Этим утром я на машине
покоряю росы и свет долины
покоряю туманы и тени в низинах
а потом по шоссе – за окном луговины –
а потом через мост - над ручьём и рекою –
и колёса машины не знают покоя
шины шуршат по асфальту, песку,
по траве, и
хрустальный ветер поёт в моей голове
приглашая с собою – всё дальше и дальше,
вверх,
вслед за ласковым солнцем –
парить в синеве,
к сизо-зелёному небу рассвета,
к золотому руну облачков,
что ползут через реки, ручьи, не зная мостов,
не зная границ, не ведая… И не желая
ничего, никогда, и,
лишь выцветая
в ароматный восток, в пылающий запад,
в равнодушные север и юг… Сумрачный юг;
они, словно птицы, что-то поют,
своё, безголосое, безъязыкое для людей, -
возможно, они поют, что их лёгкие тени
вливаются в вечную вязкую тень, и
становятся ею, - тенью теней,
темней
самых чёрных глубин,
равнодушней плетней,
вдоль асфальта,
и ям его, -
вечных луж, -
неизбывных во всех королевства и царствах земли.

Железные крылья меня над дорогой несли…

И жалости нет ни к тому, кто остался –
там, за пеленою дорожной пыли;
ни к тому, чью любовь
мы, сквозь годы, не вынесли,
не пронесли;
и жалости нет к чёрным перьям тревог,
к серым перьям разлук:
к легковесности слов, к холоду рук…

И не жаль мне ни разу, что я не вожу машину,
и только в чужих и с чужими ныряю
в чёрные тени низин;
и что луговины проносятся мимо и мимо меня;

и что утром я в ужасе сплю, скрываясь от нового ясного дня.