Ни души не видно в небе мутном,
по́ миру, где пир среди чумы,
он идёт, позвякивая бубном,
бормоча то гимны, то псалмы.

Вывернув карман, ссыпает крохи –
птицам, мол, осталось от хлебов.
И стоит в пернатой суматохе –
гули-гули – повторяя зов.

Гули-гули, сколько тварей божьих
доживут до завтрашнего дня?
И цепляет за руки прохожих,
что-то о прощении бубня.

Кто ругнётся, кто окинет взглядом –
мол, дурак, с него и спроса нет.
Он же пританцовывает рядом,
улыбаясь каждому в ответ.

Незаметно крестит уходящих,
бубном им позвякивая вслед.
Говорит – кто ищет, тот обрящет,
без душеспасительных бесед.

И когда кричат, что мир безумен,
добавляет тихо:
– Но любим.

А потом откладывает бубен,
и устало поправляет нимб.