Увы, увы, мой дядя Павел
Упал с кровати на ковер
И потерял здоровье, память,
Но ничего не приобрел.
И я, племяш, с того в убытке –
В мозгу - сплошное шапито,
Стою обобранный до нитки
И повторяю: «А за что?»
Соприкоснувшись с твердым полом,
Переменился мой старик -
Он перестал носить парик,
Он грустным стал, а был веселым.
Но все же главная беда,
Что память, птицей белокрылой
Взлетев, исчезла без следа
И двери наглухо закрыла.
Хотя давно его уста
Клялись оставить мне богатство,
Он перевел свои средства́
На счет Фобурского аббатства.
(Я знаю много разных дур,
Что вмиг застонут: «Ах, Фобур,
Лямур, тужур, Пари и Сена»,
И разомлеют постепенно,
Как на припеке конфитюр.
Но только мне не до припека.
Судьба, о как же ты жестока,
Какой удар исподтишка,
И что за тема для стишка!)
Когда спросил его юрист –
Мой лучший друг и парень славный,
При чем же тут католицизм,
Когда мой дядя православный,
Тот, шамкнув нижнею губой,
Ему ответил: «Милый мой,
Зови скорее эскулапа
И дай мне лист и карандаш.
Пойми, аббатством правит папа,
А папа ближе, чем племяш».
Короче, вы судите сами,
Где разум тут и где тут память,
Но не поможет этот суд
Тому, кому с пустым карманом
Осталось ехать за туманом,
Кого и боги не спасут.
Вот так гуляете, живете,
А горе рядом, за углом.
Приносят беды дяди, тети,
Хотя… О женщинах потом.