Болью распят
Понтий Пилат:
«Душен как сад!
Тесно как ложе!

Солнца тиски
Сжали виски.
Сколько тоски!
Боже мой! Боже!

Чудо яви
Вечной любви!
Останови
Казнь на закате!

Но не прощай
Ерушалайм!
Не защищай-
Пусть он заплатит!

Казнь на горе:
Встанет в каре
Город зверей
Глядеть на Га-Ноцри.

Зрелищем пьян
Крови из ран
Город - варан,
Город уродцев.

Там или здесь
Страшную месть,
Если ты есть-
Все, что прошу я.

Чудо яви
Вечной любви-
Останови
Казнь Иешуа!”

Летая всюду, везде,
Он спал в орлином гнезде,
Презрев объятия нежных ветвей.

И не вливаясь в поток,
Один летел на восток,
Где ожидал его друг-суховей.

Ни степи, ни водоём
Их не видали вдвоём,
Поскольку каждый был сам по себе.

Он дорожил другом, но
Когда вставал на крыло,
Предпочитал доверяться судьбе.

Вот он летит между скал,
Ему смешон их оскал, –
Неуязвим он и Богом храним.

Я тоже неба солдат,
Мне этот ветер, как брат,
И я хочу улететь вместе с ним.

Пускай другим суждено
На мир смотреть сквозь окно,
А мне мой ветер подарит простор

И я туда полечу,
Где можно жечь, как свечу
Закат багровый над амфорой гор.

Возможно, я не вернусь,
И будет легкая грусть
Мои стихи осенять, словно нимб.

Я тоже неба солдат,
Мне этот ветер , как брат,
И я хочу улететь вместе с ним...

Мой далекий, мой ненужный,
Брось, ты, думать обо мне.
Знаю, память, город южный
Прячет в самой глубине.
Там цветочные поляны,
Где живет вечерний вздох.
Согласись, что это странно-
Вспоминать какой-то мох.
Ну, чертили мы узоры:
(В сердце наши имена).
Очень жаль, что этим вздором
Голова твоя полна.
Как живешь ты, мной забытый?
С правдой смешиваешь ложь?
Снова бедным Аэлитам
Сказки новые плетешь?
Так же ищешь панораму,
Где побольше новых лиц?
Изменилась ли программа-
“Обольщение девиц”?
Нежеланный и неблизкий,
Между нами сто морей.
Ты, ходить меня на пристань,
Не заставишь, бывший Грей!
И не вглядываюсь в даль я-
Хоть куда ты можешь плыть.
Но учти-тебе, каналья,
Не дано меня забыть!

Я надену башмаки на ноги.
Колокольчик привяжу к лошадке.
Всем, кого увижу по дороге,
Буду говорить, что все в порядке.

В очень новой шляпе с плоским верхом
Стану я похож на генерала.
С разноцветной ленточкой по верху,
Чтобы ты меня скорей узнала.

Моя лошадь выглядит прекрасно.
Я кормлю ее овсом отменным.
Не горюй, подружка, понапрасну -
Доберусь к тебе я непременно.

Только мимо кто проехать сможет
Старого трактира у колодца?
Здесь тебя накормят и уложат.
И вино для каждого найдется.

На хозяйку я взглянул украдкой.
Вспыхнул, словно от огня солома.
Скоро позабыли мы с лошадкой,
Для чего уехали из дома.

Ты не жди, не жди меня, подружка.
Я теперь совсем не тот, что прежде.
Я в трактире наливаю кружки,
Позабыв о праздничной одежде.

Мои ленты превратились в тряпки.
Башмаки рассохлись, не налажу.
А хозяйка на моей лошадке
Возит тяжеленную поклажу.

Вот как ни за что судьба карает.
Был я холост и здоров когда-то.
Так всегда - кто в плюсе, кто теряет.
Не женитесь по любви, ребята.

Мы целовались под дождем.
А дождь не шел, он лил нещадно.
Мы целовались под дождем.
Мы целовались долго, жадно.

Скулил у ног забытый зонт.
Ты согревал мои ладони.
Дождем смывался горизонт.
И мир был гулок и бездонен.

По лужам плыли пузыри.
Деревья в парке присмирели.
Осколки радужной зари
Сквозь дождь светились еле-еле.

Мелькал трамвай-веретено.
Ты улыбался виновато.
Все это было так давно.
А впрочем, было ли когда-то?

