С черепахоубийцами, черепахопродавцами В давней юности встретилась. Место – Дальний Восток. Распрощалась я мысленно с мамой, сестрами, братцами И в Европу отправилась, погруженная в шок.
«Ты для супа не годная», - мне сказал очень вежливо Повар римской траттории - повелитель салак, И за левую ноженьку он схватил меня нежно так И забросил точнехонько прямо в мусорный бак.
Еле выбралась. Господи! Как найти пропитание? Нет ни сольдо, ни шиллинга, лишь китайский юань. Начались очень долгие путевые скитания. Почему очень долгие? Потому что не лань.
И в итоге в Венецию я попала, несчастная, И по чистой случайности там работу нашла На кондитерской фабрике (а она была частная), Я на ней и работала, я на ней и спала.
На кондитерской фабрике в отсыревшей Венеции Я готовила тортики для туристов-зевак. Вкуснота - несказанная. Чуть попробуешь, бенц – и нет. А кончался срок годности – мы травили собак.
Я была столь медлительна и была так томительна, И умна, и мечтательна, и сладка, словно торт. Кстати, эта томительность хороша для кондитера: Получаются сладости – высший класс, первый сорт.
Улыбалась коллегам я, удивительно милая, Выкладая на тортики разноцветный кремок. И меня за умение называли Тортиллою, И валялись начальники возле толстеньких ног.
Тяжело делать тортики да короткими ручками, Да короткими ножками подсобляя себе, Но потела и делала, пела «Суль маре лючика…», Благодарна начальникам, благодарна судьбе.
Жизнь бежала стремительно, к нам пришла каракатица, Многорука, сноровиста и красива лицом. Ну а я уже в возрасте. «А за возраст не платится, - Заявили начальники, - ты была молодцом».
Выходное пособие дали самое малое, На такое пособие можно жить лишь в пруду. Хорошо, что в младенчестве я обучена мамою Переводу с корейского на санскрит и урду.
Я добра и мечтательна и, как в детстве, томительна, И за мной увивается престарелый кальмар. Только мне в древнем возрасте (это так удивительно) До безумия нравится сердцеед Дуремар.
Юрочка! Субботним утром облачным - такое удовольствие, Грозят коронавирусы и прочая беда, Тортиллочка мгновенно поднимает настроение! Пускай на карантине я, но это - ерунда!
Галочка, привет, спасибо тебе за твой экспромт! Ты знаешь, учитывая, что юмор повышает иммунитет, а на Литсети хорошая подборка юмористических стихов, авторы и читатели нашего сайта находятся в очень хорошем положении, даже если сидят на карантине) От всей души желаю тебе здоровья! Держись!
Кстати, с точностью установлено, что Тортилла не является переносчиком диадемного вируса! Читай и не бойся!
Грешно, грешно смеяться над лингвистками, Чьи панцири пленяют целый свет. Все черепахи рождены туристками, Но скорости в их лапах нет как нет. Тем лучше! Тем детальнее экскурсии. В Париже, Сингапуре и Дакаре Осмотрены все площади, все кустики, Всё до последней бабы на базаре. Ползут, ползут туристки непоспешные Все улицы забили их стада. Их глазки сопоставлю я с черешнями, За ними наблюдая у пруда.)))
Банкет "кукольного триллера" продолжается? Это радует) Почему Тортилла не годится для супа? Что с ней не так?))) А десятищупальцевый морской хамелеон, то бишь каракатица - точно красавчег, жалко только что пропадает такой деликатес среди тортов)))
Так приятен отзыв от одного из со-творцов "Кукольного триллера". Я тебе сейчас с удовольствием объясню, что случилось с Тортиллой.
