"The Phantom of the Opera is there - inside your mind..."
(мюзикл "Призрак Оперы", 1986)

...Взойти на сцену Оперы звездой,
затерянной в созвездии хористок.
Карлоттам поперёк пути не стой,
владельцам не перечь, готовься быстро,
на платья в стразах даже не смотри...
Мечтать второй Кристин Даэ воспрянуть,
дрожа в тройной сети чужих интриг.
Какой же день в надеждах горько-пряных
не будет днём распахнутых дверей
для крёстных фей, для ангелов, для джиннов,
когда твой голос - райская свирель,
а ты сама - из бедности мышиной,
сиротности бурьянно-полевой,
но с гордостью, достойной лебедицы...

Ждать Призрака, выманивать его
из мира мёртвых. Слёзно помолиться,
дух Эрика покойного призвать,
свою беспрекословность обещая.
Не сдвинув шторы, рухнуть на кровать...
Бессонница смыкается клещами
на горле недоразвитого сна.
Не может полнолунием напиться
горячечной подушки белизна.
И вдруг - в окно вклеваться хочет птица,
огромный ворон в маске перьевой...
Впустить, немея. Сердце разрывают
восторга писк, предчувствий волчий вой
и разума кричащая кривая,
отвесно улетающая вниз.
А ворон предстаёт мужчиной-тайной,
смеющимся: "Не веришь? Прикоснись!"
Распевно сообщает - празднуй, Айна,
посыл услышан, просьба учтена.
Посулы тут же сыплются салютно.
Расчёт - душой. Обычная цена,
и признанная "чёрная" валюта.

...Солировать блестящим залам в тон.
Всё время осязать загробный холод
наплечных рук. Не сбрасывать манто.
Притягивать спиной насмешки хора,
позорящим клеймом внутри носить
негласный титул самой дивной дивы
и прошлое подёргивать за нить -
а был ли призрак Призрака правдивым,
а был ли он, а был ли ворон им?
Но помнится так путанно, так мало...
Любой твой день - изранен и раним,
любая ночь - гримёрная кошмаров,
любые кресла - ложа № 5,
любая сцена - комната для пыток,
и зеркало, и зеркало опять
кривляется рогато и копытно!

...Лежать. Луна становится прочней
на звонкой тьме небесной наковальни.
В безумном свете жёлтых кирпичей
всё видится чем дальше, тем нормальней.
Но внешне ты - одно сплошное "не":
не шик манто, а сдержанность рубашки,
не молодости цвет, а старый снег...
Пытаться выжечь то, что было важным,
совсем не театрально сокрушась.
И что внутри? Одна большая домна,
и больше не поющая душа
болит фантомно...