Гуляя как-то по бульвару,
В минуты отдыха от дел,
Я закурил свою сигару
И на скамеечку присел.

Со мною рядом, на скамейке,
Откуда ни возьмись, возник
В видавшей виды телогрейке
Седой и сгорбленный старик.

Мы молча рядышком сидели
С ним на скамеечке вдвоем.
Я молча слушал птичьи трели,
О чем-то думая своем.

Я слишком сильно затянулся,
Окутав дымом старика,
Но он внезапно улыбнулся,
Ко мне подвинувшись слегка.

Спросил старик - Никак "Гавана"?
Я утвердительно кивнул,
Достал другую из кармана
И, угощая, протянул.

Старик внимательно понюхал
Ее, смешно наморщив нос,
Как хлеба нюхает краюху
Бродячий и голодный пес.

Затем вернул, сказав - Спасибо,
Лет двадцать уж, как не курю.
Слегка задумался тоскливо
И повторил - Благодарю.

Разговорились мы с ним быстро.
Старик как будто молодел,
В его глазах мелькали искры,
Когда он в прошлое глядел.

Он мне рассказывал, как другу,
Что плавал в море много лет.
В Карибский кризис вез на Кубу
Груз баллистических ракет.

Он лично видел Че Гевару,
О чем-то с ним он говорил
И до сих пор хранит сигару,
Что Команданте подарил.

Он говорил о черном роме,
Как будто пил его вчера,
О темнокожей белладонне,
Что танцевала до утра.

Он напевал "Гуантанамеру"
И в ноты точно попадал.
Я, следуя его примеру,
Ему посильно подпевал.

Он то сбивался на испанский,
То вновь по-русски говорил.
Он вспоминал бордель гаванский,
В котором две недели жил.

Он говорил так увлеченно,
Не прекращая ни на миг,
Что понял я: определенно -
Лишь прошлым может жить старик.

Смирился с возрастом он телом,
Но протестующей душой
На возраст свой плевать хотел он
И на Костлявую с косой.

С тех давних пор промчались годы,
Подводит память иногда,
Но запах Острова Свободы
Он не забудет никогда.

***