В бороде таял лёд, становясь росой.
Я кидался на радостях обнимать,
брат смеялся: простынешь, куда босой?
Ну привет, мародёр - улыбалась мать.
Мой мальчишеский идол - его "сайга",
рядом шапка - на гвоздиках у двери...
Барским жестом бросая рюкзак к ногам,
говорил мне: чего ты, иди, смотри.
Я смотрел.
Как на чудо - сквозь сладкий страх,
как из кучи деталек и проводов
оживали в умелых его руках
непонятные вещи эпохи "до-".
И бежал паровозик, дымя трубой,
заводные машинки туда-сюда,
будто мир за тайгой до сих пор живой
и не падала вовсе Полынь-звезда.

Я таким и запомнил его тогда.

Три недели спустя дед шепнул отцу
очень тихо - его не слыхала мать:
как ушёл, так и месяц почти к концу,
и, наверное, можно уже не ждать.
Я таращился в окна день напролёт,
я скулил как щенок от глухой тоски,
а у мамы из глаз светло-серый лёд
прорастал тонким инеем на виски...

Я дошёл.
На исходе второго дня.
Заблудившись в тайге, обогнул кордон.
Город-тень, город-призрак встречал меня:
задремавший в снегу ледяной дракон.
И казалось, что, стоит пойти вперёд,
как, разбуженный шумом моих шагов,
искалеченный город меня сожрёт
миллионами окон - голодных ртов.

Над замёрзшей рекой - силуэт моста.
Я смотрел.
Неподвижный, как в жутком сне:
там, где солнце касалось его хребта,
черный всадник на белом как снег коне

обернулся ко мне
и
шагнул
ко
мне...

Я едва понимал, как бежал назад,
как в снегу ночевал, как терялся след...

Помню: мама молилась на образа
и мудрёное слово "иммунитет".
И кипела трава, и горел огонь.
Я метался в горячке под вой пурги.

А ночами мне чудился бледный конь.

И сквозь ветер я слышу его шаги.