Я сползаю с ветки на ветку:
Я - змея.
Ощущаю каждою клеткой -
Цветет земля.
Не спеша, я ползу, ликуя.
Вперед, назад,
Льют цветы в небесные струи
Свой аромат.
Пчелы мед собирают в соты -
Весна, весна.
Воздух полон легкой дремотой -
Предтечей сна.
Я всегда встаю на рассвете -
Дела, дела.
Чтобы кто-то попался в сети,
Нужна голова.
Ноги тоже нужны для дела -
Увы, мой 'boy"!
Мы имеем две части тела -
Хвост с головой.
Ни когтей, ни крыльев могучих
Бог не дал.
Появление змей гремучих -
Крик, скандал.
Мы - тишайшие в мире рептилии,
Ползем шуршим.
Мы похожи на нежныe лилии
В речной глуши.
Мне про лилии сказал художник,
Красиво, да?
Увидав на дорожке треножник,
Я подползла.
Он пытался писать меня маслом
На полотне.
Кровь его была кислой ужасно -
Помнится мне.
Совладать с собой не сумела -
Грешна, грешна.
Помню: сразу обмякло тело,
Ушла душа.
Жало нам дано, чтобы жалить -
Таков закон.
От страданий может избавить
Тихий сон.
Предлагаю свои услуги -
Прямо сейчас.
Я сама и мои подруги
Обслужат Вас.
Ну зачем Вам стреляться, топиться,
Себя обижать?
Оригинально, вне всяких традиций,
Буду ждать…

Я хотела бы жить в Севилье.
По Севилье ходила б гулять я.
Пачкать рыжей дорожной пылью
Ярко-красное длинное платье.

Удивлять свободной походкой
Молодых красивых испанцев-
Ни гризетка и ни кокотка:
Я б была королевой танцa.

В волосах непременно роза.
Юбка поднята над коленкой.
Обжигает каждая поза
В этом танце, танце фламенко.

Каблуки отбивают ритм,
И стучат мои кастаньеты.
Боль и ревность, что вместе слиты,
Объявляют сердцу вeндетту.

Мир зачеркнут и обесценен.
Он остался за плотной шторой.
В цетре я на высокой сцене-
Страсть закручена до упора.

Уронила руки в бессилье.
Пот горячий на лбу, как пенка.
Если б я родилась в Севилье-
Как бы я танцевала фламенко!

Идет девица,
Веселым ситцем
Прикрыв неровности.

Идет девица,
И вся искрится
В боеготовности.

Идет девица:
Черны ресницы,
Глаза - алмазами.

Идет девица:
Мужские лица
Восторгом смазаны.

Идет девица:
Ваниль, корица.
И запах ягодный.

Идет девица:
Ей насладиться
Приятно взглядами.

Идет девица,
Пора ей слиться
С толпой на улице.

Идет девица.
Мне б разозлиться,
А я – любуюсь ей.

Красное - яркое.
Красное - броское.
Красное - огненый лев.

Пусть оно маркое,
Пусть и не ноское,
Но это цвет королев!

Красное в талию!
Невероятная!
Тонкая, слoвно лоза.

Нет, не устали вы
Быть Клеопатрою,
Судя по вашим глазам.

Вырез невинный,
Но как же тревожит он
Красные всполохи снов.

В сети мужчины
Плывут завороженно-
Легкий, богатый улов!

И вам послушный-
(Вы- сильная, властная)-
Мир, замолчал, оробев.

Все потому, что
Вы любите красное.
Красное-цвет королев!

В моей распахнутой ладони
Не пустота,
а вечер синий.
Я жду, когда же ты уронишь
В нее испуг
ладоньих линий.

Чтоб успокоились немного,
Твои простуженные
пальцы,
Разглажу, словно холст, тревогу
И натяну ее
на пяльцы.

В моей ладони крики чаек,
Смолистый вздох
балтийских сосен.
Твоя улыбка, что встречает
Мою - в шальную эту
осень.

Я сохраняю луч заката,
Каскад холмов
в пурпурном тоне -
Все то, что ты любил когда-то
В моей распахнутой
ладони.

В этой кaморке
Запах касторки.
Мусор и корки.

Мелкая печка.
Дыма колечки.
Блеет овечка.

Девочка Настя
Скажет вам “Здрасьте”-
Вот оно, счастье.

Дед в душегрейке.
Две канарейки
В клетке, на рейке.

Прямо к обеду,
К внучке и деду
В гости приеду.

Бойкая Зойка
Даст нам настойки-
Слабой, нестойкой.

Дед был когда-то
Молодцеватым,
Классным солдатом.

С этим дедулей
Лез я под пули
В диком ауле.

Есть даже рана-
След от нагана.
Память Афгана.

Выжили, что же?
К другу-то Боже
Строже и строже.

Здесь, в перелеске
Сына с невесткой...
Страшно, стамеской...

Нина с Сережкой
Шли по дорожке
Ночью к сторожке...

Их на рассвете
Видят в кювете
Местные дети...

