Когда, обвенчанный с Удачей,
я гордо шел от алтаря,
народ сочувственно судачил -
зазря, мол, все это, зазря...

Не верят!...Так или иначе,
но я на свадебном пиру:
"Удачи, родненький, удачи!", -
себе отчаянно ору.

Но все верна воспоминанью,
другому все еще верна:
"Прости, соколик...Помираю...", -
тихонько шепчет мне она.

И гость, поднявшийся для тоста,
едва не расплескав вино,
в растерянности сел и просто
добавил: "То-то и оно..."

Леонид Филатов 1970
.
.
.
.
.

А я тебе о будущем скажу -
пройдёт шесть зим, сгорит за час усадьба
и хлев, (что строил дед, а прежде прадед)
с него-то и начнётся эта жуть.
Шестьсот голов взбесившихся коров
порвут на части скотника и девок...
Твой страховщик - услужлив, вежлив, мелок,
слюной зайдётся, брызгая на бровь.
Простишь его. Осиротеешь враз.
на целое семейное столетие...
Но прежде - мы станцуем на паркете
он отвернётся вежливо от нас,
пробормотавший в заросли усов:
- Свихнулся барин, взяв цыганку в жёны...,
и взглядом похотливым и тяжёлым
представит душегубицу босой.
Он волен был с фантазией своей
у облетевших лип в беседке лапать...
Как с лыка лип сплетут последний лапоть,
слетит с ветвей женатый соловей,
так розовым подъюбником заря
сметёт смешные крошки местных сплетен,
где барскою забавой служит ветер,
палящий всё, что вслух не говорят...
Чего ты заворочался, ты спи...
хмельные веки, почивайте, спите,
а утром в рот вольётся пряный сбитень
и барин будет пить с родной руки.
А за окном развоется петух
с отрубленной душой, попав на о́щип.
Ты не узнаешь, как умрёт страховщик,
седьмой зимы разбрасывая пух...
Спою тебе, глотая слёзы, боль,
снег, ночь в сухих скелетах кукурузы.
А по утру меня в промокшей блузе
обнимет по отечески баро́.