Ветер бьёт корпуса. Отлетает, плюётся, визжит!
На поминках листвы пляшут самбу весёлые белые змеи.
Говорят, в небесах обитает крылатый мужик –
Он рисует цветы на припудренных снегом унылых аллеях.

Город зол и безлик: подворотни и скверы пусты.
На облезлых кустах маяками обрывки вчерашней газеты...
Неуёмный мужик режет крыльями серую стынь,
Отпуская усталые души гулять в улетевшее лето.

Захожу на кухню, гляжу, а там
Домовой мои доедает щи
В затрапезных трениках – срамота!
И от удовольствия верещит.

Говорю: дружище, хотя бы кость
Мне оставь. Хомячить мои харчи
Рожа треснет, брат. Но незваный гость
Безобразно чавкает, да ворчит.

Беспокойный, маленький, словно глист –
Разве может он защитить от бед?
Правый глаз косит и лавровый лист
Заблудился в спутанной бороде.

– Ты, хозяин, тише на вираже.
Показал себя и давай, чеши!
Я хотел ответить, но он уже
Мозговую косточку потрошит.

Незаметно вышел, мешать не стал
Мужичку. Пусть лопает не спеша.
Через час вернулся, а он пропал,
Но осталась дома его душа.

И, хотите верьте, хотите нет,
С той поры не воет за стенкой пёс.
Перестал кувалдой долбить сосед,
Или чем там можно долбить ещё.

Не течёт нигде с потолка вода.
Да, такого друга поди сыщи!
Я нашёл. Теперь у меня всегда
Тишина кругом, а в кастрюле щи.

На пыльном деревенском чердаке,
Завёрнутый в какую-то пижаму,
Дремал, от потрясений вдалеке,
Кусок стекла, покрытый амальгамой,

За всю свою сознательную жизнь
Он видел вещи, что иным не снились!
Как спорили, скандалили, дрались...
А утром обязательно мирились.

Он был укрыт два раза полотном,
И как-то раз чуть не разбит поленом,
В него порой плевали, но потом,
Почистив, снова вешали на стену.

Но вышел срок – и он обрёл покой
На чердаке, среди мышей и хлама:
Ушедших дней безмолвный понятой –
Кусок стекла, покрытый амальгамой.

Шарик живёт в Рязани
И на чужих не лает.
С ним иногда по пьяни
Песни поёт хозяин.

Шарик считает раем
Будку и пишет книжки,
Но иногда хватает
Девочек за лодыжки.

Гляньте, как он на поле
Лихо по травке скачет –
Значит, вполне доволен
Жизнью своей собачьей.

Шарик не любит стаи,
Жрёт из помятой плошки,
А по ночам летает
Вместе с небесной кошкой.

Разбавив краски монотонные
Чуть розовым, закат усталый
Спешит на палубы бетонные
Многоэтажного квартала.

От пекла всё ещё сутулится
Полупустая эстакада,
И ждут измученные улицы
Благословенную прохладу.

Светило, толстое и важное,
Усами трогая балконы,
Гуляет, словно кот оранжевый,
По крышам спального района.

Гудрон, жарою отутюженный,
С подъездов жёлтых и увечных
Ложится тёплым, липким кружевом
На тротуары.
Скоро вечер...

Маска
Владимир Сорочкин.

Прошлым дням свою подставлю спину:
Коль ещё не помер, так живи…
Жаль, что не придумали вакцину
От коронавируса любви.

Запишусь в кружок шитья и кройки,
Буду маски делать про запас.
Повстречаться на больничной койке –
Роскошь, не доступная для нас.

Пусть разлука пишет акварели,
Письма шлёт ненужные и впредь. –
В лёгкой форме мы переболели
Тем, чем нам нельзя переболеть.

© Copyright: Владимир Сорочкин, 2020
Свидетельство о публикации №120052000001
* * *

Акварели любви
Пародия.

