
Пока что нет.
Меч обнаженный только лишь приподнят,
Но не воздет.

ВОЕННЫЙ - НЕ ВОЕННЫЙ...

По набережной Сены
Идёт, скрипя протезом,
Военный - не военный,
Но бывший, и не трезвый.

Когда-то не убитый,
Случайностью спасённый.
Давно уже пропиты
И зубы, и патроны.

Давно уже всё в прошлом,
Погибло в лихолетье.
Остались только брошка
И дамский пистолетик.

Забавные вещицы, –
Смешные сувениры
Прижились за границей,
Проехав с ним полмира.

Из золота скорлупки,
Орешки – в них алмазы.
Зачем-то брошь из скупки
Он забирал три раза.

И стёрлась монограмма
На ручке пистолета.
Жизнь – это мелодрама,
А может, оперетта?

Ни белых и ни красных.
И никому не нужный,
Надеется напрасно
Найти монету в луже.

А табака ни крошки,
В кармане ни полушки,
Ну, что ему в той брошке
И дамской безделушке?

Ах, Глашенька, Глафира...
Пропала в круговерти.
Нет, эти сувениры
Он не продаст до смерти.

А вечер в Сене тонет,
Как воротник подсинен.
Касаются ладони
Осколочков России.

Сегодня непременно
Напьётся, просто, в клочья,
Военный - не военный,
Но бывший, – это точно.

Балеринки
В пелеринках-
Спят фонари.

Легкий мостик
Взмахом трости
В небе парит.

Тень упала
В рябь канала.
Скоро рассвет.
Это Питер. Питер. Город, где меня нет.

Видя знаки,
Что Исаакий
В сон облачен,

Солнце гладит
Купол сзади
Робким лучом.

Над Манежем
Ветер нежно
Дует в кларнет.
Это Питер. Питер. Город, где меня нет.

Волны - стражи
Эрмитажа,
Строятся в ряд.

И над Биржей
Птицей рыжей
Кружит заря.

Биться в камень
Чаще станет
Луч - рикошет.
Это Питер. Питер. Город, где меня нет.

Сонный Питер
Слезы вытер
Утренних снов.

На Дворцовой
Свет пунцовый
Ярок и нов.

И , как будто,
В это утро
Летнего дня
Город вспомнил, Город вспомнил, вспомнил меня...

Снег идет над Венецией-
(Необычно явление).
Гондольеры не ленятся
Подхватить представление .
Под напевы протяжные,
Невесомое крошево
Успокоило ряженых,
Город весь запорошило.
Удивленные стужею,
Птицы в нишах хоронятся.
И звучит чуть простуженно
Монастырская звоница.
Тучи серые, вязкие
Обнимают фасады и
Карнавальные пляски их
Совершенно не радуют.
Неприветливы улицы,
Город в зимней прострации,
И соборы нахмурились,
Не узнав декорации.
Но, как прежде, по мостикам,
Над каналами старыми,
Маски бегают хвостиком
За влюбленными парами.
И улыбка жеманницы,
Что досталась прохожему,
С ним надолго останется
В этом веере сложенном....

Сохранить еврейства
Старые традиции
Мы поможем действенно-
Свадьбы и бар-мицвы...
*************

- Пальчики оближете,
Так играет Мотя.
Дальше или ближе
Лучше не найдете.

Он на скрипке может
И на фортепьяно.
А поет как, Боже мой!
Даже если пьяный.

Как зальет без пищи
Двести граммов в душу,
Так беседы ищет -
Кто б его послушал.

Вы не улыбайтесь.
Стойте, брови сдвинув.
Он вам станет «мансы»
Вкручивать про сына.

«Первый на работе.
Весь ушел в науку».
Сына нет у Моти -
Вот какая штука.

Вы уж не серчайте
На него за это.
И не отвечайте -
Он не ждет ответа.

Мотя знает песен
Больше, чем их было.
У него в Одессе
Всех в войну убило.

И с тех пор он странный.
Ну так что за «хипиш»?
Он под фортепьяно
Вам споет на идиш.

Будем ждать, придете?
Чай дадим с малиной.
С кем-то нужно Моте
Говорить про сына.

Краски пионов
В вечере тонут.
Складочки тюля
Ветер раздует.

Прыгнет вдруг резко
Сквозь занавеску
Внутрь гостиной
Лучик невинный.

Лунное чудо
Звякнет посудой.
Прятаться станет
В листьях герани.

Жаль, что пионы,
Съежившись сонно,
Шалости эти
Вряд ли заметят.

Вскрываются вены.
Бумажная пена
Подхватит, закружит
Кровавые лужи.
Тогда только муза откроет объятья,
Когда свою жизнь вам не жалко отдать ей.
Готовы на все вы, себя не жалея.
А строчки бунтуют, от крови шалея.
Пространство бумаги кромсают и режут.
И требуют слов неожиданных, свежих.
Вы рвете аорту,
Чтоб звуков когорта
Зажала все поры
Словестного ора.
Вам страшно, вам страшно, и кажется даже-
По этой бумаге вас просто размажут.
Но вы, как пловец, уходящий под воду,
С восторгом стихии вручите свободу.
И будете рваться внутри, в одиночку
От слова до слова, от строчки до строчки.
Поток стихотворный
Польется сквозь поры,
И вскрытые вены
В бумажную пену.

Я прильну к твоим ногам океаном,
И щеки легко коснусь облаками.
Волны в берег бить тогда перестанут.
Ветер выпьет их большими глотками.

Посмотри, как солнце в пальмы садится -
Ярко-рыжая нарядная брошка.
Над тобою я кружу, словно птица.
Миру вызов моей храбростью брошен.

