Когда мне было плохо, он впотьмах
пришёл, и отступила злая сила,
исчезли суеверие и страх.
А впрочем, всё не так происходило…
Не встав с кровати, я пошла с ним в дом,
запрятанный в ущелье, за плотину.
Молитвы там, как сныть, под потолком,
висели и качали паутину.
Сквозняк меня пронизывал насквозь.
На вязаном ковре пылилось утро,
и музыка – хранительница слёз
на плечи опускалась нам… как будто.
И, ощущая жар над головой,
во времени, где всё средневеково,
я чай пила – не Lipton, а другой,
заваренный с бессмертным древним словом.

Он, вытащив из подпола свечу
и книгу «Об исполненном Законе»,
сказал мне вдруг: «Не я тебя лечу,
но Тот, Кто путь и истина, запомни!
Не верь, что зло тождественно добру,
что тьма такой же свет с другого бока».
И войны прошагали по ковру,
и сделалось темно и одиноко.
Ещё сказал: «Страшись мышей и крыс,
однако не иди за крысоловом».
Молитвы с потолка взметнулись ввысь,
как гончие, подстёгнутые зовом.

И благо разлилось, как молоко.
Я кожей ощущала мир и милость,
поэтому спокойно и легко
мне с каждою минутой становилось.
Гляжу, вот снова мой привычный быт,
в зашторенную спальню бьётся солнце,
на стуле врач, он маме говорит,
что кризис миновал и не вернётся.
Всё, как всегда: январь, кровать, окно.
Всё, как всегда: щелкунчик спит под елью,
и снег идёт, и крысы за стеной,
и крысолов играет на свирели.