И по дороге
К дому Серёги-
В эти чертоги.

Все рассказали.
Только не знали:
Бабушка Валя

Сердцем томится-
Ей бы лечиться.
Ей бы в больницу.

Как хоронили:
Бабы-то выли-
Трое в могиле!

Страшно бы квасил
Дед Афанасий,
Если б нe Настя.

Купит с получки
Сласти для внучки,
Косточку Жучке.

На остальное-
Сразу спиртное.
Сутки запоя.

Вот я приеду
К внучке и деду-
Сядем обедать.

И на природе
Друг-то мой, вроде,
В норму приходит.

“Ну-ка, Настена,
Ешь макароны!
Бодро, не сонно!

Тут вот, ребятки-
Грузди, опятки,
Овощи с грядки.

Борщ с пылу-с жару.
Вкусный, с наваром.
Дай-ка нам тару!”

Я-одиночка.
Нет ни росточка-
Сына ли дочки.

Дед Афанасий
С внучкой Настасьей
Все мое счастье!

“Мучает рана?
Снится Афган-то?
Мне постоянно...

Так, вы поели?
Тут на неделю.
В погребе зелень.

Мне на маршрутку,
Путь-то, не шутка,
Целые сутки.

Ну-ка, дедуля,
Термос, кастрюли-
Все чтоб вернули!

Стряпать-то буду
Как без посуды?
Братцы, я убыл...

Ты-непоседа,
Слушайся деда-
Скоро приеду.

Стол вам накрою,
Мы - же герои,
Нас уже трое!”

Солнце над нивой
Сядет за ивы...
Боже, храни вас!

Падший Ангел вялого лета
Открывает дождю обьятья,
Нет не только дождя, но даже
Нет ни туч и ни облаков.

Поражают деревья статью,
Но их вид болезненно-бледен.
И уже не годятся листья
Для букетов и для венков.

Птичьих криков злых и тревожных
Возвышается колокольня.
Между птицами нет согласья,
Так же, впрочем, как между людьми.

Смутный шорох, живущий в поле,
Если вы захотите слушать,
Вдруг окажется причитаньем
Безнадежно сухой Земли.

Тростниковые полые дудки
Всё рассказывают и плачут.
И сплетают свои легенды
Из событий и из имен.

На болотной воде стоячей
Распускаются звезды кувшинок.
И плывут в темноту вселенной,
Исчезая за гранью времен.

Воспаленный жарою август
Изнывает в поисках влаги.
Падший Ангел вялого лета
Повторяет молитвы зря.

Пробиваясь сквозь зной, цикады
Исполняют Песню Отваги.
Засыпает Земля. Ей снятся
Золотые Дожди сентября.

Сели вороны
В желтые кроны,
Как короли.

Черные дожи
Знают, похоже,
Тайны Земли.

И Зодиаку,
Синему знаку,
Знаку небес

Служат покорно,
Но и притворно,
С ленью повес.

Сели – судачат.
Много ли значит
Их разговор?

Звук его странный,
Хриплый, гортанный,
Дерзкий, как вор.

Солнце садится.
Стая клубится
В сумерках дня.

И беспокойство
Смутного свойства
Мучит меня.

Черные пули,
Что вы, уснули
Там, на посту?

Вместо дороги
Чувствуют ноги
Лишь пустоту.

Что это? Крыша?
Ниже ли? Выше?
Или карниз?

Шаг – неудача.
Страшно, незряче
Падаю вниз…

Сон мой прервется
Ласкою солнца,
Выльется в стих.

Сели вороны
В желтые кроны.
Я - среди них.

Беатриче из Палермо
Повстречалась с кабальеро -
Благородным кабальеро,
Бывшим в юности тореро.
Он сказал: ”Я Вас, поверьте,
Буду обожать до смерти.
И поэтому должны Вы
Стать моей, пока мы живы”.

Беатриче из Палермо
Удивилась непомерно,
Потому что кабальеро
Мужем слыл весьма примерным.
Видно, довели до точки
Сын, жена и обе дочки,
Если рыцарь столь известный
Пристает к простушке местной.

Беатриче из Палермо
Отвечала: “Я, наверно,
Покажусь несовременной,
И капризной, и манерной.
Не могу нарушить слова,
Хоть Вы кавалер толковый.
Мой жених - он за границей -
Ждать его велел девицей”.

Беатриче из Палермо
Повела себя неверно:
Упустила кабальеро,
Похудела, стала нервной.
Вы не думайте, девицы,
Что, мол, правда за границей.
В наших собственных пенатах
Лучше нет мужчин женатых .

Он приехал с фиордов,
Белым кителем гордый.
Он красивый, надежный
Капитан корабля.
Но ничто не поможет:
Ни сейчас и ни позже.
Замуж я, видит Боже,
Не пойду не любя!