В дальнем детстве тортилловом съела желтую птичку я, Что валялась погибшая на морском берегу. После этого случая стала я апатичною, Или нет, гепатичною (вспомнить я не могу). Сокрушались все лекари, стала я ярко-желтая, Ах, пропал бы он пропадом этот мой аппетит. Самый главный по печени, спец, в болезнях прожженный всех, Заявил: «В суп не годная – у нее апатит!» Изучали ученые цвет красивый лимонный мой, Просто диву давалися, что откуда взялось, Обснимали бедняжечку всю насквозь телефонами, Диссертаций немерено на то лето пришлось. А шеф-повар траттории, той, куда завезли меня, Сразу понял (он опытный) и сказал: «Апатит». Шанс свой жизненный крохотный (где? В Венеции? В Римини?) Я сумела использовать. Так и стала кондит… (…ером) )))
Я утомилась, выпал путь неблизкий - кусты да буераки. Жуть. Кошмар. Когда-то я была твоей Алиской, мой милый друг, любезный Дуремар. Хвостом мела дворы и зазеркалья. "Не спи, лиса", - ты нежно торопил, почесывая шейку. Ах, каналья - привел-таки одну из тех тортил, нерасторопных, сладких, как печенье! Глаз черепаший смотрит так хитро, что хоть беги. Сбежала. Увлеченье - мой новый друг, прекраснейший Пьеро)))
И я устал. Ты знаешь, эта ловля Пиявочек на собственную кровь… Непросто это. Пруд, где город Лобня, Пастух, пасущий молодых коров. И вновь укусы, да и ты неблизко, Пиявок так непросто оторвать. Иди скорей, спаси меня, Алиска, Хоть на сегодня брось свою кровать. Оставь Пьеро в унылом зазеркалье, Пускай Мальвине сочиняет стих. Скажи, ты хочешь жить его печалью? А я - одной любовью на двоих,
В завидном зрелом возрасте - она слыла́ капризною, рецепторы подкожные, как радиореле. Пате бризе замешивать и выпекать под бризами ей стоило не более, чем взбалтывать брюле.
Тортилла с детства вызубрив все книги кулинарные, включая Джейми Оливер, Похлёбкина, "Бушон", давно в себя поверила, но не прельщалась лаврами любую каракатицу заткнуть за капюшон.
И улыбнувшись искренне оплывшему начальнику, оставила на столике прощальный свой презент: песочную корзиночку с черникой - возле чайника; а-ля Жербо завёрнутый - на стопке из газет.
В коротком заявлении - просила все пособия стабильно и немедленно слить в Фонды КПЧ. Страдают красноухие, бездомные и с фобией - не знать тепла контейнера. А ей - оно зачем?
Тортилла много видела, запомнив лишь хорошее, что было тоффи сливочным, воздушное бизе волшебно римлян торкало. А ей хотелось большего, а ей - пешком мерещилось, до Шанза-Элизе́...
Кальмар в сердцах расплакался, рыдал и юный скат её, начальники задумались и сепия слегла... Тортилла их утешила. Дорога - пела скатертью, тянула прочь от сырости к французским берегам.
Лет двадцать себе выделив на это путешествие, Тортилла тихо шлёпнувшись в лагуну, поплыла. Ещё не знала Франция - Тортиллово Пришествие... Бателли, мотозатерре - ползли вдоль водных гланд.
Мост Вздохов - стоном выгнулся, Ка’д’Оро пел мозаикой, из свай Сан-Марко вырвался фантомный doge гром. А на огромном Боинге теряясь точкой маленькой, от Blu-express-компании пила Тортилла ром) L&L
В любом из мегаполисов – в Париже, Брянске, Риме ли, И это я молчу уже про Прагу и Тамбов, Кондитерские фабрики ее стандарты приняли, А Дуремар талантливый ей подарил любовь.
Парила дома вечером Тортилла грациозная, Сооружая милому невиданный эклер, Точила слезы сладкие ее железка слезная, Она звала любимого Гийом Аполлинер.
А Дуремар талантливый сортировал пиявочек, Ему почти до лампочки – Гийом иль Дуремар, Но вот, когда однажды он ловил товар без плавочек, На озере Виктория случился с ним кошмар.
Кальмар ревнивый, в сторону Тортиллою отставленный, Лишил его достоинства, хихикая до слез. И Дуремар от ужаса лежал, как сыр расплавленный И думал: «Это снится мне, и это не всерьез».
И знаете, не буду вас пугать подобным ужасом, Но это был и правда сон, хотя, скорее, шок, Проснулся бедный Дуремар, слегка набрался мужества И посмотрев, увидел он, что с ним все хорошо.
Тортилла многомудрая беднягу успокоила: «Да ты моих эклерчиков, бедняга, переел.. Воздержан на ночь будь в еде, храни свое достоинство». Любимый успокоился, хотя и поседел.
И стали жить да поживать возлюбленною парою, И на ночь кушать ни-ни-ни, ну разве что чуть-чуть. Как хорошо на свете жить тортиллам с дуремарами. А тем, кто это дочитал, я дать эклер хочу.
