Едва светало. Час, когда так рано,
Что толком и не видно ни черта.
Укрывшись одеялом из тумана,
Ворочалась прибрежная черта.
Скрипел настил рассохшеюся рейкой,
И пряча то ли смех, то ли укор,
Паромщик в заскорузлой телогрейке
Дымил, в кулак упрятав "Беломор".
Не торопил (спасибо и на этом).
И тихо так, спокойно было там,
Как может быть лишь деревенским летом
За пазухой у Бога по утрам.
А я прощался и не мог проститься,-
Мальчишка оперившийся едва,
Случайно заблудившаяся птица
(Приплыл на день, застрял еще на два).
Но ждали на другом конце каната,
Верста пешком, попутка, поезда
И нервотрепка вечных "надо", "надо!",
Короче - жизнь, по сути - ерунда.
Не заданы последние вопросы.
Да и зачем? Ответы не спасут.
Пытался лишь запомнить эти косы,
И губы и веснушки на носу,
То, как шептала, был, мол, напророчен,
Упрямо выбивавшуюся прядь,
И так хотелось бросить все и... впрочем,
Себе не ври,- тебе хотелось спать.
Все виделось наигранным обрядом,
Я прятал взгляд, пытаясь вдаль смотреть.
Ну как, скажи, прощаться с тем, кто рядом,
И врать и знать, что не увидишь впредь.
И что я мог: Шепнув "арриведерчи",
Сбежать в туман, густой как молоко?
Где, мне казалось, станет как-то легче.
Смешно. Дурак. Но дуракам - легко.
Вот только ощущал себя я странно,
Фигурой ритуальных похорон:
Ладья-паром, река, покров тумана,
Пропахший папиросами Харон,
И я - пришелец в край иных законов,
(Где рыжий ангел проводник и гид)
Плывущий в мир машин и телефонов,
В свой техно-обустроенный аид.
Рюкзак отбросив и присев у края,
Покачиваясь тихо на воде,
Я все гадал, да что же умирает:
Наивность? Убежденность в правоте?
Но проще все. Ни смерти нет, ни ада.
Висят среди вселенской мишуры
На тоненьких веревочках канатов
Иные, параллельные миры.
И в час, когда ничто нельзя исправить,
Кивнув с улыбкой другу ли, врачу,
Отправлюсь я к паромной переправе...
И пачку "Беломора" захвачу.

© 2010