Эти синие очи
Только портят вас,летчик.
И для дам вы опасны,
Так как нравитесь им.
Ах, как жалко ужасно,
Что все зря, все напрасно!
Потому что не властна
Я над сердцем своим.

Вы меня пожалейте-
Я играю на флейте.
Но смотря в партитуру,
Вижу только кларнет.
Я-влюбленная дура:
С пианисткой Лаурой
У него шуры-муры,
А со мною их нет…

Солнце-рыжая кобыла.
Синий cумрак полюбила.
За прохладность и расцветку,
Но они встречались редко:
На исходе дня мгновенье –
И в истоме и в томленье
Даже лёгкого объятья
бесконечно нужно ждать ей.

Синий, синий – цвета сливы…
Трётся солнце рыжей гривой,
Добавляя золотого
В тон небесного покрова.
В нём души она не чает…
Как же грустен и отчаян
Этот путь её на запад,
За минуту до заката.

В церкви на окраине села
Раз в неделю бьют колокола.
Раз в неделю старенький Федот
Шаркает, ворча, через помет.
Шаг за шагом: лестница скрипит.
Ну а сверху-то, конечно, вид
Открывается: вот, радуйся - смотри.
Только не один, а целых три
Колокола. Надо, помолясь,
За работу приниматься. Власть
Из ладоней-то ушла, - года.
Первый - словно бурная вода.
Этакий живет в нем мощный гул.
Иногда покажется - уснул
Колокол. Но тронешь раз, другой.
И пошло. И выгнется дугой
Звук такой глубокий, как набат.
Чуть повыше вторит средний брат.
Младший - колокольчик рассыпной.
Голосок – как будто бы весной
Из-под снега выбился ручей.
Брошенный и вроде бы ничей
Этот в дальней дали уголок,
Но с улыбкой раз в неделю Бог
Слушает, как бьют колокола
В церкви на окраине села.

А солнце распято
На грани заката,
И росчерком птичьим,
С отливом черничным,
Идёт в наступленье
На сумерек тленье.
Сродни землянике
Роскошные блики.
Предложен десерт вам
Небесным мольбертом.
И мало-помалу
Меняясь на алый,
Отчётливы краски
С оттенком табаско.
Ночь рвётся из плена, –
Ей мало Вселенной,
Ещё полминуты,
Затопит как будто
Последние пяди.
Уставшая за день,
Планета бормочет:
“Всем спать. Доброй ночи”.

Рыжая, рыжая -
Кудри как змеи.
Рыжая, рыжая -
Ты Саломея.
Или Венера, рожденная в пене.
Рыжая, рыжая
Склонна к измене.
Матово-белая нежная кожа.
Рыжая, рыжая -
Кажется, может
С солнцем сравнится цветом латуни.
Рыжая, рыжая
Ветер лишь дунет -
Вверх понесется рыжее пламя,
Небо поймает его облаками
И золотою пыльцою развеет.
Рыжая, рыжая,
Кудри, как змеи.

Коммунальная квартира -
Запах хлорки и эфира.
Я совсем одна на свете.
Спят коты и даже дети,
Веки смежив.
Коммунальная квартира -
Центр сумрачного мира.
В час счастливый полнолунья
Я одна не сплю – колдунья;
Сумрак бежев.
Коммунальная квартира -
Место чудное для пира.
Я размешиваю травы
Для своей густой приправы -
Травы режу.
Коммунальная квартира -
В кухне - ведьма, два вампира.
К пиву ловко варят раков
Леший с парой вурдалаков -
Раки свежи.
Коммунальная квартира -
Словно шарик из пломбира,
На огне слегка согретый,
Растворится все к рассвету
Лужей снежной.
Коммунальная квартира -
Запах хлорки и эфира.
Очень тихо, все заснули.
Я мешаю щи в кастрюле -
Нежно, нежно.
Бежмятежно
Спят соседи.
Цвета меди
Суп в кастрюле.
Все уснули,
Веки смежив.
Сумрак бежев.

Проступают цветы на бумаге:
Не стихи, а бутоны из слов.
Сколько нужно, однако, отваги,
Чтобы Слово-основу основ,
Выворачивать швами наружу.
Мять в руках , как обычную ткань.
Ветер, ветер, что мною разбужен,
Улетай за хрустальную грань.
Там броди, как неведомый странник.
Никуда не просись на постой.
И запомни, с чужими заранее,
Не делись болтовнею пустой.
Ничего никому не рассказывай-
Пусть чужие не знают про нас.
Мы с тобою, дружочек, повязаны
Кровью слов и сукровицей фраз.
Мы с тобою, дружочек, подельники.
Чтоб в расплох не застал приговор,
Убежим мы в страну Можжевельника,
И глубоких, прозрачных озер.
Все равно не живу в этом мире я-
Нам пора, нам пора улетать.
Ты наигрывать станешь на лире-
Я -Писать, бесконечно писать.
Где в озерах купается радуга,
Недоступная власти стихий,
Прорастают слова сквозь бумагу и
Превращaются сами в стихи.