На обмелевшем озере, где Дуремар вылавливал пиявок крупных (плавками), чтоб сдать их в spa-салон - рассвет стекал молозивом, лягушки пели "лайф из лайф". Лекарственными травками - за десять вёрст несло. Трудом увлёкшись искренне, махал Дурашек - веткою на злых москитов с мухами, и нецензурно пел... А из посёлка Лискино, скрипя зубами редкими, в деревню Слепо-Глухово шла бабка по тропе. Простая с виду, бледная, без всякой арифметики и без царя в головушке с улыбкою косой... (С поминок. Пообедала. Поплакала для этики.) Вокруг поют соловушки, медведицы - басок, А ей - ничо, не боязно... Вдруг, чей-то голос слышится: мужской да с бранной лексикой. Сбавляет бабка шаг... Поехала бы поездом, под старость лет - напыжиться, но в местной русской Мексике - их нету ни шиша. За камыши озёрные заглядывала бабушка, пытаясь дальнозоркостью фигуру рассмотреть - утоп в воде лазоревой по самые оладушки сокол с большой пиявкою, не прекращая петь. И сдуру - она бросилась, нырнула в воду ласточкой, гребла, как Волпенхеин Брайн в две тысячи восьмом...
Пловец очнулся... Осенью. Тортилла рядом. В тапочках. Эклером пах - домашний рай. И утопился Сон. L&L
Милейшая черепашка!
Я ей передам, пусть порадуется!
Субботним утром облачным - такое удовольствие,
Грозят коронавирусы и прочая беда,
Тортиллочка мгновенно поднимает настроение!
Пускай на карантине я, но это - ерунда!
Прости за корявый экспромт, но выплеснулось...
Ты знаешь, учитывая, что юмор повышает иммунитет, а на Литсети хорошая подборка юмористических стихов, авторы и читатели нашего сайта находятся в очень хорошем положении, даже если сидят на карантине)
От всей души желаю тебе здоровья! Держись!
Кстати, с точностью установлено, что Тортилла не является переносчиком диадемного вируса! Читай и не бойся!
Чьи панцири пленяют целый свет.
Все черепахи рождены туристками,
Но скорости в их лапах нет как нет.
Тем лучше! Тем детальнее экскурсии.
В Париже, Сингапуре и Дакаре
Осмотрены все площади, все кустики,
Всё до последней бабы на базаре.
Ползут, ползут туристки непоспешные
Все улицы забили их стада.
Их глазки сопоставлю я с черешнями,
За ними наблюдая у пруда.)))
В дальнем детстве тортилловом съела желтую птичку я,
Что валялась погибшая на морском берегу.
После этого случая стала я апатичною,
Или нет, гепатичною (вспомнить я не могу).
Сокрушались все лекари, стала я ярко-желтая,
Ах, пропал бы он пропадом этот мой аппетит.
Самый главный по печени, спец, в болезнях прожженный всех,
Заявил: «В суп не годная – у нее апатит!»
Изучали ученые цвет красивый лимонный мой,
Просто диву давалися, что откуда взялось,
Обснимали бедняжечку всю насквозь телефонами,
Диссертаций немерено на то лето пришлось.
А шеф-повар траттории, той, куда завезли меня,
Сразу понял (он опытный) и сказал: «Апатит».
Шанс свой жизненный крохотный (где? В Венеции? В Римини?)
Я сумела использовать. Так и стала кондит…
(…ером)
)))
кусты да буераки. Жуть. Кошмар.
Когда-то я была твоей Алиской,
мой милый друг, любезный Дуремар.
Хвостом мела дворы и зазеркалья.
"Не спи, лиса", - ты нежно торопил,
почесывая шейку. Ах, каналья -
привел-таки одну из тех тортил,
нерасторопных, сладких, как печенье!
Глаз черепаший смотрит так хитро,
что хоть беги.
Сбежала.
Увлеченье -
мой новый друг, прекраснейший Пьеро)))
Пиявочек на собственную кровь…
Непросто это. Пруд, где город Лобня,
Пастух, пасущий молодых коров.
И вновь укусы, да и ты неблизко,
Пиявок так непросто оторвать.
Иди скорей, спаси меня, Алиска,
Хоть на сегодня брось свою кровать.
Оставь Пьеро в унылом зазеркалье,
Пускай Мальвине сочиняет стих.
Скажи, ты хочешь жить его печалью?
А я - одной любовью на двоих,
Обалдеть)
НаДуремарил от души, озорник ты)
рецепторы подкожные, как радиореле.
Пате бризе замешивать и выпекать под бризами
ей стоило не более, чем взбалтывать брюле.
