Окружая кремлём поселенье,
Каждый строил, как дева рожала:
Стон и песни под стать были рвенью,
Тыкал тын в небо вострыя жала.

На лесах, не слезая, во храме
Богомаз оживлял штукатурку,
Позабыв, не печалясь о хламе,
О телесном, прилёгши на чурку,
Спал, как птица, был светел, как инок,
И палитру размешивал сердцем.
Молоко известковых крупинок
Осыпало его белым перцем.

Зеленея в дыму малахита,
Что страшнее приязни чахотки,
Духом крепким, как корень самшита,
Мастер стачивал век свой короткий.
Вырезал из серёдки рудничной
То камею, то гроздь винограда;
И за правым плечом, как обычно,
Был Хранитель душевного лада.

Намахавшись пудовой болванкой,
Подковав все копыта в округе,
Напроворив что серп для селянки,
Что косцам их поющие дуги,
Утомлённый коваль от трезвона
Выпестовывал давние грёзы,
Из пожара, из горнего лона
Доставая железные розы.

Поедаем клопом и трахомой,
Недоспав, над копеечной свечкой,
У матраса с вонючей соломой,
В комнатёнке с нетопленой печкой
Неизвестный безродный мазила,
Современником так окрещённый,
Счастлив был, ибо с Высшею силой
Был всю ночь у холста обручённый.

Кто не помнит себя ради неба,
Что над каждым и всеми сияет,
Кто проходит от плуга до хлеба,
Кто Всевышнему душу вверяет,
У кого радость светлая в плаче,
Кто с младенчества ищет дорогу,
Кто всё любит и всех — не иначе! —
Тот назначен, наверное, Богу!