Я не могу поверить в то,
Во что поверить не могу.
Но этот город - Поль-Манто
Уже принадлежит врагу.

Уже в тяжелый снежный наст,
Как в барабан, стучит пурга.
И не про нас, и не для нас
Трубят охотничьи рога.

Уже по круче ледяной
Скользят усталые полки.
Но все еще не кончен бой,
И слышны крики у реки.

Звучит приказ: “Могилы рыть”.
И, словно кровь, багров закат.
И ничего не изменить.
И мертвых не вернуть назад.

Мой план был так изящно прост.
Я так рассчитывал его.
Внезапный натиск, взорван мост -
Я с тыла завожу крыло.

Молился Богу по ночам.
И даже службу заказал.
Но только все пошло к чертям -
Я эту битву проиграл.

Я - Ной, что потерял ковчег.
Где ты, Архангел Гавриил?
Смотри со мной, как свежий снег
Заносит холмики могил.

Я - капитан без корaбля.
Над головой вороний грай.
Я, Гавриил, прошу тебя -
Открой солдатам двери в рай.

Их посели в своем саду,
Где спелых яблок аромат.
Позволь мне искупить в аду
Грехи, в которых виноват.

Грехи свои и тех, других,
Так смело рвавшихся вперед.
Мир не видал еще таких
Солдат, как павший этот взвод.

Как хорошо, что есть патрон.
Рука не дрогнет у виска.
Я ухожу под крик ворон,
Под хрип армейского свистка.

Тем, кто со мною воевал,
Возможно, так и не узнать
Куда пропал их генерал,
Не дав команду отступать.

Вечереет, звезды ближе.
Ночь на пальцы кольца нижет
Созвездий.

Лунный глаз и желт, и страшен,
Словно с бубном в небе пляшет
Наездник.

Облаков сплошная масса
На поверхности атласной
Мережкой.

Мироздание с ладони
Землю то орлом уронит,
То решкой.

Вечность дымкой карамельной
Предвещает наступленье
Рассвета.

И летят из поднебесья
Ненаписанные песни
К поэтам.

Как солнце, вино золотится в фужере.
Готовитесь сделать Вы первый глоток.
И в Вашей небрежной изящной манере
Кокетство мелькает, как яркий платок.

Кокетство в походке и в каждом движенье.
Кокетлив в улыбке Ваш маленький рот.
О Боже, какое смотреть наслажденье
И думать - ах, как Вам все это идет.

Идут украшенья, зеленое платье
И этот глубокий продуманный вздох.
Хотелось бы мне заключить Вас в объятья,
Однако я чувствую скрытый подвох.

Вы слишком красивы, Вы слишком желанны,
Вы мной забавляетесь, словно пажом.
И я лишь слежу, как бисквит шоколадный
Вы крошите тонким десертным ножом.

И вижу, как будто бы мы на пленэре,
Крестьяне на мельницу свозят зерно,
Я сердце свое подаю Вам в фужере,
И Вы его пьете, как это вино…

Океанова гарема
диадема.
Всех прекрасней одалиска -
Сан-Франциско.

Океан, желанья полный,
Пенит волны.
И целует ей колени
в исступленье.

Цвета спелого граната
шаль заката,
Он бросает ей на плечи
каждый вечер.

А потом изнемогая,
наблюдает,
Как огней стекает нитка
с шеи гибкой.

Как дорог дрожат на талии
спирали.
И мосты - браслеты страсти
жгут запястья.

А она на палец нижет
Локон рыжий.
Убирает прядь небрежно
с кожи нежной.

И глядит глазами окон
Волооко.
Вводит в вены
для зкстаза
Ритм джаза.

Возбуждает и щекочет
шелком ночи.
И пьянит его, как виски,
Сан – Франциско.

Пламя мечется в камине.
Жизнь подходит к середине
С явной ленью.

Пламя мечется в камине.
Но к утру оно остынет.
Станет тенью.

Пламя мечется в камине.
Лунный ломтик пахнет дыней
Ароматно.

Пламя мечется в камине.
Где-то в гуще звездных линий
Путь наш спрятан.

Пламя мечется в камине.
Как огонь сейчас невинен -
Часть уюта.

Пламя мечется в камине.
Жизнь короткая, путь длинен
И запутан.

Пламя мечется в камине.
То оранжевы, то сини
Искры брызжат.

