Приходи ко мне не затемно - только смолкнут звонари. Слов пустых, необязательных нараспев не говори. В половодье не логичны мы - не спустить на тормозах. Дом под крышей черепичною. Ежевичные глаза. Солнце выйдет, как на выданье - как обещанный сюрприз. Ты меня покруче выдумай, но лепить не торопись. Вороньё в леса попятится, сточат когти ястреба - Благовещенье на пятницу - голубиная гульба. Забухтит апрель трясинами, небо вызволит на треть, и на пузо блузу синюю будет силиться надеть. Упадёт в корыто рыбицей, - Съешьте, сирые, меня! Будет ластиться да лыбиться, ты промолвишь, - Западня - эта блуза, эти голуби, эта рыба-не треска. Вся она такая голая - леденцовые бока, как сосулька суицидная - долговяза и тоща. Лучше я смотаюсь в Видное и куплю тебе леща! И поедешь, и заблудишься, где лещи врастают в лёд.
Прижилось в корыте чудище - и с моей ладошки пьёт.
В половодье неминуемо тормоза мои горят: всё, что сдуру зарифмую я, всё сбывается подряд. Я вношу во всё сумятицу: сочиню одну строку - вороньё, как раки, пятится, ястреба кричат ку-ку. От апреля-куролесника небу плачется навзрыд - глянь, у неба пузо лезет так - срам, что блузой не прикрыть! Лучше я вернусь к привычному, сочиню тебе обед - всё на пользу счастью личному в поэтической судьбе. Ты просил пожарить лещика, так, чтоб с корочкой златой. Вон, в ведерке что-то плещется. Только, кажется, не то. Будто выдра, только голая, (я абсента не пила). Надо мной смеются голуби: что за рыба-не-пила! Два хвоста, глаза раскосые, а тоща-то как, тоща! Ты уйдешь питаться прозою и отвесишь мне леща.
Говорил: покруче выдумай, но лепить не торопись...
Вот живём отныне с выдрой мы и рифмуем с ней на бис.
спасибо.