Она вернулась к крыльцу.
— Это ребятишки по чужим садам озоруют, — объяснила Ольге молочница.
— Вчера у соседей две яблони обтрясли, сломали грушу. Такой народ пошел… хулиганы...
(Тимур и его команда. А.Гайдар)
.
.
.

Здесь только ты и есть у меня, а там...
дом, который казался гигантским в детстве.
Бывало, свистком будила, а то - мелодично звала по утрам
немолодая молочница, но накрахмалена словно невеста.
Сонные люди с бидонами щурились, кот её флягу облизывал,
где ароматные брызги сплетались, в струйки стекая нежные...
Время, когда миокард с ишемией и аневризмой
бескорыстно и верно служили до смерти товарищу Брежневу.
Мальчики делали сотню скворечников на одного скворца,
девочки - шили, готовили, тренировались молчать и плакать.
Напрягшись, не вспомню ни одного выдающегося лица,
но врезалась в память игра музыкантши и ногти с фисташковым лаком.
Время - суровый учитель, психолог и спившийся к маю анатом.
Все человечки становятся взрослыми как-то, порой плохими...
Здесь только ты и есть у меня, а вот далеко там
всё изменилось. Всё, кроме птиц и неба, копчёного химией.
И время, как раньше, сгущается в жадно-кровавого монстра на западе,
а в темноте пожирает последнего поезда звуки тоскливые.
В Бога не верили добрые дети, но был во дворе у нас Раб один,
знавший всю древнюю Библию, если не полностью, то половину её.
Брат мой родной не любил Фалалея лютой-прелютой завистью,
брат колдуна имитировал искренне - шрам от качелей предсказывал
Брат-то был - мой, боголюб был - соседским, "спасибо" советскому аисту...
Если бы только могли понимать все, что детство, увы, одноразовое..
Дети камнями стреляли по нимбу, а кровь текла алая-алая...
Гробик стоял во дворе, как игрушечный. Дом покрывался коростою.
Жизнь все проценты давно намотала, жизнь - она плавная.
Здесь только ты у меня и остался, на фото во весь рост...