Пламя мечется в камине.
Жизнь подходит к середине
Ближе, ближе.

Облако-кружево.
Небо разбужено
Птичьими спорами.
Чайки и во/роны
Криками громкими
Сумерки комкают.
Всё налетая,
Стая на стаю.

Крошки тумана
С губ океана
Сдул очень нежно
Ветер прибрежный.
Вот, он, устало
Мечется в скалах,
Ближе к воротам
Скрытого грота.

Небо заката:
Солнце-заплата.
Новая эра-
Красное с серым.
То явь, то сон. Там,
За горизонтом
Прячется где-то
Роза рассвета.

Представительница поколения -
Женя Коган, сейчас Евгения.
Отсидевшая срок при Сталине,
Ну потом еще чуть добавили.
Никогда ничего не просившая,
В Ленинграде блокаду прожившая,
Наконец-то, с сестрой своей Миррочкой,
В новостройках въезжает в квартирочку.
Комнатушка, кухня и ванная.
Окна справа - вторая парадная.
Не включили еще электричество.
Все равно: «Спасибо, правительство».
Вот, гостей позовут в воскресение.
Все же праздник какой - новоселие.
И ползут чуть живые старушечки
На диване ставить подушечки.
Вот на стену прибит старым гвоздиком
Ленинградский пейзажик с мостиком.
На столе скатерочка с дырочкой.
И портретик - она с сестрой Миррочкой.
Цвет обоев удачный - черешневый.
Вещи все по шкафам развешены.
«Это что за коробка с картинкою?
Перевязана плотно резинкою,
А внутри разноцветные лампочки.
А еще-то что? Женечка, карточки!
Боже мой, это ты - первоклассница,
Юбка длинная, как подрясница.
Это кто? Это дочь Рапопортова.
Мы с ней вместе сидели в Лефортово.
Ты же помнишь - Эльвира рыжая.
Там погибла, а я вот выжила.
Ой, а это мы с нашим папою.
Женя, что? Дай, капли накапаю.
Тебе эту бутылку, открытую?
Посмотри - Абрам с Маргаритою.
Их забрали сразу за нашими.
Этих помнишь? Их звали Сашами.
Говорили - они, вроде, выжили.
Это что за девушка с лыжами?
Да ведь это Наташенька Герцман.
В плен попала под Брестом, к немцам.
Ну и что? В Бухенвальде спалили.
Не свои, так чужие сгубили.
… Так и будем плакать, как дурочки?
Ничего даже не дали Мурочке.
Ну, не злись, не злись, задержали.
Ты же видела - жизнь вспоминали.
Просто встретились с поколением.
На, поешь, молочка с печением».

…И даже в странах отдаленных
В любви веселых очень мало.
По-настоящему влюбленных
Не встретишь в центре карнавала:

Под маской шутовской паяца
Ромео прятаться не может.
Любовь приучена бояться
Того, кто зря ее тревожит.

Кто на пути к желанной Мекке
Хоть раз пытался обернуться,
Тому она в святые реки
Не позволяет окунуться.

И лишь когда, отведав яда,
Вы задрожите от агонии,
Любовь присядет с вами рядом,
На лоб вам положив ладони.

Бальзам на травах и надежде
Она подаст в ковше хрустальном,
И то, что было с Вами прежде,
Вдруг станет мнимым, нереальным.

Все женщины, испив бальзама,
К себе влекут, как Ариадны,
И превращается в Адама
Мужчина самый заурядный.

В молчании уединенных
Любовь восходит солнцем алым.
По-настоящему влюбленных
Не встретишь в центре карнавала…

Февраль набух, набух, как почка.
И распускается дождем.
Моя испуганная строчка
Невнятно шепчет: подождем.
Мы подождем весны с тобою.
Зачем февраль? К чему февраль?
Тем более, что здесь не воет
Пурга. Не заметает даль
Поземка. Вовсе снегопада
Не ждут уснувшие поля.
И стужи нет. Я даже рада,
Что мне не нужно умолять
Себя войти из ночи в утро.
В открытый февралем клавир.
Санкт-Петербург. Здесь перламутром
Укрыт не город - целый мир.
На Невском гаснут фонари.
Светает. Звякают трамваи.
И город мой парит, парит,
Над берегами привставая.
В сознанье оба февраля
Живут. И нынешний – невьюжный -
Вдруг иногда, как бы шаля,
Заденет Старый. Тот натужно
Кряхтя, осадит молодца.
И все во мне угомонится.
Здесь нет у месяцев лица.
Они – календаря страницы.

Этот запах прелых листьев
Так знаком и так немыслим.
Словно путами стреножен,
Робок так и осторожен.

