Под утро ему привиделась всякая дребедень:
кораблиные выводки, сверкающие пиастры,
скалы над шхерами, благородный олень,
бабочки-однодневки - бессмысленны и прекрасны.
Однодневка летит, у неё на крыльях узор,
присмотревшись к которому, вдруг выпадаешь в космос,
в нём зашифрована вечность, непостижимый простор,
глуби галактик, Земли призывающий голос, -
и всюду мелькает, искрится озорной огонёк,
в глазах что зверька, что Моцарта он один и тот же,
это радость жизни, и ей, как всегда, невдомёк,
что любое пламя погибнет - раньше, а лучше позже.
Огонёк любопытства неугасим,
малыши в панамках щербато смеются,
спелый день сияет, как вымытый апельсин,
безмятежно лежащий на пёстром блюдце,
Саломея всегда готова плясать,
порхая, как бабочка, которая пролетает
над скамейкой, где кормит младенца мать,
над гуляющей публикой, над прудами,
над бульваром, где слышатся визг и лай,
голоса, несущие гнев и угрозу,
над путями, где задребезжавший трамвай
отрезает голову Берлиозу -
и её подхватывает жаркий смерч,
унося пустынной тоске навстречу,
там гора, три столба, мясные мухи и смерть,
и кипящая туча ползёт. Надвигается вечер...

корабли,
по заливу плывут корабли,
в страшных расселинах гоблины прячут клады,
ловят бабочек дети, сказочники, короли,
день един для всех - от Хогвартса до Эллады,
колокольчик звенит: динь-дилинь, динь, дзеннь! -
слышишь, спящий? вставай, отряхнись от космической пыли!
Подари мне день, всего один день,
и возможно - крылья...