На кухне старухи играют в лото,
неряшливо свалены в кучу пальто,
лежит на вещах огнедышащий кот
и добрую песню старухам поёт.

Жилички печальны, немножко пьяны,
а смерть их – извёстку грызёт со стены,
прикинувшись крохотной мышью.

И так хорошо, что не слышат
старухи мышиный назойливый писк:
такой поднялся бы здесь топот и визг:
жива мусофобия в людях –
а этого мыши не любят.

Пробили часы заполуночный час,
бочонки в мешке всё стучат и стучат,
их стук – деревянный, загробный

коту надоел. Он проворно
слезает с тряпья, в дальний угол прыг-скок,
блестит в полумраке его коготок
и мышке вонзается в горло.

Старухи допили тягучий ликёр.
Затеяли долгий, как ночь, разговор
о прошлых поминках и свадьбах,
о том, что пора бы забрать их,
к почившим давно сыновьям и мужьям…

Впиваясь когтями в старушечий хлам,
лежит огнедышащий кот
и добрую песню поёт.