Тортилла с детства вызубрив все книги кулинарные,
включая Джейми Оливер, Похлёбкина, "Бушон",
давно в себя поверила, но не прельщалась лаврами
любую каракатицу заткнуть за капюшон.
И улыбнувшись искренне оплывшему начальнику,
оставила на столике прощальный свой презент:
песочную корзиночку с черникой - возле чайника;
а-ля Жербо завёрнутый - на стопке из газет.
В коротком заявлении - просила все пособия
стабильно и немедленно слить в Фонды КПЧ.
Страдают красноухие, бездомные и с фобией -
не знать тепла контейнера. А ей - оно зачем?
Тортилла много видела, запомнив лишь хорошее,
что было тоффи сливочным, воздушное бизе
волшебно римлян торкало. А ей хотелось большего,
а ей - пешком мерещилось, до Шанза-Элизе́...
Кальмар в сердцах расплакался, рыдал и юный скат её,
начальники задумались и сепия слегла...
Тортилла их утешила. Дорога - пела скатертью,
тянула прочь от сырости к французским берегам.
Лет двадцать себе выделив на это путешествие,
Тортилла тихо шлёпнувшись в лагуну, поплыла.
Ещё не знала Франция - Тортиллово Пришествие...
Бателли, мотозатерре - ползли вдоль водных гланд.
Мост Вздохов - стоном выгнулся, Ка’д’Оро пел мозаикой,
из свай Сан-Марко вырвался фантомный doge гром.
А на огромном Боинге теряясь точкой маленькой,
от Blu-express-компании пила Тортилла ром)
L&L
И это я молчу уже про Прагу и Тамбов,
Кондитерские фабрики ее стандарты приняли,
А Дуремар талантливый ей подарил любовь.
Парила дома вечером Тортилла грациозная,
Сооружая милому невиданный эклер,
Точила слезы сладкие ее железка слезная,
Она звала любимого Гийом Аполлинер.
А Дуремар талантливый сортировал пиявочек,
Ему почти до лампочки – Гийом иль Дуремар,
Но вот, когда однажды он ловил товар без плавочек,
На озере Виктория случился с ним кошмар.
Кальмар ревнивый, в сторону Тортиллою отставленный,
Лишил его достоинства, хихикая до слез.
И Дуремар от ужаса лежал, как сыр расплавленный
И думал: «Это снится мне, и это не всерьез».
И знаете, не буду вас пугать подобным ужасом,
Но это был и правда сон, хотя, скорее, шок,
Проснулся бедный Дуремар, слегка набрался мужества
И посмотрев, увидел он, что с ним все хорошо.
Тортилла многомудрая беднягу успокоила:
«Да ты моих эклерчиков, бедняга, переел..
Воздержан на ночь будь в еде, храни свое достоинство».
Любимый успокоился, хотя и поседел.
И стали жить да поживать возлюбленною парою,
И на ночь кушать ни-ни-ни, ну разве что чуть-чуть.
Как хорошо на свете жить тортиллам с дуремарами.
А тем, кто это дочитал, я дать эклер хочу.
:-)
На обмелевшем озере,
где Дуремар вылавливал
пиявок крупных (плавками),
чтоб сдать их в spa-салон -
рассвет стекал молозивом,
лягушки пели "лайф из лайф".
Лекарственными травками -
за десять вёрст несло.
Трудом увлёкшись искренне,
махал Дурашек - веткою
на злых москитов с мухами,
и нецензурно пел...
А из посёлка Лискино,
скрипя зубами редкими,
в деревню Слепо-Глухово
шла бабка по тропе.
Простая с виду, бледная,
без всякой арифметики
и без царя в головушке
с улыбкою косой...
(С поминок. Пообедала.
Поплакала для этики.)
Вокруг поют соловушки,
медведицы - басок,
А ей - ничо, не боязно...
Вдруг, чей-то голос слышится:
мужской да с бранной лексикой.
Сбавляет бабка шаг...
Поехала бы поездом,
под старость лет - напыжиться,
но в местной русской Мексике -
их нету ни шиша.
За камыши озёрные
заглядывала бабушка,
пытаясь дальнозоркостью
фигуру рассмотреть -
утоп в воде лазоревой
по самые оладушки
сокол с большой пиявкою,
не прекращая петь.
И сдуру - она бросилась,
нырнула в воду ласточкой,
гребла, как Волпенхеин Брайн
в две тысячи восьмом...
Пловец очнулся... Осенью.
Тортилла рядом. В тапочках.
Эклером пах - домашний рай.
И утопился Сон.
L&L