Кто-то говорит, что время лечит.
Это, очевидно, дураки.
Для вакцины не подставлю плечи –
Там от сковородки синяки.

А от кипятка – следы на роже,
Как от ядовитого плюща.
В спину уколоть не выйдет тоже –
Там ожог от твоего борща.

- Слушай, медсестра, давай пониже,
Чем спина, там не болит пока...
Ой как больно! Что ору? Так ты же
Не предупредила дурака.

Чувства плавно в сторону помойки
Движутся, а переснять кино
Поздно, и кружок шитья и кройки
Не сошьёт, что лопнуло давно.

...За окном рисует акварели
Лето, и чихает на ковид.
Мы с тобой слегка недоглядели:
Оттого и задница болит.

Я смотрю из окна – этот город сошёл с ума.
Полуночные слёзы гудрон превратили в лёд.
На слепые дома предрассветная полутьма
Уронила бесшумно нейлоновый небосвод.

Фонарям подмигнёт неумытых окон слюда.
Ты уйдёшь в новый день через кляксы электролун.
Ночь тихонько уснёт, всё изменится и тогда
Мне останется тень и молчание тёплых струн.

Где-то сопит заря – видит последний сон.
Лампочка фонаря чуть золотит песок.
Сил исчерпав лимит, жители мнут постель.
В парке опять чудит старая карусель.
В трубках стеклянных вен лавой течёт неон.
Лошади рвутся в день, лошади рвут шаблон.
С места – за горизонт, ржаньем будить зарю,
Чтобы приснился сон старому фонарю.

День уже растворился в прошлом
И ушёл за горизонталь,
Оставляя кричать истошно
Камни, вплавленные в асфальт.
Обездвижены магистрали,
По фасадам разлит неон.
И совсем не о том мечтали
Камни, втиснутые в гудрон.
Крутят звёзды хмельные сальто,
Город будто глухонемой.
Камни вылезли из асфальта.

Я устал.
Я хочу домой.

Закатный неба апельсин
Почищен к ночи от кожурки..."

"...Лишь коростель нарывно стонет
Не в силах петь."
Светлана Трихина  "Коростель"

© Copyright: Светлана Трихина, 2021
Свидетельство о публикации №121070806794

Козодой

Освобождён от кожуры
Закат. А Музы и Пегасы
Ломтями рубят ананасы
Спасаясь от дневной жары.

От перегрева ум усох
И выдаёт одни коряги...
А козодой затих в овраге
Наверно сдох.

...Какая глупая промашка!
Почти задаром, за трояк
Вчера продали Чебурашку.
Трояк пропили... Шапокляк

Мне в уши дула: бесполезна,
Мол, в доме эта мелюзга...
Сожрал бы бабку, да исчезла
Куда-то старая карга!

Я стар. И обойти округу
Мне тяжело. Я на краю.
Пожалуйста, отдайте друга!
Я за ценой не постою.

Я всё верну вам до копейки!
Возьму кредит у кенгуру!
Мой адрес: Зоопарк. Скамейка.
А почта - Гена. Точка. Ру.

Ночью по чёрному городу стаями,
словно собаки бродячие, носятся
автомобили. Гудками облаяны
редкие путники – им очень хочется
в домик уютный, а город намеренно
кружит, часы превращая в минуты, и
я до сих пор до конца не уверен, но
он будто манит нас тихими звуками
в ночь. Облака полумёртвыми душами
грузно висят на деревьях опиленных.
Город, тебя я, наверно, послушаю
и растворюсь в твоих чёрных извилинах.

...Участковый передвинул рамочку
На позавчерашнее число.
- Что, Петрович, потревожил дамочку?
Отобрал у каменной весло?

- Лейтенант, не от хорошей жизни я
Совершил хищение весла -
Это просто зависть, тварь капризная,
В парк центральный ночью занесла.

Мне жена родная то, что древний я,
Постоянно ставила на вид -
Вот, заставила заняться греблею,
Говорила, очень молодит.

