Отдёргивая штору, смотришь вниз –
рассвет на мокром тополе повис,
за ветку зацепившись первым снегом.
На этой стороне, с изнанки сна,
натянута до хруста тишина,
и шаг за шагом люди сходят с неба.

Малец в обносках просит закурить.
Старуха молча гасит фонари –
мол, нечего беду на город кликать.
Подслеповато щурятся дома.
Ты знаешь, как легко сойти с ума
среди толпы, пугающей до крика.

Но помнишь всех – по датам, именам.
Ты с каждым умирал когда-то сам:
сгорал в печах, тонул в чужих болотах,
белел костьми, поросшими травой –
где бабий яр,
где бабий жуткий вой.
Где «каждому – своё» смеялся кто-то,
из тех, что в стороне сейчас стоят –
в пустых глазницах полыхает ад,
замешанный всегда на чьей-то казни.

В толпе кричат – отдай нам этих гнид! –
и тишина по старым швам трещит...
А ты стоишь и думаешь о разном.

О том, что время лечит – но не нас.
Что ты хотел, но никого не спас
от этих снов, застрявших в горле костью.

И что, проснувшись, надо выбрать день
и вспомнить – как там ходят по воде.
И отыскать потерянные гвозди.