Он нас водит по аллее,
Как художник в галерее.
На пейзажах и портретах
Нет зимы, весны и лета -
Только осень...

На полотнах итальянцев
Веер листьев с ярким глянцем.
Солнце, наклонясь над садом,
Кисть целует винограда.

Но грустна улыбка пары
На картине Ренуара,
И еще сильней тревога
Модильяни и Ван Гога
Это осень...

Отступают удивленно
Фиолетовый с зеленым,
Голубого очень мало,
Больше охры и опала.

Пахнут дьявольской селитрой
Утомленные палитры,
На холсты ложатся тени
От предчувствий и сомнений.
Это осень...

Гербарий на стене - сухие бабочки, расположенные на атласном поле.

В школе,
должно быть, он сделан или в свободное от забот время.

Стремя
и уздечка указывают на интерес хозяина к лошадям.
Трям -
звякнули часы и затихли - кончился завод.

Кот
вышел на середину комнаты в поисках мышей. Нет, не похоже -
Слишком ухожен.

Лебедь на озере закричал, вернее заскрипел.
- Пел, пел, пел -
послышалось чириканье синички на подоконнике.

Тоненькие
паутинки, подхваченные ветром, кружаться над садом.
Рядом
колодец, способный не только утолить жажду,
Но и вылечить душевные раны.

Странно,
что хозяина уже нет, а этот оазис еще существует. Спасибо Создателю!
Писателя,
жившего здесь, никуда не выбирали и не выдвигали –
Он был осколком старого режима.

Непостижимо,
но имена тех, кто его преследовал, известны лишь потому,
Что они жили в одну с ним эпоху.
Плохо,
но он так и не узнает, что его читают больше, чем прежде.
В надежде,
что ты побываешь там, дорогой читатель, я заканчиваю свое описание.

Мой Петербург-каналов воды.
Мой Петербург-мосты, мосты.
Мой Петербург-соборов своды,
Над колокольнями кресты.

Мой Петербург-святая Мекка.
Решеток кружевной узор.
Черты "Серебряного века"
Ты сохраняешь до сих пор.

Мой Петербург-фонтаны, шпили,
Колонны, арки и дворцы.
О Боже, как тебя любили
России лучшие певцы!

Мой Петербург-Невы прохлада.
Камней гранитных серый тон.
Скульптуры на аллеях сада
И Стрелки круглый медальон...

Мой Петербург-ряды Пассажа
И Черной Речки вечный шрам.
Ты весь-полотна Эрмитажа,
Ты-Пушкин, Блок И Мандельштам..

Ты-книжник, театрал, повеса,
Ты-отравитель и хирург.
Ты, как торжественная месса,
Во мне звучишь, мой Петербург!
Мой Петербург........

Ни зверь, ни птица прячутся в кустах,
А ветер Юга.
Со мной сейчас живет моя тоска-
Сестра недуга.
Она зашла ко мне на огонёк,
И задержалась.
Сидит, набросив вязаный платок,
А просит малость:
Такой вот вечер скоротать вдвоем.
Не слушать песен.
Вздыхать ночами, быть печальной днем.
Дурные вести,
Неторопливо разнося вокруг,
Ласкать губами.
И ,словно эхо, повторять испуг-
“Что будет с нами?”
Она ведет меня среди камней,
Внутри потока.
И мне, как будто, даже легче с ней-
Не одиноко.
Мне хорошо с моей тoской вдвоем,
Но ночью звезды
Зачем-то шепчат –“прогони ее,
Пока не поздно”.
Ее не любит мой cиамский кот
По кличке Янус.
Но врдуг она действительно уйдет-
С кем я останусь?

Мой шалаш из глаголов,
Как булавкой, заколот
Закатом.

А костер из наречий
Блеском меди перечит
И злату.

Ищут птицы склонений,
Утомленные пеньем
Участья.

И колышатся травы
Разноцветной октавы
Причастий.

Всех частиц и союзов
Греют спины медузы
Степенно.

Междометие ляжет
На скучающем пляже,
Как пена.

В звездной трепетной гуще
Слов по небу плывущий
Мой остров.

Умоляю о малом:
Не даруй и не балуй -
Будь просто.

В далекой Аризоне
Пасется на газоне
В оранжевой попоне
Лошадка Чебурек.

Запутанная грива
Грязна и некрасива.
И бьет ее верзила
По кличке Человек.

Всем в мире правит сила.
Лошадку бьет Верзила,
Но самого Верзилу
Нам стоит пожалеть.

Его жена Лолита
Всегда груба, сердита.
Верзиле даже песен
Не позволяет петь.

Все время смотрит телек.
Прическа, словно веник.
И пилит из-за денег -
Какое тут житье.

