Дою корову – плохо, как умею,
как пробовал доить ещё мальцом.
Рука от напряжения немеет,
корова норовит стегнуть в лицо
хвостом, да чтобы побольней попало:
кольцо, наверно, давит на соски.
Жена своё, как помнится, снимала,
а мне теперь – хоть палец отсеки.

Дою, меня-то вроде подпустила,
а вот соседка утром – чуть не в крик.
Я бы и сам, да некому могилу
копать: у сына смолоду артрит,
по всей деревне до последней хаты
куда ни глянь – сплошные старики,
а в одиночку ковырял лопатой
полдня – ушла силёнка из руки.

Терпи, Валюша (господи помилуй,
уже корову, как жену, зову),
тебя б хозяйка лучше подоила,
да умерла вчера – а я живу…
А без неё – обуза ты мне, Ветка,
не подоишь хоть день – и всё, под нож,
с утра вот отведу тебя к соседке,
а там уже как сможешь – проживёшь.

Дою корову. Поднывают плечи,
а пальцы стали будто из свинца.
В дверной проём заглядывает вечер,
краснеет крышка гроба у крыльца,
вздыхает хлев замшелыми пазами,
над лампочкой кружится мошкара
и душу жжёт коровьими глазами
такое безвозвратное «вчера».