Мы спали чутко, воробьино. Качался в лампе огонек.
Сын фитилька и керосина на волю выбраться не мог.
Косматость бабушкиной шали, клыки, кровавая вода…
Мы просыпались и шептали: Река, неси меня туда,
Где поле белое с цветами зовет косматого домой,
Где он щенком пушистым станет, сопя в корзинке за стеной.
Шумели призрачные воды, в кандее тлела череда
И отступала на восходе видений странных череда.

Дорога славилась камнями и отвергала тормоза.
Дичали дети – сами, сами мечтали время обуздать.
Бесшумно солнце уплывало. Казалось, смерть его легка.
И на закате застывала у лба косматая рука.
Мы грели камешки в ладони и засыпали у реки,
Галопом загнанные кони. Деревья были высоки
И что-то в воздухе парило, и что-то было в той воде,
За преимущественным илом и пеной цвета каркадэ.
Так одному приснились розы, другому – дикий виноград,
И сон, не будучи осознан, слезой напитывая взгляд,
Обезображивал деревья, калечил лица, города.
И тут один из нас поверил.
«Река, неси меня туда,
Где отблеск золота и боли первоначален и лучист,
Где одного придержат двое от череды самоубийств».
Оставив поиск мыслеформы, стань истуканом, пеной стань,
Увидишь: дольний станет горним, поблекнет цвет, сотрется грань,
Вне истерической сансары рука укроется рукой,
И Тварь со Временем, ослабнув, уйдут неслышно на покой.