"Мне тридцать семь"

Мне тридцать семь, уже пора стреляться -
Уже совсем на "ты" с глаголом "быть".
Вот только не могу никак нарваться -
Кому не стыдно дать себя убить.
Мне тридцать семь уже к концу подходит,
И ум не привязавшийся готов -
Из черепа вся сила переходит
В сухую музыку рассыпавшихся слов.
И пусть на памятник набросанная пшенка
Расскажет миру, что живут в нем дикари,
Я препарирую свой дух, как лягушонка,
Чтоб показать, как мы устроены внутри.
Мы голодны, и голодны сурово
До сострадания, умения терпеть,
Держать свое истерзанное слово
И делом удивительным гореть.
Урчит живот, об,евшийся купцами -
Литейный, Володарский и Тучков,
Столовые набиты кузнецами,
Набившими для барышень подков.
И это цоканье по Невскому стреляет -
И ножка узкая под гвоздиком кровит.
И ничего меня не удивляет.
И ничего уже не удивит.

Пародия

Мне так нравятся рифмы глагольные.
Из глаголов один лишь - "стреляться".
Виноваты пары алкогольные,
на кресте дам нетвёрдую клятву.
Уникальность моей экзистенции -
в том, что ум вылезает из мозга,
демонстрируя миру потенцию
поэтическую, но - угроза:
пропаду я в геенне с душонкою -
поэтессу никто не пристрелит.
"Перлы" спутают с рисом ли с пшенкою,
не добьюсь я поставленной цели.
Правда, брезжит надежда на лучшее:
есть глагол и отличный: "зарезать".
Это вам не в котле плыть облупленной...
То на случай: коль я встану трезвой.