Ну, в общем, просто стерва.
Ему мотает нервы,
К тому же, был не первый
Верзила у нее.

Ах, Бедная Лолита -
Жизнь у тебя разбита.
Верзилу-паразита
Совсем не любишь ты.

А по ночам украдкой
Бежишь кормить лошадку,
Меняешь ей подкладку
И пить даешь воды.

Удобно и резонно
Жить в штате Аризона.
Достаточно озона
В небесной глубине.

И странно, и неясно,
За что так безучастна
Судьба к троим несчастным
И заодно ко мне.

Пикантные закуски -
Грибы по-андалузки.
Кипение фонтана,
Букетов икебана.
Едва заметен глазу,
И то совсем не сразу,
Потухший блеск виньеток
Затертых этикеток.

Прелестные гризетки
На розовой козетке.
И украшают стены
Ковры и габелены.
Дессерт: клубника с манго.
Оркестр играет танго.
Но в сетке трещин мелких
Японские тарелки.

Улитки из Майями.
Гравюры с кораблями.
Крахмальные салфетки.
Свежайшие креветки.
Но вот оплот престижа -
Шеф-повар из Парижа –
Однажды утром рано
Ушел из ресторана.

Метрдотели хмуры –
Нет прежней клиентуры.
И не танцуют в зале
Ночные этуали.
Прошли былые годы
И вместе с ними мода.
И я на черном лимо
Сегодня еду мимо.

Страна - это интермеццо.
Страна - это изыскание.

Белая Греция.
Красная Испания.

Цвет - это магия.
Отражение конкретно.

Страна на бумаге
Всегда одноцветна.

Страна - это элегия.
Страна - это новация.

Серебряная Норвегия.
Розовая Франция.

Страна - это не ария.
Страна - это симфония

Бежевая Швейцария.
Оранжевая Япония.

Страна - это не территория.
Страна - это имидж.

А люди - это история,
Созданная ими же.

Я засыпаю.
Нет, мне не спится.
Душа страдает.
Душа томится.
В окно и двери
Стучиться осень.
И лишь потери
С собой приносит.
Одни потери -
Мне нет спасенья.
Уже не веря,
Жду воскресенья.
Изгой, отшельник.
Бреду по свету.
Свой понедельник
Несу, как мету.
Как пилигримы
Несут распятье,
Иду, гонима
Своим проклятьем.
Украла праздник
Злодейка-осень
И дерзко дразнит,
Мне будни бросив.
Озябли ели
От непогоды.
Дни и недели
Стекают в годы,
Теряя между
Дождей осенних
Мою надежду
На воскресенье.

Фотографии в альбоме.
Ничего милей нет, кроме
Этих старых черепичных крыш.

И, не думая о прошлом,
Вечным выглядя Гаврошем,
Вновь и вновь позирует Париж.

Люксембургский Сад прекрасен.
Шаг, как пламя свечки, гасит,
Нежный, словно бархат, листопад.

И, от осени хмелея,
Горожане по аллеям
Бродят, как и двести лет назад.

Поцелуем непременным
Солнце будит берег Сены,
Отдает салют Консьержери.

Опасаясь шпилей острых,
Освещает сверху остров,
И уходит влево к Тюильри.

И торжественно и строго
В объектив, привстав немного,
Смотрит невозможный Нотр-Дам.

Город, в воздухе парящий,
Снятый с Эйфелевой Башни,
На прощанье улыбнется вам.

Вечер за окном струится.
Вот последняя страница.
Поздно, и пора ложиться спать.

Нету больше потрясенья,
Чем любить Париж осенний.
И ни разу там не побывать.

Кривой клинок багрового заката
Наискосок прорезал небосклон.
Бас океана - сильный, глуховатый,
Вдруг перешел в приятный баритон.
Как виноград, посыпалось стакатто,
Оркестр вступил - тональность ля-минор.
У пульта оратории заката
Невидимый нам с вами дирижер.
Звучат альты, гобои и фаготы,
Ведет свою мелодию кларнет.
Горстями брызг рассыпанные ноты
Бросает океан на парапет.
Похожий на язык, что лижет нёбо,
Луч солнца нежно трогает волну.
Усталый город, морща небоскребы,
Пытается приблизить тишину.
Истерзанная звуками октава,
Стихает на прощальном фа-диез.
А музыканты нового состава
Уже играют ночи полонез.

Я - хрупкая.
Как пробужденья миг,
Когда вам солнца луч целует веки.

Я - легкая.
Мой образ там возник,
Где навсегда сливались вместе реки.

Я - звонкая.
Но тонкий, как хрусталь,
Мой голос вам почти совсем не слышен.

Я - вечная.
Как горизонта даль,
Как ветер, что сейчас листву колышет.