Смерть устала веками косить беспощадно, старушке пора на покой.
Недоволен Гаде́с, но сочувствует:
— Ладно. Вот парочку учеников
отыщи, воспитай. И на все на четыре
гуляй, ни о чём не скорбя.

Споро выбралась бабка из Нижнего мира — смотреть человечьих ребят.

Перебрала десятки девчонок, мальчишек, а всё подходящего нет.
Та темна — да биение жизни не слышит,
в том — сглаза недужного след...
Наконец набрела.
Сиротинка.
На диво сильна,
не глупа,
не робка
(по пятам две недели ходила-следила, решила: нельзя упускать).
Утащила проказницу.

Долго ли время в трудах, или коротко шло —
с ученицей у Смерти сплошные проблемы, к Аиду идёт на поклон:
— Уморила девица. Лишь только спустились, у самой подземной двери,
огляделась: «Мы тут и останемся, и́ли вернёмся?» — представь, говорит.
«Здесь у вас неспокойно, уныло и страшно — а дом не бывает таким!»
В Серых пустошах вдруг распустились ромашки от взмаха девчачьей руки.
По утрам носит Церберу блинчики с мёдом, кувшин молока — для щенят.
Грустно крылья погладит у бабочек мёртвых, подует — живыми взлетят.

Отсекать бесталанных и  светлую бездарь наладила я алтари:
не поверишь — чернее тартаровой бездны малышкин Источник искрил!
Как же вышла такая — с нутром некромантским — чтоб каждую тварь пожалеть?
Вряд ли сможет моим ремеслом заниматься. Не стоит потраченных лет.

Усмехнулся Гаде́с:
— Ох, досталось же чудо... гнобить недотёпу не смей.
Подрастёт — никого в Ойкумене не будет нежнее, чем юная Смерть.