Думал он, как и все: «Поскорее родиться бы», –
И явился на свет, рад себе самому;
Всем хорош, но беда – в мир глядел ягодицами,
По-другому не мог. Кто бы знал, почему?

Он взрослел и всему обучался играючи.
Пусть обзор узковат, но и этим был сыт –
Унитазы, биде, табуреточки, лавочки,
А на людях – увы, лишь с изнанки трусы.

От хулы не страдал (всё же люди – не сволочи)
И с ума не сошёл, и маньяком не стал.
Ягодицами он не подглядывал в форточки –
Дома «телек» смотрел и ночами читал.

Даровала судьба, и всё более шишками…
Но сработал инстинкт – не остался один,
Место в жизни нашёл, обзавёлся детишками
И спокойно дожил до почтенных седин.

Лишь однажды весной, в эти праздники шалые
То ль от радостных грёз, то ль от винных паров
Он рискнул, наконец, оголить полушария
И рванул занавесь ненавистных штанов.

Только что же вокруг? Всё такие же задницы!
Каждый третий в толпе невменяем и наг.
Бушевал карнавал, и в Буэносе-Айресе
Был по этой статье сумасшедший аншлаг.

Сорвалось с языка: «Фу, какая пошлятина!»
Книжный внутренний мир разложился и пал.
Позже он отошёл, сохранил восприятие,
Только больше штанов никогда не снимал

И молчал. Лишь вчера, сам не ведая, нужно ли,
Он, подвыпив, свою рассказал мне судьбу
По секрету, тихонечко… но, не на ушко, нет –
В третий глаз, что во лбу. Кто бы знал, почему?