Здесь скопище крыш, что низко надвинутых треуголок.
Трамвай открывает двери, как будто бросает трап.

...Он так ненавидит нервный, до нитки промокший город,
Особенно в эту осень, особенно в шесть утра.
Здесь линии злы и резки, запружены реки улиц,
Нет веры словам и чуду, покуда не припечет.
И даже в глухую полночь шумит деловитый улей,
Не думая о проблемах отдельных рабочих пчел.
Здесь серость дождливых будней умножена на порядок,
А тучи свисают уймой невыжатых простыней.
И, если смотреть с балкона, то кажется - небо рядом,
И, если смотреть подольше, то кажется - смерти нет.
Здесь прошлое целит в спину, здесь с будущим трудно сладить,
Кольцо окружает город - почти что защитный ров.
Он будет сидеть и думать, решая: чего бы ради?
Но медленный яд забвенья уже просочился в кровь.
В промозглой осенней дымке окрестности снова тонут,
Мерещится на закате, что время бежит резвей.
А город изнемогает от запахов и бетона,
И в тесной своей берлоге ворочается как зверь.
Так хочется сбросить ношу, до срока сорвав печати,
Услышать Господни трубы, шагая из плоти вверх.
Он трепется до рассвета в дурацком случайном чате,
Лишь только б опять не грезить о траурной синеве.
А город жесток и точен, измерен почти до дюйма,
Доходит до края неба, траву превращает в твердь...

...Он, если признаться честно, случайно его придумал,
Чтоб после забыть случайно, запутавшись в волшебстве.

26.09.14