Потускневшие бельма окон
затеняют бетонный кокон.
И минуты сплошным потоком
бесконечно бегут, шурша.

Получилась такая хохма -
и, как будто бы жив, не сдох, но
вырывается каждый вздох мой
словно я не могу дышать.

И отравленный, затхлый воздух
не пьянит. Никогда не поздно
в путешествие в небо, к звездам,
чтоб транзитом, да по игле,

не имеющимся экспрессом.
Но, придавленный лишним весом,
заправляюсь с утра эспрессо.
И ногами, да по земле -

неприкаянно-покаянным,
неосознанно-окаянным,
ближе к дну социальной ямы,
как оторванный лепесток

(что по кругу мотает ветер).
"Приручайся!" - писали детям.
Я же сам за себя в ответе,
за меня - как всегда - никто.

Ведь молчание - символ зла(та).
Хоть не бедно, да не богато.
Я не рупор, но резонатор -
самый минимум децибел

(чтобы вдруг не сносило крышу).
Поворачиваюсь, как дышло.
Вот, и исповеди не вышло.
Да и проповедь так себе -

коль не те образа на полке.
(от лампады немного толку).
Даже волки не воют волком
если в небе лишь темнота

как в угрюмой, недетской сказке.
Сам с собой потерпев фиаско,
обнажаясь, снимаю маски.
А
из
зеркала -
пустота.