Остановится процесс эволюций.
Станет миг этот неприкосновенным.
Ты услышишь, как сердца наши бьются,
Потому что мы одни во вселенной.

Для того записан путь, Богом данный
(Есть же где-то он, судьбы моей камень),
Чтобы лечь к твоим ногам океаном,
И к щеке твоей прильнуть облаками.

Марина Цветаева
Тоска по Родине
…Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И все - равно, и все - едино.
Но если по дороге - куст
Встает, особенно - рябина...
3 мая 1934

****
Я кусаю горчащую ветку.
Не рябину-рябина вкусней.
Эти ягоды яркой рассцветки
Я когда-то видала во сне.
Сон надолго застрял в подсознанье,
Словно клад на морской глубине.
Только ягод не помню названья,
Да, и впрочем, зачем оно мне?
Не рябина. Здесь нету рябины.
Я в стране орхидей и мимоз.
Как она оживляла картину
Безнадежно замерших берез.
На ветвях снегири и синицы.
Не зимующим птицам-укор.
Так снимали тогда по традиции
Зимний сад, зимний лес, зимний бор.
Вот-рябина. Красотка, позерша.
В объективе еще и еще.
Рядом вьются снежинки-гримерши,
Поправляя напудренность щек.
Не рябина у нас созревает.
Не рябина растет вдоль дорог.
И над этим кустом не витает
Обреченность цветаевских строк.
Аккуратен он. Даже картиннен.
Блеском радует ягод эмаль.
Но, как жалко, что он -не рябина.
Ах, Марина, ну, как же мне жаль...

ОДНОМУ ИЗ ГЕРОЕВ ВОЙНЫ 1812
ГОДА, УЧАСТНИКУ ДЕКАБРЬСКОГО ВОССТАНИЯ ПОСВЯЩАЕТСЯ...

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ
ВАМ ВСЕ ВЕРШИНЫ БЫЛИ МАЛЫ
И МЯГОК САМЫЙ ЧЕРСТВЫЙ ХЛЕБ,
О, МОЛОДЫЕ ГЕНЕРАЛЫ
СВОИХ СУДЕБ!

МАРИНА ЦВЕТАЕВА

...Любил проехаться на Святки
В санях меж деревенских изб.
И правя лихо, без оглядки,
Следить, как убегает вниз
Дорога. Снежного прибоя
Не расплескав, лететь к горе.
И вдруг увидеть за горою
Внезапно лес. По той поре
Уже морозный, зимний, спящий.
В туманной ледяной хандре.
И тем прекрасный и манящий.
И приглашающий к игре.
Как жаждет юная душа
Игры забавной, полной риска!
Сначала нужно не спеша,
Идти к реке, склоняясь низко,
Под ветками, попасть на след,
Такой удобный и покатый.
Как будто не таящий бед.
Но время близится к закату.
Садится солнце в пелену,
Огромное, как глаз вселенной.
Ты не в гостях. Ты здесь в плену.
А лес - хозяин твой надменный.
Не видно санного пути,
Его петель, его извилин.
Теперь совсем с него сойти
Так просто. Страшно ухнет филин.
Себя погубишь, лошадей.
Без всякой пользы и без толку.
Хохочет жутко Берендей.
Что за спиной? Дыханье волка.
Днем лес прозрачен, как вода.
Какой там лес? Скорее – роща.
Но ночью нужно ли туда?
Его объехать много проще.
Но не ему. Луна желта.
Похожа на цыганский бубен.
Пускай сожжет она дотла
Охапки серых, скучных буден.
Нет, он не станет, домосед,
Стареть в своем именье пыльном.
Бог Поражений и Побед
Летит к нему, расправив крылья.
Пройдут года. Он, генерал
Войны Двенадцатого Года,
Решит, что понял, разгадал
Стремленья тайные народа.
За неудавшийся мятеж
Погибнет в рудниках Сибири.
Оставим полного надежд
Героя. И прикажем Лире
Сейчас молчать. Уже рассвет.
Тумана истончилась пряжа.
Прощай. Но знай, что твой портрет
Есть в галерее Эрмитажа.

Не входите в экстаз.
И не тратьте запас
Напрасно.

Вы - поэт, ловелас.
Но, простите, я - пас.
Надо мной ваши чары
Не властны.

Дорогой мой Гомер,
Среди ваших Венер
Я не буду.

Между нами барьер.
Ешьте свой камамбер,
Не гоняйте маслины
По блюду.

Вы - позер, вы - эстет.
Список ваших побед
Длинен.

Но хотите совет?
Старомодный ваш бред
Хорошо бы горел
В камине.

Вы молчите, мой друг.
О, изящество рук
И запястий!

Вашей трубки мундштук,
Даже стрелочки брюк
Меня сводят с ума,
К несчастью.

Я, заметьте, месье,
Не такая, как все.
Те, что с вами.

Кстати, в вашем эссе
Про травинку в росе
Гениальна игра
Словами.

Мой сарказм иссяк.
Допивайте коньяк.
Я готова.

Под напором атак.
Опускаю свой стяг.
Да вы спите давно,
Казанова!

Целуют волны пряные
Край берега песчаного.
И сыпятся каскадом
На остров Коронадо.

Лиловые и синие
У горизонта линии
Лежат, устав от бега,
Под солнцем Сан-Диего.

Взбивает волны глиссер.
И пену, словно бисер,
Вплетает филигранно
В поверхность океана.

Стоят в бессменных вахтах
Здесь паруса на яхтах.
И белые, как лилии,
Отели в изобилии.

Рекламами распорот,
Шумит вечерний город.
Щедры, благоуханны
Кафе и рестораны.

В бокале равномерно
Экзотику с модерном
И виски с шоколадом
Мешает Коронадо.