Солнцем комната согрета… Кофе в турке закипел, плавно тлела сигарета.
Извиваясь - ну пострел - дым совокуплялся с дымом,
Рисовал под потолком образ нежный и ранимый, что уносит ветерком в приоткрытое окно.
Вдруг сгустился воздух странно, страшно стало и темно.
Сердце дробью барабанной застучало, затряслось.
И из тьмы - весь разодетый господин: цилиндр и трость, в лакированных штиблетах, заострен немного нос, подбородок римский, бравый: в общем, оторви и брось – очертился рядом.
Право, не хватало только беса в этой комнате, а он:
"Как живешь ты, друг любезный!"
Ущипнул себя – не сон.
"Спросишь тоже - это жизнь? Это, брат, существованье! Но ведь не за тем, кажись, ты пожаловал – я занят".
"Хорошо, что вспомнил ты: видел давеча Декарта, - произнес из темноты с нескрываемым азартом мой бесенок. - Все твердит: cOgito (займись латынью!) еrgo sum".
"Он прав, поди, думаю…"
"Дружок, остынь-ка: ты и мыслишь?"
"Да…
Постой…
Голова, конечно, может быть свободной (суть пустой) от раздумий?
Но, похоже, не внушить мне одного: будто мыслю ощущенье, коль не делаю того.
И напротив, нет сомнений: если твердо я уверен в том, что верю, в то, что мыслю, то моя вот эта вера - есть процесс бесспорный мысли. Это значит - как ни странно – я еще и существую…
Все подернулось туманом;
улетели в ночь слепую подбородок и штиблеты – предсказуемый финал.
Только слабый голос где-то: "Пусть бы черт тебя побрал!"