Плешь мою проела: "Глянь, по ящику
Все в прекрасной форме мужики!
И гребут, поди, по настоящему -
От тебя ж нытьё, да матюки!"

Что творил потом, почти не помню я
Помню, психанул, напился пьян...
Сквер какой-то, баба незнакомая,
А ещё корыто и фонтан.

И, пока веслом работал каменным,
Всё казалось мне, что молодой...

- Как тебя... Петрович? Шлёпай в камеру.
А вообще-то нет... Иди домой.

Утро . Подвал. Подруга
Словно собаку будит:
- Сашка, вставай! По кругу
Ходит бутылка. Будешь?

В мире теплоцентралей
Краски давно поблёкли.
Из-за вина февраль мне
Кажется даже тёплым.

Время здесь сушит вёсла,
Тут о душе не плачут.
И, то, что будет после,
До фонаря, а значит

Квасить до вертолётов
И под забором петь я
Буду, а как ещё-то?
Это же - двадцать третье!

Солнце, как бешеный апельсин,
Прыгнуло по́д гору - да пропало.
Муторно... В комнате я один
Под гобеленовым покрывалом.

Муха дурная шуршит в окне.
Пальцы напрасно по кнопкам лупят -
Мой абонент девять дней, как вне
И никому уже недоступен...

В воздух нагретый плеснув чернил,
На тротуары стекает вечер.
Криком бы крикнуть, да нету сил.
В голос заплакать бы...
Только нечем.

"Эники-беники, ели вареники!" -
Тянется в детство хрустальная нить.
Эники-беники, синие треники:
"Прячься, ребята, Наташке водить!"

Эники... Пашка теперь академик и
Что-то там в Сколково преподаёт.
Беники... Васька охранник на смене, а
Димка в крутом ресторане поёт.

Эники... Света с Мариной в обменнике,
Витька - электрик, Лариса - вдова.
Беники... Юлька на оперной сцене, а
Ленка в Пятёрочке два через два.

Эники-беники, все они пленники
В этом железобетонном аду.
"Эники... - шепчут во сне академики,
- мама, я в детство, я скоро приду..."

Жил человек и, как водится, не тужил.
Жил, как и все, без каких-то больших проблем.
Может работал он где-то, может, служил,
Только в приметы не верил мужик совсем.

Время рекой текло, парень тихонько плыл.
Вот, как-то летом, собрался на рынок он.
Вышел из дома, но вспомнил вдруг, что забыл
В спальне на столике сотовый телефон.

Быстро вернулся, засунул его в карман,
Чмокнул жену и собрался уже идти,
Вдруг, будто чёрт из печки, её маман Гаркнула вслед:
- Сашка, в зеркало погляди!

Зять, словно шавка, мгновенно сорвался в крик:
- Мама, сидите, устроили тут дурдом!
Вообразили, что верю я, как старик
И в чёрных кошек и в бабу с пустым ведром!
Все суеверия - вздор, я на них плюю!
Но улетел в никуда вдохновенный спич...

Где-то на крыше, на самом её краю
Тихо, как снайпер, его поджидал кирпич.

Жёлтый карлик пролил фотоны
Над артериями столиц -
Обезличенные вагоны
Заполняют ловцы синиц.
Без эмоций и предрассудков,
Через тромбы гудронных вен,
Раздувая бока маршруток,
Добровольно сдаются в плен.
А хмельными ночами снова
Посреди голубых полей
Бесконечно ловить готовы
Зазевавшихся журавлей.

Заблудившийся ветер в печной трубе
позабытым щенком без конца скулит.
Налетевшая осень свинцовым линует небо.
На пруду, по рябой от дождя воде
разбегаются жёлтые корабли,
Накануне опавшие с полураздетой вербы.
Наверху кто-то мокрый и очень злой
Захотел перезрелые облака,
Потянув за края, распустить на сырые нитки...
Вместе с осенью в гости ко мне домой
заявилась подруга её - тоска
И осталась, забыв запереть за собой калитку.