Я улицу свою ищу по трещинкам домов,
по тепловозному гудку товарного состава,
по загорелым тополям — их вдвое больше стало.
Мужали кроны без меня на линии ветров.

Я в белый город захожу, но тот не узнаёт
мои шаги и угольки дымящегося взгляда.
Чайханщик полнит пиалу, и льётся водопадом
густая влага с чабрецом, не попадая в рот,

на старый, выцветший топчан с подушками в рядок.
Усуль* раскачивает ритм в червлёных кольцах дойры.
Афганец** разметает пыль пылающий и вздорный -
диктуя век иной, глядишь... увязнул коготок...

Линуют памяти мелки расплавленный асфальт,
по сотам классиков гульба и патока каникул.
Ферганским ситцем по спине скользящая туника.
А на вступительных, в жару, в коленках es wird kalt.

Инжирной косточкой пророс на крепдешине лет
седой восток — ни дать, ни взять, смоковница из фиги.
В овечьих валенках зимой мне видятся ичиги***,
и зря свистит скворец - опять он майной**** перепет.