Страстная Маргарита, Избранность в каждом жесте. Миг – силуэт размытый Видится в странном месте: Мгла заоконья зыбка, Глухо скрипят деревья, Стонет визгливо скрипка, Свет от свечей тускнеет. Там безотказный Мастер В трансе творит творение. Он беспробудно счастлив В ломаном измерении. Всё позабыто, только Портит перо бумагу. Раб, потерявший волю, Сломленный бедолага. Красным бокал наполнен, И, улыбаясь сыто, Высший приказ исполнит Верная Маргарита.
...это клочковатое бегущее серенькое небо, а под ним беззвучная стая грачей. Какой-то корявый мостик. Под ним мутная весенняя речонка, безрадостные, нищенские, полуголые деревья, одинокая осина, а далее, – меж деревьев, – бревенчатое зданьице, не то оно – отдельная кухня, не то баня, не то черт знает что. Неживое все кругом какое-то и до того унылое, что так и тянет повеситься на этой осине у мостика. Ни дуновения ветерка, ни шевеления облака и ни живой души. Вот адское место для живого человека!
На кухне капли стучат стаккато, ночные звуки врастают в тишь. Ползут минуты по циферблату. Молчу. И ты в унисон молчишь. Дрова в камине дотла сгорают, снаружи осень горит – и пусть. Шагнул бы в бездну, дойдя до края, но что-то держит. Вперёд, не трусь! И вот в бокалы вино струится. Вся жизнь – объёмом в один глоток. Мы бьёмся, будто подранки-птицы, пытаясь сделать глубокий вдох. Мелькают лица, предметы, даты. Во вспышках света – игра теней. А мы с тобою летим куда-то стремглав сквозь длинный сырой тоннель... Тропа ведёт нас к порогу дома, над головами – парад планет. Тут всё знакомо и незнакомо. Мы тут бывали. А, может, нет. Ручные птицы дают концерты, к пруду речистый ручей бежит... Невероятно, что после смерти мы начинаем нормально жить.
Утлый уют квартиры...
Дом их – в небесных далях,
В царстве любви и мира.
Царство любви в аду?
Хорошее.